ГЛАВА III. ФОРМИРОВАНИЕ РОМАНА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА. ПЕРВЫЕ РОМАНЫ М. ГОРЬКОГО
ГЛАВА III. ФОРМИРОВАНИЕ РОМАНА СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА. ПЕРВЫЕ РОМАНЫ М. ГОРЬКОГО
1
Первые романы Горького — «Фома Гордеев» (1897–1899) и «Трое» (1900–1901) — созданы были им в тот период, когда он закреплялся на позициях научного социализма,[628] в тот период, когда в стране чувствовались предреволюционные веяния.
На данной стадии творческой эволюции от частных зарисовок отдельных кусков жизни в очерках и рассказах Горький переходит к широким обобщениям, к формам монументального романа сложного жанрового состава.
«Фома Гордеев» подготовлен развитием русского реализма второй половины XIX века и тесно связан с традициями демократической литературы этого времени. Однако в произведении Горького уже отражалась новая действительность — начало пролетарского этапа освободительного движения в России. В романе Горького обнаружились уже такие качества, которые свидетельствовали о начальной фазе формирования социалистического реализма.
Впервые Горький указывает здесь (в форме коллективного образа) на тот класс, который готовится вступить в решительную борьбу с капитализмом, прийти на смену буржуазии в качестве организатора общества.
Становление социалистического реализма осуществлялось в творчестве Горького параллельно в его первых романах и пьесах. Новый герой истории — революционный пролетарий получил полнокровное воплощение в образе Нила из «Мещан». Подобной фигуры мы еще не встречаем в первых романах Горького, но специфика социалистического реализма проявляется здесь с большой силой в критике действительности и в том глубоком историзме, который в меньшей степени ощутим в «Мещанах».
Горький поднимается на более высокую ступень историзма по сравнению со своими предшественниками, что позволило ему не только глубже понять прошлое, но и вернее увидеть будущее. Та концепция капиталистического развития и его перспектив, которая содержится в первом романе Горького, свидетельствует о плодотворном сближении автора с марксистской мыслью.
«Фома Гордеев» — роман сложного жанрового сплава. «Роман о воспитании», жизнеописание молодого человека, вступающего в конфликт с родной купеческой средой, осложняется историей молодого поколения, группы сверстников героя, одни из которых так или иначе становятся в оппозицию к буржуазному миру, другие подчиняются его нормам (Смолин, Тарас и Любовь Маякины, Ежов). Одновременно в «Фоме Гор- дееве» есть элементы романа о поколениях — той формы, которую Горький использовал в дальнейшем, придав ей классическое выражение в «Деле Артамоновых».[629] Исторический аспект укрепляется тем, что выводятся типические фигуры буржуа, которые своими характерами и поведением показательны для различных этапов капитализма. Сжато, но ярко даны предыстории и портреты купцов предшествующего поколения (Игнат Гордеев, Ананий Щуров и др.). Таким образом, в «Фоме Гор- дееве» дана широкая, реалистически нарисованная картина русского общества, капиталистического мира, показанного в его противоречивом развитии от первоначального накопления до новейших форм промышленного капитализма.
Выбившийся вверх ценою преступлений, типичный первонакопитель Ананий Щуров — враг промышленного прогресса, представитель «азиатского» капитала, со всей его отсталостью, некультурностью, открытым хищничеством. Лаконично и монументально вылепленный образ Щурова возник на основе жизненных впечатлений Горького (см. «Беседы о ремесле») и в то же время завершил галерею первонакопителей, созданную демократической литературой («Благонамеренные речи» Щедрина, «Накануне Христова дня» Левитова, «Нравы Растеряевой улицы» Г. Успенского, а также «Приваловские миллионы» и «Хлеб» Мамина — Сибиряка, «Гарденины» Эртеля и др.). Если эта последняя изображала подобных героев «извне», в их порочных деяниях, то Горький, не ограничиваясь этим, приоткрывал страшный внутренний мир человека, изуродованного погоней за собственностью и властью, показывал извращенный «идеал» величия буржуа, обуянного циничной мечтой и противопоставляющего себя всем людям, всякой морали.
Русские писатели, изображая становление буржуазии, видели питающие ее силы, с одной стороны, в крестьянстве, а с другой — в перестраивающемся дворянстве. Горький оставлял в стороне этот последний процесс, как и конфликт между «чумазыми» и оскудевшими помещиками, ставший традиционным в литературе. Его интересовало проникновение капиталистических веяний в народную среду, возникновение буржуазии из рядов крестьянства, мелкого городского люда, а также те противоречия — и внешние, и внутренние, — которые нес с собой этот процесс. В отличие от народников Горький не идеализировал «мужика», не считал его социалистом по природе. Писатель видел, что новые, капиталистические отношения пробуждают дремлющие силы, активность и способности многих людей народной массы, но он видел и все то зло, все бесчеловечное, что сопутствовало формированию буржуазного дельца из угнетенных слоев. Характеры, созданные Горьким, историчны и в том смысле, что несут на себе печать не только той среды, в которую вошли герои, но и той, из которой они вышли. Выходцы из крестьянской среды (типа Игната Гордеева) как бы свидетельствовали о скрытых в массе созидательных возможностях, волевой энергии, даровитости.[630] Былая связь с трудовой массой еще дает о себе знать у таких людей, превращающихся из угнетенных в угнетателей, и обрекает их подчас на мучительный душевный разлад, на борьбу с самим собой, на поиски иного выхода. Оригинальные, исключительные образы первонакопителей давали автору возможность вскрыть и прогрессивные моменты, и противоречивость капиталистического развития, его антигуманистическую природу. Характеры вроде Игната Гордеева будут часто встречаться и в последующем творчестве Горького.
