Перекличка Бродского с Оденом и Окуджавой в стихотворении «Письмо генералу Z.»

Перекличка Бродского с Оденом и Окуджавой в стихотворении «Письмо генералу Z.»

Хотя имя Бродского в тот период слышали многие в связи с инсценированным против него судебным процессом в 1964 году, мало кто был знаком с его творчеством, кроме друзей. А он тогда был уже сложившимся поэтом, автором многочисленных стихов. В 1968 году, то есть именно в то время, когда было создано «Письмо генералу Z.», он закончил работу над сложной поэмой «Горбунов и Горчаков», которую впоследствии назвал «исключительно серьезным сочинением»[189]. В книге Соломона Волкова приводится беседа Волкова с Бродским об Одене, в главе, записанной в интервале осень 1978 – весна 1983, и Бродский в числе своих стихов, появившихся в середине 60-х годов и навеянных творчеством Одена, называет и «Письмо генералу Z.» с комментарием «до известной степени»[190]. Бродский также упомянул «Письмо лорду Байрону» Одена, которое он переводил на русский, как наиболее известный ему текст Одена и заметил, что оно «стало противоядием от всякого рода демагогии»[191]. Таким образом, заглавие «Письмо генералу Z.» отсылает нас к этому длинному стихотворению Одена. В чём же конкретно проявилось влияние Одена? Бродский вслед за Оденом высказывает свои мысли в стихотворном письме призраку. У Одена адресат – покойный Байрон, у Бродского – генерал, которого, как мы узнаем в конце стихотворения, «не существует в природе». Конечно, Бродский модернизировал форму, использованную Оденом. Кроме того, Оден обращается к Байрону практически от своего имени, а у Бродского отправитель письма – персонаж, имеющий свою собственную биографию и находящийся в обстоятельствах, не взятых из реальной жизни самого поэта. Путем удаления автора из кадра Бродский объективирует описание. Предметом рефлексии Одена становится его время, причем в тексте отражены и политические события, и состояние науки и искусства «на равных правах» с происшествиями из жизни создателя произведения. Можно сказать, что это энциклопедия определенного временного среза. В «Письме лорду Байрону» мы встречаем такие строки: «It is a collage that you are going to read» и в следующей строфе: «I want form that’s large enough to swim in,/ And talk on any subject that I choose…» Манера изображения в оденовском тексте действительно напоминает коллаж из разнородных элементов, и Бродский в какой-то мере воспроизводит ее. Архитектоника стихотворения Бродского и использованный им размер близки оденовским, а антиромантическое и ироническое виденье Одена вполне созвучно тональности «Письма генералу Z.» Бродского. Оденовское «противоядие от всякого рода демагогии» вылилось у Бродского в развенчание военных мифов. Если факт влияния стихотворения Одена на «Письмо генералу Z.» можно считать неоспоримым, выявление переклички с другими литературными источниками требует дополнительного анализа. Конечно же, для произведений русскоязычного поэта Бродского можно найти разнообразные контексты в родной литературе. Мы рассмотрим с этой точки зрения конкретное стихотворение Бродского – «Письмо генералу Z.». Можно отметить, что на него оказали влияние сочинения Достоевского, Блока, Гумилева, Г. Глинки, Э. Багрицкого, Н. Матвеевой и других, но мы остановимся на перекличке, существующей между «Письмом генералу Z.» и произведениями одного-единственного автора ХХ века – Окуджавы. Во-первых, потому, что влияние в данном случае очень значительно, а во-вторых, потому, что существует и «обратная связь». Окуджава явно ориентировался на «Письмо генералу Z.» в своих более поздних стихах о войне.

