Поэты-импрессионисты

Поэты-импрессионисты

I. К.М. Фофанов[123]

Настоящий, прирожденный поэт, поэт «божией милостью», вот общее и вполне справедливое мнение о Фофанове.

Непосредственное очарование его лучших стихов оправдывает это мнение лучше всяких доказательств. Но странно, что всю жизнь Фофанов как-то чуждался действительности, считал нужным ее изменять, прикрашивать. Не признался ли он сам:

Не правда ль, все дышало прозой,

Когда сходились мы с тобой?

А посмотри, в какие речи,

В какие краски я облек

И наши будничные встречи,

И наш укромный уголок?

В них белопенные каскады… и т. д.

Или, в другом стихотворении, изобразив шум петербургской улицы, «болтливые звонки общественных карет» и «блестящие сердца газовых рожков», не продолжал ли он:

…жадно мчались в даль заветные мечты…

Я видел серебро сверкающих озер… и т. д.

И сколько раз сознавался Фофанов, что, «устав от будничных минут», он любит уходить «в лазоревые гроты своих фантазий и причуд». Однако эта самая будничная действительность неодолимо привлекала его к себе, как страшная бездна, словно поэт чувствовал в ней какую-то великую тайну. Вот почему, как-то ненароком, принимал он в свою поэзию и эти «общественные кареты», и «газовые рожки», и ту странную «пару», которая «гуляла по бульвару, когда смеркались небеса». Вот почему он вдруг обращается с вопросом о «призраках», т. е. именно о том, что сам считает наиболее прекрасным:

Наскучило ли им в забвении спокойном

Эфирами блуждать, сливаться в аромат,

Шуметь волной морей, гореть огнем лампад

И в ночь весеннюю мерцать румянцем знойным!

И отвечает решительно:

Наскучило!

Эти «призраки» молят «мук» и «грешных дум», чтоб «хоть на миг облечься в прах земной». Вот почему, наконец, Фофанов создал свое жуткое и странное стихотворение «Чудовище», начинающееся многозначительными стихами:

Зловещее и смутное есть что-то

И в сумерках осенних, и в дожде,

Оно растет и ширится везде…

И дальше оказывается, что это «оно»:

в сумраке неосвещенных лестниц

Глядит в пролет и дышит в темной нише…

…слушает, как прядает струя

Из медных кранов в звучные бассейны…

«Но что оно?» — спрашивает поэт, и отвечает: «Названья нет ему!» Мы можем ответить за поэта. Это «оно» — есть полнота этой жизни, принятой во всех ее проявлениях, от великого до позорного, от самого прекрасного до самого безобразного. Фофанова эта полнота ужасала; он бежал от нее в свои певучие строфы о «волшебнице-весне», о «румяном мае», «о ландыше», который «похристосовался с белокрылым мотыльком». И через всю поэзию Фофанова проходит эта борьба двух начал: романтизма, зовущего поэта укрыться в «гротах фантазий», и человека наших дней, смутно сознающего все величие, всю силу, все грозное очарование современного мира. В этой борьбе — истинный пафос поэзии К. Фофанова.

1911