Виктор Ханов (Эдуард Байков) «Торжество пессимизма или Гибель героев?»
Виктор Ханов (Эдуард Байков)
«Торжество пессимизма или Гибель героев?»
Известный французско-румынский писатель-конспиролог Жан Парвулеско подчеркивал, что сакральное скрылось из жизни. А я бы добавил, что и ГЕРОИЧЕСКОЕ тоже исчезло из жизни современного общества. Нет подлинных героев, нет ярких, незаурядных личностей, воспеваемых искусством и особенно в литературе. Современная беллетристика полна ОБЫДЕННЫХ персонажей, действующих в тривиальных ситуациях по заурядным, а порою и пошлым сценариям.
То время уже давно, увы, ушло в прошлое – век романтики, век героизма. Сейчас мы живем в эпоху хитрости, корыстолюбия и торгашества. Тут уж ничего не поделаешь: либо выпадай из общества и становись асоциальным элементом – бомжем, преступником, революционером, либо приноравливайся к этому строю и сам становись расчетливым хитрецом или быдлом. Современная цивилизация по сути дела вся проникнута духом лицемерия и мелочности. Беда порядочных и самоотверженных людей в том, что они родились в это время, но такова их судьба!
Где те подлинные, настоящие литературные Герои: Одиссей и Геракл Гомера, Ланселот Кретьена де Труа, Уленшпигель Шарля де Костера, Мартин Иден и Элам Харниш Джека Лондона, Овод Лилиан Войнич, Павка Корчагин Николая Островского и даже Конан-киммериец Роберта Говарда?.. Литературные воплощения тех, кого Лев Гумилев назвал пассионариями, Эдуард Лимонов – «возбуждающимися», а Фридрих Ницше – «белокурыми бестиями». Их нет и они, как видно, никому сегодня не нужны. Правителям Земли требуются отнюдь не возбуждающиеся винтики, а населению – пошлые приземленные герои бесчисленных сериалов – киношных и литературных.
Ныне в большом фаворе и моде такое явление в культуре в целом, и в литературе в частности, как пресловутый постмодернизм. Столько сломано копий вокруг него, в попытках дать полное и наиболее подробное, то бишь верное, определение, что право, поневоле задумаешься: а был ли мальчик? Не является ли целиком надуманным, а значит, иллюзорным, сей странный феномен-гомункулус – столь же виртуальный, сколь и сама духовная реальность? И все же не удержусь и небольшую реплику себе позволю, точнее – реприманд.
По моему разумению, в конечном счете, постмодернизм есть творческое бессилие, нежелание, да и неспособность авторов создавать что-либо новое, свежее, неповторимое – свое. Сплошной пастиш, заимствование чужого – компилятивно-плагиаторский подход с добавлением доброй толики фиглярства. Вот она, импотенция творцов!
Более серьезное отношение к себе вызывает иное явление – саспенс. Саспенс – одно из самых модных на Западе стилевых направлений, заключающееся в намеренной недосказанности, смысловом обрыве, неопределенной концовке, когда финал выносится на суд и выбор самого читателя: то ли все же восторжествуют добро и разум, то ли зло и хаос победят окончательно. Нет точки, отсутствует завершающая идея, последнее слово. Чаще всего это относится к жанру хоррор – литературы «ужасов», черной фантастике, мистическим триллерам. Подобное мы можем наблюдать и в рамках детективного мэйнстрима, как и в черном юморе. По крайней мере, это направление хотя бы любопытно, неожиданно, оригинально.
На мой взгляд, в рамках саспенсного стиля в Уфе работают такие разноплановые авторы, как Юрий Горюхин, Всеволод Глуховцев, а из числа молодых да ранних – Максим Яковлев и Анна Ливич. Вот о них-то как раз и речь.