Что можно понимать под словом «перекличка»? Мы не ошибемся, если скажем, что это присутствие отзвука произведения одного поэта в тексте другого; при перекличке отношение между субъектом и объектом влияния может принимать разные формы в зависимости не только от того, на каком уровне поэтического текста – в диапазоне от тематического и идейного до уровня эвфонических характеристик – связь имеет место, но и от степени близости отсылки к исходному тексту – начиная с аллюзии и кончая цитатой. В нашем случае перекличка может охватывать один или несколько уровней. Поскольку стихотворение Бродского является реакцией на военную авантюру, то естественно было бы ожидать, что в нем появится атрибутика, соответствующая ситуации. В момент вторжения были ещё живы и служили в Советской армии сражавшиеся в 1941–1945 гг… Хотя ко времени чешских событий военная тема была широко представлена в русской поэзии, её освещение было односторонним – с сильным уклоном в героизацию и романтизацию. Вторжение в Чехословакию уже не позволяло говорить о применении военной силы с тех позиций, которые были в какой-то мере оправданы по отношению к Отечественной войне. Популярность стихов и песен Окуджавы ко времени чешских событий трудно переоценить. Их знали миллионы. Немногочисленные книжные издания расходились мгновенно. Когда Бродскому понадобилось описать вторжение в Чехословакию, он использовал образы из романтических песен Окуджавы, поскольку знал, что они в то время были «на слуху» у всех потенциальных читателей будущего стихотворения. Он, несомненно, рассчитывал на то, что они их узнают и оценят его пародирование. О влиянии творчества Окуджавы на раннего Бродского говорится в статье В. Куллэ «Окуджава как фактор влияния (К вопросу о некоторых параллелях творчества И. Бродского и Б. Окуджавы)».[192] Эта статья показывает, какие темы и образы сближают стихи Бродского и Окуджавы периода поздних 50-х – ранних 60-х годов. Поэтому наличие переклички с Окуджавой в стихотворении Бродского «Письмо генералу Z.», написанном в конце 60-х, не должно никого удивлять. Широкая известность Окуджавы среди современников позволяла Бродскому сделать свой текст более интересным для читателя, рефлексируя над знакомыми ему образами из песен этого барда или обыгрывая их пародийно в «Письме генералу Z.».

Можно условно назвать эту стратегию «методом троянского коня».

При описании оккупации используется лексика из очень известных в 60-е годы бардовских стихов и песен. Отсылки к Окуджаве всегда узнаваемы, то есть Бродский сознательно опирается на его произведения. Здесь нужно сделать оговорку. Великая Отечественная война оставила неизгладимый след в личном жизненном опыте Окуджавы. При всем своем негативном отношении к войне как к явлению, Отечественную войну он считал горькой необходимостью, поэтому его стихи полны сострадания к людям, воевавшим на «нашей» стороне. Бродский же писал свое стихотворение в тот момент, когда Советский Союз стал нападающей стороной и его армия превратилась в армию оккупантов. Естественно, роль последней казалась Бродскому неприглядной, и уж тем более он не мог сочувствовать тем, кто послал солдат оккупировать другую страну.

Однако, по прошествии более чем половины века, современные читатели в своём большинстве (мы говорим теперь о 2014 годе) уже не способны заметить у Бродского аллюзии на образы Окуджавы и, тем более, распознать пародийность. Такая ситуация не нова. Ю. Лотман в комментариях к «Евгению Онегину» заметил, что «непосредственное понимание текста «Евгения Онегина» было утрачено уже во второй половине XIX века». Поэтому мы считаем своей задачей помочь читателю увидеть в обсуждаемых произведениях то, что было видно современникам авторов.

Если говорить о «Письме генералу Z.», самая существенная связь, сразу на нескольких уровнях и притом не в виде пародии, прослеживается, с нашей точки зрения, между этим текстом и стихотворением Окуджавы «Из окна вагона», которое датировано 1964 годом. Текст этого стихотворения приводится ниже[193]:

Низкорослый лесок по пути в Бузулук,

весь похожий на пыльную армию леших —

пеших, песни лихие допевших,

сбивших ноги, продрогших, по суткам не евших

и застывших, как будто в преддверье разлук.

