ДЕЛО ПЯТОЕ Хальт, мгновенье!

ДЕЛО ПЯТОЕ

Хальт, мгновенье!

Яша Штерн и Максим Лаптев сидят в дачной беседке, увитой плющом. Сентябрь, погода ещё летняя. Яша с мрачным видом читает какую-то книгу, положив её на деревянный стол, a Максим, расслабившись, любуется новеньким позолоченным хронометром: протирает стёклышко, рассматривает циферблат, прислушивается к тиканью и начинает напевать вслух: «He думай о секундах свысока…» Яша некоторое время страдает молча, но затем не выдерживает и подаёт голос.

Яша ШТЕРН (морщась): Макс, дорогой, заткнись, умоляю! Хоть ты-то не сыпь мне соль на раны…

Максим ЛАПТЕВ (с обидой): Ты хочешь сказать, я так фальшиво пою?

Яша ШТЕРН (вздыхает и закрывает книгу; это оказывается свежевыпущенный том в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия». Автор — Ольга Семёнова, название — «Юлиан Семёнов»): Поёшь ты, конечно, хреново, но это я бы, допустим, по дружбе стерпел. Беда не в тебе и даже не в песне из «Семнадцати мгновений», a в самом романе про Штирлица… Ну и в лиозновском сериале, само собой.

Максим ЛАПТЕВ (сразу подобравшись): Ты Штирлица не замай. Он — наше всё.

Яша ШТЕРН (скорбным тоном): Да я понимаю, Макс. Тебе как чекисту и положено по службе благоволить к этой сказочке. Приятно же, что простой мужик из лубянской избушки двух генералов развёл — Мюллера и Шелленберга… Тем более, мужик этот — ещё и твой тезка.

Максим ЛАПТЕВ (с удивлением): Ты что, не любишь «Семнадцать мгновений»?

Яша ШТЕРН (хмуро): A что я, похож на человека, который готов полюбить Настольную Книгу Российского Фашиста?

Максим ЛАПТЕВ (с надеждой): Ты ведь шутишь, конечно, дружище Яша?

Яша ШТЕРН (серьёзно): Мне вовсе не до шуток, дружище Макс. Погляди-ка сам: вот в этой «жэзээловской» книге — масса прекрасных слов о том, каким замечательным отцом, превосходным мужем, чутким товарищем и отменным писателем был Юлиан Семёнов, урождённый Ляндрес. И ни полслова не сказано про то, что практически весь фашизм в нашей стране вырос из невинной игры в Штирлица!

Максим ЛАПТЕВ (озадаченно): Ты имеешь в виду нынешнюю бодягу с чёрными мундирами? Так это же обычная глупость — и только. Певица Аллегрова, которая сдуру вылезла в эсэсовской униформе, по-твоему, фашистка? Или, прости Господи, Укупник — фашист? Или Глюкоzа?

Яша ШТЕРН (саркастически): Ага, невинные младенцы нашли себе цацки! В России, между прочим, по одёжке встречают. Эта чёрная зараза с руническими знаками от кутюр лезет из всех щелей — фиг теперь остановишь. A наши политики словно ослепли на один глаз. Бьют в набат, если на каком-то там занюханном эстонском хуторе тамошние недобитки открывают барельеф с эсэсовцем. A когда в сердце России, во Владимирской области, местные придурки решили забабахать трёхметровый памятник человеку в нацистском прикиде — это пожалуйста, это сколько угодно. И даже, наоборот, клёво и прикольно.

Максим ЛАПТЕВ (отмахиваясь): Яш, не передёргивай! Ни Семёнов, ни Лиознова не в ответе за тараканов в чужих головах. Для разведчика мундир противника — камуфляж. По-твоему, Штирлиц должен был бродить по Берлину в красноармейской форме? Может, еще и, как в анекдоте, раскрытый парашют за собою тащить и ругаться матом по-русски?

Яша ШТЕРН (с усталым отчаянием): Да не в мундире тут главная проблема. Пойми, Макс, простую вещь. Из «Семнадцати мгновений» вылупились, по сути, новые «Сионские протоколы» — и не потому, что Семёнов хотел дурного. Он хотел, как лучше. Просто его подкосила неумеренная еврейская тяга к национальной похвальбе: мы, типа, везде первые — и в физике, и в шахматах, и в области балета впереди планеты всей. Если уж гений, то наш. A если какой в мире есть супер-пупер-злодей — то тоже чтобы непременно из наших!

Максим ЛАПТЕВ (недоверчиво): Ты хочешь сказать, что он специально…

Яша ШТЕРН (нервно перебивает): Уж наверняка не случайно! Семёнов начал, Лиознова подхватила идею. Вспомни сюжет — сплошь еврейские разборки на всех уровнях. Аллен Даллес, то есть Шалевич, пытается договориться с Гиммлером, то есть с Прокоповичем. Провернуть всю интригу Шалевичу помогают Гусман и Геверниц — последнего, само собой, играет Гафт. A чтобы помешать переговорам, Штирлиц отправляет в Берн на лыжах кого? Ну? Забыл?

Максим ЛАПТЕВ (пожимает плечами): Ну Плятта. Ну Ростислава Яновича.

Яша ШТЕРН (с нажимом): Вот! A тем временем Штирлиц затевает интригу с участием высших руководителей Третьего рейха. То есть Броневого и Визбора, — тех ещё арийцев. Плюс к тому, естественно, за кадром поёт Иосиф Давыдович Кобзон, a разговаривает Ефим Захарович Копелян… Тогда уж, по логике сюжета, выходит, что и физика-то Рунге кинули в тюрягу не за то, что он еврей, a за то, что он недостаточно еврей — из всей родни у него только одна кошерная бабка: разве с такой занюханной анкетой можно бомбу делать?

Максим ЛАПТЕВ (увещевающим тоном): Яша, Яша, успокойся, ты бредишь.

Яша ШТЕРН (и не думает успокаиваться): Да после «Семнадцати мгновений» любой идиот смекнёт, почему у Гитлера крыша съехала на еврейском вопросе и отчего развилась мания преследования. Идёт фюрер себе по коридору Имперской Канцелярии — a отовсюду наши, наши, наши, и эдак с иронической ухмылочкой ему: «Хайль!»… (Вдруг спохватывается; жалобно.) Ох, Макс, я, кажется, становлюсь брюзгой, да?

Максим ЛАПТЕВ (кивает): Иа-йа, натюрлих. Ho это хорошо лечится шнапсом.