М. Яковлев успел засветиться перед широкой читательской аудиторией двумя яркими и поистине самобытными рассказами – «За 1 ч. 29 мин. и 27 сек. до…» («Истоки», № 16, 16–22. 04. 2003) и «Па-бап падаба-па-бап» («Истоки», № 31, 30. 07. 2003). Уже в самих названиях видно некое пост-постмодернистское изображение концептуально-текстовой виртуальности, преломленное сквозь призму авторско-рефлектирующего видения бытия.
Рассказ «За 1 ч. 29 мин. и 27 сек. до…» – классическая (любовно-криминальная?) драма в современном интерьере. Основные темы – любовь и смерть, и еще – роковая судьба. У писателя М. Яковлева богатый литературный язык, очень хороший слог (в особенности для автора еще столь младого возраста). Персонажи выписаны ярко, внятно, я бы даже сказал – выпукло, и достоверно. Мир персонажей не лишен своей психологической компоненты, как и не страдают от отсутствия философских намеков сюжетные линии. Пафос рассказа – трагический.
Интересен композиционный ход автора – повествование заключено строго во временные рамки. Время неумолимо ведет отсчет. Жестоковыйная слепая сила, а может… это демон смерти? И вот уже в конце сюжета появляется старуха с косой – глаза ее зорки, движения уверенны, а орудие убийства остро отточено. Герою не отвертеться, да он и не знает, бедолага, что приближается к краю своей экзистенции, за которым – пропасть небытия. А возможно – иного бытия (более важного? интересного? реального?).
Последние дни и часы жизни героя (но почему-то кажется, что к этому его вело сквозь всю жизнь нечто высшее и неподдающееся произвольному осмыслению) – похожи на путь самурая, где непреклонным законом выступают Предопределенность и Неотвратимость. Отсюда неслучайны в ткани повествования аллюзии с японской мифологией и в целом – со всей японской тематикой. Натан – нынешний вариант средневекового самурая «а-ля рус». А посему и финал его достаточно короткой жизни, закончившейся гибелью, – несмотря на всю свою трагичность, не вызывает удивления или неприятия. Это – свойственно самураю, который должен быть готов умереть в любое мгновение. Такой конец закономерен. И все же с чисто человеческой, житейской точки зрения развязка потрясает. «Племя, которому не больно умирать». С высоты (а может, со дна пропасти?) прошедших веков Яковлев вторит Петрарке. Что ж… перед нами бесспорный талант.
Второй рассказ (пожалуй, целая новелла) с причудливым (скорее, попсовым) названием «Па-бап падаба-па-бап», на мой взгляд, несколько более сумбурен и близок постмодернизму. Пересказывать сюжет слишком сложно и долго, поэтому ограничусь кратким резюме. Опять заметен вкус автора к слову, превосходная стилистика, четкая выверенность сюжетных ходов, а вот с идейным миром – слабее. Эта вещь явно тяготеет к фантасмагории, гротеску, памфлету и, пожалуй, литературе абсурда. И вся эта смесь крепко замешана на детективно-авантюрной основе.
В любом случае, М. Яковлев – достойный конкурент и символисту И. Фролову, и модернисту Ю. Горюхину. Но как прекрасны (вкусны) описания антуража – природных ландшафтов и мира предметов! Прямо какой-то Чехов, склоняющийся к Гоголю!.. Шутки шутками, но Максиму подобные приемы явно удаются, как по плечу тонко прописать нюансы внутреннего мира героев (и при этом не лезть им в голову). Автора можно лишь поздравить – недавняя премия «Истоков» лучшее тому подтверждение.
Максима, как пишущего в жанрах нон-фикшн, среди двадцатилетних авторов Уфы я бы поставил на первое место. А рядом с ним – безусловно, достойных представительниц прекрасной половины нашего литературного сообщества – Анну Ливич, Ольгу Шевченко (Елагину) и Оксану Кузьмину. И все же, как видится, М. Яковлев – первый среди равных.