Их седой командир, весь в коросте и рвани,

пишет письма домой на глухом барабане,

позабыв все слова, он марает листы.

Истрепались знамёна, карманы пусты,

ординарец безумен, денщик безобразен…

Как пейзаж поражения однообразен!

Или это мелькнул за окном балаган,

где бушует уездных страстей ураган,

где играют безвестные комедианты,

за гроши продавая судьбу и таланты,

сами судьи и сами себе музыканты…

Их седой режиссер, обалдевший от брани,

пишет пьеску на порванном вдрызг барабане,

позабыв все слова, он марает листы,

декорации смяты, карманы пусты,

Гамлет глух, и Ромео давно безобразен…

Как сюжет нашей памяти однообразен!

Как и многие другие стихи Окуджавы, стихотворение «Из окна вагона» в иносказательной форме говорит о судьбе страны. Его появление совпало с периодом «завинчивания гаек» и потери надежд на будущее для тех, кто ещё питал такие надежды. К их числу принадлежал и Окуджава. «Из окна вагона» начинается с изображения леса, в общем-то, мало значимого для автора, и оно путем сравнения незаметно переходит в описание состояния армии, очень похожее на то, что присутствует в стихотворении Бродского. Бросаются в глаза две фигуры: «командира» и «режиссёра». Первый, судя по всему, представляет собой аллегорию власти, второй – культуры. Олицетворение власти – командир – «в коросте и рвани пишет письма домой на глухом барабане». Эти строки можно понимать как утверждение, что власть прогнила и её уже никто не слышит. Идеология устарела, а экономика находится в плачевном состоянии: «истрепались знамёна» и «карманы пусты». Таким образом, мы видим перед собой картину полного развала. А вторая часть стихотворения – о положении культуры, о том, что культура тоже пребывает в состоянии распада и превратилась в «балаган», что самые именитые ее деятели – графоманы, что те, кто себя посвящает искусству, вынуждены продавать себя за гроши, а традиции разрушены. Последнее восклицание автора «Как сюжет нашей памяти однообразен!» в этом контексте означает, что исторический опыт бесполезен, а прогресса не существует.

Подытоживая, можно сказать, что это стихотворение о тотальном крахе системы.

И. Бродский в «Письме генералу Z.» использовал похожую идею и описал результат вторжения как полную катастрофу, причём не для жертв оккупации, а для оккупантов. В конечном счете, она разразилась не только над ними: как и у Окуджавы, речь у Бродского идет о кризисе власти. При этом он обрисован у обоих авторов действительно сходными средствами.

И Бродский, и Окуджава описывают увиденное за окном и находящееся в упадке и разложении. Приметы последних – «короста и рвань» в стихотворении Окуджавы, «загаженный алтарь Минервы» и грязь, в которой сидят участники событий – у Бродского. У Окуджавы власть имущий – это «командир», а у Бродского это «генерал». Одно стихотворение имеет форму письма, в другом о письмах упоминается, в обоих текстах фигурируют суд и судьи, есть описания музыкальных инструментов. Мы будем обсуждать детали образной переклички несколько позже. Сейчас скажем только, что почти все образы, сосредоточенные в стихотворении Окуджавы длиной в 21 строку, распределены по тексту Бродского, в котором строк 144. Стихотворение Окуджавы датировано при публикации 1964 годом, а стихотворение Бродского – 1968. Казалось бы, есть прямое основание считать, что Бродский читал «Из окна вагона» и ориентировался на него при написании своего текста. Однако cуществуют некоторые обстоятельства, заслуживающие упоминания в связи с датировкой. Стихотворение Окуджавы было впервые опубликовано в московском альманахе «День поэзии», подписанном в печать в июле 1969 года. Таким образом, возникает вопрос: кто кого читал первый?

