Эдуард Байков (Виктор Ханов) «Мудрость наблюдателя или Фантасмагория бытия?»

Эдуард Байков (Виктор Ханов)

«Мудрость наблюдателя или Фантасмагория бытия?»

Рустем Вахитов зарекомендовал себя прежде всего (и в большей степени) именно как необычайно яркий и талантливый публицист, затрагивающий самые насущные вопросы и актуальные темы современности – философские, политолого-политические, культурологические и остросоциальные. Оно и понятно – являясь кандидатом наук и доцентом философии, Вахитов и рассуждает с позиций неординарного мыслителя, постигая действительность вокруг (да и внутри) себя и преломляя ее сквозь призму собственного «когнитивно-ментального кристалла». Но вот, что удивительно: в своем творчестве автор достаточно многогранен для того, чтобы выступать – то есть самопрезентировать себя в этой жизни – и в качестве весьма интересного писателя-беллетриста и поэта.

Что ж, оставим лирику тем специалистам, которые смыслят в ней больше, чем мы. Поговорим об эпике. Проза Вахитова имеет своеобразные отличительные черты: как правило, это произведения малой формы (рассказы, миниатюры, эссе), представляющие собой авторские размышления с философской (а как же иначе?!) проблематикой и трагикомическим пафосом (иногда переходящим в прямо трагический или, наоборот, сатирический).

Рассказ «Смерть пассажира» («Бельские просторы», № 12, 2002) еще достаточно беден в своей сюжетной основе и «недоразвит» в отношении психологизма, но весьма занимателен в плане переданного идейного содержания. Герой возвращается из отпуска – как водится, душа переполнена массой незабываемых впечатлений, и тут (срабатывает эффект неожиданности) вдруг умирает пассажир в автобусе. Ну что ж – всякое в жизни случается! Казалось бы, чем тут можно потрясти воображение? А герой мучается, не находит себе места. И только к ночи следующего дня, предварительно тяпнув сто грамм коньяку, он понимает, что это событие поразило его оттого, что все мы привыкли к персонифицированной смерти, то есть умереть мог кто-либо из его родных, друзей, знакомых, известных личностей, да и ранее незнакомых, но ИМЕЮЩИХ свое имя, а значит и лицо – дядя Петя, дед Василий, майор Пронин, Вова Пупкин… Но отнюдь не ПАССАЖИР – безликий и безымянный. То есть стереотипы сознания сработали однозначно: пассажир на то и пассажир (как бы элемент системы) – он не может умереть, это непорядок. А вот умер…

Намного интереснее рассказы Вахитова, опубликованные в «Истоках» («Истоки», № 4, 26.01.04). То ли мастерство писательское выросло, то ли жанровая направленность несколько иная, позволяющая полету фантазии выразить авторский анализ бытия в мире. Глубоко философская проблематика в футуристическом рассказе «Земная вечность» придает ему «веса» в содержательной части. Сразу же возникают аллюзии с антиутопиями ушедшего ХХ века. Достаточно вспомнить – «Мы» Замятина, «1984» и «Скотский уголок» Оруэлла, «О дивный новый мир» Хаксли. Но более всего вспоминается блистательная недавняя вещь Александра Зиновьева – футуристический роман-эссе «Глобальный человейник». У Вахитова сюжет не нов, но написано ярко, интересно и убедительно. Общество XXI века и далее, путем переделки психики граждан превращенное в цивилизацию поголовно однотипных, уравненных во всем, серых и безликих потребителей. Осуществилось то, о чем намекал Эдуард Лимонов в своем «Дисциплинарном санатории»: той общественно-политической системе, которая сегодня «победно шествует» по значительной части нынешнего мира (и которую Зиновьев метко назвал западнизмом), совсем нет надобности в ярких, талантливых, самобытных личностях, хоть чем-то отличающихся от усредненной массы homo ludens consumentis (человека играющего потребляющего), а в особенности – в перманентно «возбуждающихся». Такие люди в рассказе Вахитова представляют большую общественную опасность и подлежат принудительной психокорректировке, ибо и гений, и бунтарь-нигилист ведут к возмущениям в стабилизированной системе общества «всеобщего благоденствия и процветания».

Я полагаю, что такое общество – есть тотальный суицид, так как (исходя из второго начала-закона термодинамики) стабильная закрытая система стремится к энтропии (умиранию, растворению в хаосе), а система открытая – к жизни и порядку. И не в этом ли смысл существования человечества (заложенный Богом? Природой? Необходимостью?) – препятствовать возрастанию энтропии во вселенной?

Следующий рассказ – «Клон» поднимает сугубо нравственную проблему пределов вмешательства человека в тайны Божественного творения. Сколь горька участь человека-двойника, клонированного от знаменитого физика. Эта живая копия ученого-гения оказалась по своим интеллектуальным способностям не выше студента 1-го курса. А посему в нем, в этом клоне, не оказалось надобности. Программа была зарыта, а «результат эксперимента» выбросили на улицу. Но ведь это – живой человек, личность со своей неповторимой душой! Проблемы научной этики должны (обязаны!) зиждиться на духовных заповедях религиозных вероучений. В противном случае мы имеем дело с чистым сатанизмом.

И, наконец, третий рассказ «Конец графа Монте-Кристо» – увлекательная история в духе авантюрно-приключенческих эпосов Дюма, Скотта и иже с ними. Опять же помимо героико-романтического пафоса произведение заключает в себе глубокий философско-метафизический смысл. Где та грань, что отделяет рассудок от безумия? И что есть наше бытие? Возможно, что мироздание устроено намного сложнее, чем мы это себе представляем. И тогда возникает вполне правомерный софизм: в одном мире живет Моте-Кристо, в другом он придуман Дюма, в третьем – Дюма придуман Творцом, а в четвертом вообще не имеет смысла разделение на персонажа, писателя и Единого Творца всего сущего.

На мой взгляд, Р. Вахитов уже давно созрел для создания крупной вещи – социально-философского фантастического или футуристического романа. И в его случае мы можем надеяться, что гора не родит мышь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.