В вышедшей недавно книге – сборнике рассказов Анны Ливич «Опасные вещи» (Уфа, «Слово», 2003) мы также в достатке найдем тот самый пресловутый саспенс. В поучительных «черных» историях молодой писательницы можно обнаружить все присущие вышеуказанному стилю черты и мотивы. Вероятно, тех, кто устал от «чернухи» жизни, это оттолкнет, другие же придут в восторг по поводу мрачноватых, но откровенно правдивых сентенций автора.
Содержание рассказов Ливич – это сама юдоль людская, с присущей ей высочайшей экзистенциальной напряженностью и трагедийностью человеческого бытия. Душевная опустошенность героев Ливич, то отступает перед всеохватным пламенем любви и пронизывающими насквозь лучами сострадания, то снова накатывает мощной стихией ненависти, жестокосердия и черствости, поглощая души и разум молодых (как правило) людей. Боль от потери близких и любимых, жгучее чувство вины и стыда, отчаяние и мучительное несогласие с несправедливостью, царящей в мире, терзают юные сердца, толкают их на безумные и, порою, страшные поступки.
Но здесь же подчас и сокрыт путь к спасению для заблудших душ – спустившись на самое дно своего личного ада, можно отыскать дверцу, ведущую в рай. Рай здесь, на Земле, наверное, все-таки есть – это когда ты живешь по законам Гармонии и Высшей справедливости, будучи в ладу с самим собой и со всем миром. В противном случае слепой рок безжалостен, и неумолимые жернова судьбы перемалывают тебя, растирая в порошок человеческую жизнь.
Плач жестоко обиженного ребенка, слезы покинутой женщины, девичьи горькие рыдания, боль душевная и физическая, обман и предательство, пороки, греховные помыслы, нелепая смерть – кажется, что перед нами все круги ада, где непрестанно слышатся «стоны и скрежет зубовный». «Жизнь людская – непрерывная цепь страданий» – возвестил свыше двух с половиной тысячелетий тому назад царевич Гаутама, неслучайно прозванный «Просветленным» – Буддой. Избежать страданий можно лишь отказавшись от страстей, чувств, желаний и намерений, то есть по сути отказавшись от земной жизни. Для чего тогда приходить в этот «лучший из миров»? И разве можно отказаться, избежать болезней, старости и смерти? Это – ЖИЗНЬ, и она такова, какова есть! Не лучше ли принимать ее с открытым забралом, без страха и упрека пройдя свой путь до конца, вкусив сполна и радостей и горестей?! Весь пафос произведений А. Ливич (чаще – трагический) говорит в пользу вышеприведенного риторического вопроса.
Смысл нравственного императива Канта, пожалуй, заключен в обыденно-бытовом утверждении: да, жизнь – это не поприще для игр, она тяжела, иногда беспросветна и временами просто мерзка, но и в ней найдется немало светлых и радостных моментов, а, значит, любая жизнь прекрасна, как прекрасна человеческая душа и звездное небо над нами! Ведь ТАКАЯ жизнь дается только раз!..
Рассказы М. Яковлева и А. Ливич, каждый по-своему интересны и необычны, а вместе они создают атмосферу особого видения мира, которое я попытался уложить в прокрустово ложе такого литературного направления как саспенс.
В том же ряду – рассказы Дмитрия Мухаметкулова «Delete» и «500 Вт» («Истоки», № 32, 06. 08. 2003). Коротко, ясно, трагично и потрясающе экзистенциально!
Но в заключение немного холодного душа. В творчестве молодых авторов все больше заметны тенденции разочарованности, пессимизма, унылого констатирования неприглядных и трагичных сторон действительности и соглашение с этим, непротивление низменности и пошлости. Социальная вялость, политическая апатия, культурный эклектизм – подобные мотивы можно проследить как в произведениях вышеупомянутых писателей, так и в творчестве Ольги Шевченко, Анатолия Яковлева, Артура Кудашева, Игоря Савельева и др. Грядет новая волна «разбитого поколения» и «рассерженных молодых людей»!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.