Но очень велика вероятность, что Бродский слышал это стихотворение, написанное в 1964 году, в исполнении автора на одном из многочисленных поэтических чтений, где звучали именно новые неопубликованные стихи (а Бродский и Окуджава, по свидетельствам современников, активно посещали такие мероприятия и порой сталкивались на них). Бродский мог также ознакомиться с текстом Окуджавы в списках. Внимательный анализ, по нашему мнению, может подтвердить гипотезу о влиянии скорее Окуджавы на Бродского, хотя каналы передачи информации, по-видимому, так и останутся неизвестными.

Следующий уровень переклички, который мы бы хотели обсудить – образный.

Антивоенно настроенному ветерану, выведенному в «Письме генералу Z.», автор придал черты лирического героя произведений Окуджавы: пишущий письмо рассуждает о войне и о себе в форме, напоминающей о творческой манере старшего современника автора письма. Бродский помещает персонажа, пришедшего из произведений Окуджавы, в новые обстоятельства; образы, взятые из стихов Окуджавы, меняют окраску в непривычном контексте. Иногда Бродский поддерживает высказывания Окуджавы; часто он развивает тему или пародирует присутствующие у Окуджавы мотивы. При этом отсылки к Окуджаве, за малыми исключениями, – не цитаты, а аллюзии. Каждая из них в отдельности могла бы рассматриваться просто как совпадение, однако если принять во внимание их количество, становится ясно, что случай тут ни при чем. Мы не знаем ни одного произведения Бродского, в котором бы связь с творчеством другого поэта с точки зрения образной системы на пространстве двух частей одного стихотворения присутствовала в таких масштабах. По нашему мнению, Бродский сознательно опирался на произведения Окуджавы, не демонстрируя это напрямую, а позволяя «имеющему глаза – увидеть».

Как мы уже отмечали, от современного читателя могут ускользнуть аллюзии у Бродского на творчество Окуджавы, которые легко распознает его (Бродского) современник. Заметим при этом, что приведённое выше стихотворение Окуджавы «Из окна вагона» стало шагом на пути критического пересмотра поэтом его собственного отношения к войне.

Окуджавские образы, получившие новое наполнение в «Письме генералу Z.», можно разделить на две группы: к первой мы отнесём наиболее широко известные, а к другой те, которые может распознать только внимательный читатель, хорошо знакомый с творчеством Окуджавы. При этом аллюзии можно классифицировать по содержанию: аллюзии сходства и антитезы. Мы будем отмечать эти различия в ходе обсуждения.

Стихотворение Бродского состоит из 5 частей и в этом смысле похоже на «Письмо лорду Байрону», которое в зависимости от издания разбивается на 4 или 5. Поскольку образная перекличка Бродского со стихами Окуджавы представлена в большинстве из 44 строф стихотворения, перечисление всех аллюзий с соответствующими обоснованиями может утомить читателя, поэтому мы приведём только некоторые, бросающиеся в глаза и принадлежащие первой и второй частям, которые описывают распад армии: именно они особенно богаты отсылками к песням Окуджавы как из гражданского, так и из военного репертуара. Текст первой и начала второй частей стихотворения Бродского приведён как приложение в конце этой главы книги.

Посмотрим на первую строфу из первой части:

Генерал! Наши карты – дерьмо. Я пас.

Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.

И Экватор шире, чем ваш лампас.

Потому что фронт, генерал, на Юге.

На таком расстоянье любой приказ

превращается рацией в буги-вуги.

Бродский использует многозначность слова «карты» в русском языке: карты могут быть географические и игральные, а иногда картой называют ресторанное меню. Утверждение: «Наши карты – дерьмо» можно рассматривать двояко: это и метафора позиции в карточной игре, и оценка военных топографических карт, необходимых для управления войсками. А добавление – «Я пас» – тоже можно истолковать в русле любого из двух смыслов приведенного выше высказывания: это и обозначение хода в карточной игре, и метафора отказа принимать участие в военной операции. Можно вспомнить стихотворение Окуджавы «Письмо Антокольскому», тем более что это тоже обращение к призраку. Там речь идет о географической карте: «Блок над картой морей просиживает, не поднимая лица». Игральные карты у Окуджавы тоже встречаются – в стихотворении «Эта комната», опубликованном в 1967 году в сборнике «Март великодушный» почти рядом с «Письмом Антокольскому».

Есть вероятность, что Бродский ознакомился с этим сборником и объединил два разных значения слова, использованных Окуджавой в двух соседних стихотворениях, в одно. В третьей строфе он продолжает линию игры в карты, снова демонстрируя образное сходство с Окуджавой.

Следует обратить также внимание на использование слова «приказ». В песнях Окуджавы оно появляется, когда решается вопрос жизни или смерти: «Приказ в атаку отдан» или «Когда нас выплеснет из окопа четкий приказ» или «Едва огонь угас,/ Звучит другой приказ». Он не употребляет этого слова всуе. В «Письме генералу Z.» образ, к которому столь часто прибегал Окуджава, подвергается пародийному снижению: «.. любой приказ/ превращается рацией в буги-вуги». Используя слово «приказ», Бродский подчёркивает абсурдность и бессмысленность происходящего: в описанной им ситуации приказы всё равно не доходят. В цитируемой нами фразе из «Письма генералу Z.» мы видим ещё одну аллюзию на тексты Окуджавы. В стихотворении «Прощание с Польшей»[194], из того же сборника Окуджавы «Март великодушный», есть строка: «И чья-то радиола наигрывает твист». Слова «радиола» и «рация» однокоренные, а «твист» и «буги-вуги» – танцевальные западные новинки, дошедшие до жителей нашей страны в 60-е годы.

Выберем из первой части ещё одну строфу (третью), в 4 строках которой содержатся сразу несколько аллюзий на образы из текстов Окуджавы:

Генерал! Мы так долго сидим в грязи,

что король червей загодя ликует,

и кукушка безмолвствует. Упаси,

впрочем, нас услыхать, как она кукует.

Во второй строке возникает многозначный образ, опять же связанный с карточной игрой. «Король червей» – всем известное простонародное название игральной карты. Но Бродский наделяет это словосочетание и вторым смыслом, раскрывающимся в тексте и подразумевающим существование государственного строя у могильных червей, которые ожидают своих жертв. Упоминание о карточной игре подчеркивает авантюрный характер происходящего. С другой стороны, «Король» – это одна из самых популярных песен Окуджавы, написанная в 1957 году, известная и как «Песенка о Лёньке Королёве». Лёнька Королёв, получивший «званье короля», у Окуджавы воплощение благородства и великодушия. Этот сказочный Король не должен умереть («…не для Лёньки сырая земля»). В таком контексте образ «короля червей», «загодя ликующего», ожидая покойников, воспринимается как антитеза образу у Окуджавы. С такой же аллюзией-антитезой мы сталкиваемся в этой строфе еще раз. Если появившаяся в песне Окуджавы кукушка кричит («кукушки крик… всё катится и катится»[195]), то у Бродского она «безмолствует». Тут можно повторить, что антитеза – это практически основной приём, используемый Бродским при отсылках к песням Окуджавы.

В следующей строфе у Бродского появляется один из наиболее известных образов в поэзии Окуджавы – это трубач. Вот как трубач представлен в стихотворении Бродского:

Наши пушки уткнулись стволами вниз,

ядра размякли. Одни горнисты,

трубы свои извлекая из

чехлов, как заядлые онанисты,

драют их сутками так, что вдруг

те исторгают звук.

Трубач в песнях Окуджавы окружен романтическим ореолом: его появление пробуждает надежды, он возвещает о прощании или встрече, как, например: «Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,/ когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведёт»[196] или: «…я слышу: выводит мелодию какой-то грядущий трубач»[197] или «Когда трубач над Краковом возносится с трубою,/ хватаюсь я за саблю с надеждою в глазах»[198]. Образная метафорика Бродского представляет собой откровенную инверсию окуджавской, с заменой верха – низом, музыкальных инструментов – упоминанием о дисфункции половых органов. Вероятно, Бродский рассчитывал, что эта пародийность не пройдет незамеченной.

В следующей (5-ой) строфе первой части снова можно отметить аллюзии на произведения Окуджавы.

Офицеры бродят, презрев устав,

в галифе и кителях разной масти.

Рядовые в кустах на сухих местах

предаются друг с другом постыдной страсти,

и краснеет, спуская пунцовый стяг,

наш сержант-холостяк.

Первые строки строфы: «Офицеры бродят, презрев устав,/ в галифе и кителях разной масти» – очень напоминают строчку: «Их седой командир, весь в коросте и рвани», а «сержант-холостяк» из оккупационной армии ведет свою родословную от «морально нестойкого ефрейтора», который «женился на пленной» в песне «Старый король».

Во второй части стихотворения Бродский, снова используя военную лексику Окуджавы, пишет: «К пуле я безразличен». Это напоминает следующий фрагмент из стихотворения Окуджавы «Сто раз закат краснел, рассвет синел…»: «А пули? Пули были. Били часто./ Да что о них рассказывать – война»[199]. В сравниваемых стихах Бродского и Окуджавы интересен приём введения высказываний говорящего героя в сферу авторских оценочных суждений, когда невысказанное прямо авторское поэтическое слово начинает доминировать над мнимо убедительным словом героя. Можно сказать, что именно в этом существенная специфика полемического диалога между Бродским и Окуджавой, а интенсивность переклички как диалогического обмена репликами возрастает от введения новых и новых голосов или интертекстуальных связей.

Я не хочу умирать из-за

двух или трех королей, которых

я вообще не видал в глаза

(дело не в шорах, но в пыльных шторах).

Впрочем, и жить за них тоже мне

неохота. Вдвойне.

По образности вторая строфа второй части стихотворения Бродского напоминает «Старого короля» Окуджавы, а по поводу пыльных штор можно предположить, что они ведут происхождение от «синих штор» в «Надежде, Вере, Любови» и «пыльных шлемов» комиссаров в «Сентиментальном марше». Строфа заканчивается неожиданным парадоксом: «Впрочем, а жить за них тоже мне / неохота. Вдвойне», в очередной раз сближающим «Письмо…» со стихотворением Окуджавы «Из окна вагона».

По образности и по идеям с этим стихотворением перекликается третья строфа второй части «Письма.». Бродский переосмыслил «Из окна вагона» и при этом сохранил настроение, царящее в стихотворении Окуджавы. Он пишет: «Мне/ Скучен крестовый поход. Мне скучен/ вид застывших в моем окне/ гор, перелесков, речных излучин». Окуджава также описывает вид из окна, называет его застывшим, употребляет в связи с ним слово «однообразен». Но у Окуджавы «пейзаж поражения» служит как бы иллюстрацией к его собственному состоянию, и заканчивает он стихотворение словами «Как сюжет нашей памяти однообразен», рисуя картину своей «вселенской», необратимой усталости. У Бродского строфа заканчивается сходной сентенцией: «Плохо, ежели мир вовне/ изучен тем, кто внутри измучен». Речь у Бродского также идет об усталости, сопутствующей идейному краху. В этой строфе Бродский употребляет приемы, характерные для поэтической манеры Окуджавы, такие как внутренние рифмы в строке и повторение слов (впрочем, эти приемы не обязательно взяты у Окуджавы, они не чужды поэтике Бродского вообще). Хотя перечисление случаев сходства военных образов у Окуджавы и в «Письме генералу Z.» можно было бы продолжить, мы считаем, что приведенных примеров достаточно для доказательства существования этих случаев.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.