Историзм Горького позволял ему не только глубоко вскрыть генезис социально — исторических явлений, но и предчувствовать будущее. Горький внимательно прослеживал те противоречия, которые в среду русской буржуазии, вносила перспектива демократической революции. В лице Якова Маякина, идеолога и руководителя купечества, выведена буржуазия, сознающая свою экономическую мощь, жаждущая простора для деятельности, презирающая дворянство, рвущаяся к политической власти.
Капиталистическое общество показано в «Фоме Гордееве» на той стадии, когда его столпы еще достаточно уверенно смотрят в будущее. Маякин доволен ходом жизни, всячески прославляет деятельность буржуазии, представляя ее благодетельницей народа, сословием носителей культуры, строителей жизни, любящих труд. Такого рода декларации о великой миссии и могуществе буржуазии, о ее решающей роли в истории были отмечены — как знамение времени — в середине 90–х годов Куприным (речь Квашнина в «Молохе»), Маминым — Сибиряком (речь Штоффа в «Хлебе»), Но Горький идет дальше и вскрывает тенденции политического поведения русской буржуазии. В идеологии Якова Маякина подчеркнута характерная двойственность: желание буржуазного преобразования страны, но и предвидение возможных выступлений народной массы, а отсюда надежда на реформы, проводимые «сверху», монаршей милостью.
Образы Тараса Маякина и Африкана Смолина явились также ответом Горького на вопрос о дальнейшем пути русской буржуазии, о возможных результатах «европеизации» России.
Тема «отцов и детей» купеческого круга существенна для романа «Фома Гордеев». Горькому были чужды представления о биологическом вырождении, патологической наследственности, физиологическая трактовка темы поколений. Подобные концепции оставили след не только в творчестве Золя и его последователей, но и в ряде романов Мамина- Сибиряка, даже в повести Чехова «Три года». Показ семьи в сменяющихся поколениях для Горького являлся лишь формой отражения социальноисторического процесса. В «Фоме Гордееве» речь идет не о вырождении купеческих семейств, а о судьбах русского капитализма; в связи с обрисовкой молодого поколения встает проблема буржуазного прогресса.
Демократическая русская литература второй половины XIX века отказывалась видеть положительного героя в «просвещенном», «прогрессивном» буржуа, о чем говорят произведения Щедрина, Островского, некоторые романы Мамина — Сибиряка («Хлеб», «Три конца»). Горьковские образы молодого купеческого поколения объективно подготовлены русской реалистической литературой конца XIX века. Горький резко подчеркивает, что эти прошедшие европейскую выучку организаторы промышленности при всей их культурности являются только продолжателями дела отцов, которое они ведут лишь усовершенствованными методами «законной» эксплуатации. Это те будущие кадеты, о которых Ленин сказал: «Его (кадета, — Ред.) идеал — увековечение буржуазной эксплуатации в упорядоченных, цивилизованных, парламентарных формах».[631]
В канун буржуазно — демократической революции Горький ставит актуальный для эпохи вопрос о мере радикализма, прогрессивности нового поколения буржуазии, претендующей на власть. В этом отношении весьма важен образ Маякина — младшего. Судьба его говорит о хилости свободолюбивых стремлений и радикальных поползновений буржуазной молодежи, о ее бесславном возвращении в «дом отчий» после заигрываний с освободительным движением.
Романом «Фома Гордеев» наносились удары сразу двум противникам революционного марксизма: народникам, с их антиисторическими утопиями, мечтами задержать или миновать капиталистическое развитие в России, и легальным марксистам, которые прославляли это развитие, звали на «выучку к капитализму», возлагали надежды на то, что буржуазия приведет страну к освобождению от гнета самодержавия.
Реалистически, с глубоким историзмом обрисованные в романе процессы русской жизни говорили о неудержимо развертывающейся деятельности восходящей буржуазии, и в то же время автор обличал бесчеловечную сущность капиталистических отношений. Здесь срывались маски с либеральной буржуазии, которая «крадется к власти» и не может быть союзником революции.
Такова широкая, эпическая, реалистическая картина современного общества в монументальном романе, на авансцену которого выдвинута фигура бунтаря — одиночки из купеческой среды, восставшего против существующего социального порядка. Типичным представителям буржуазии, в частности ее молодого поколения, противопоставлен исключительный герой, который, «выламываясь» (по выражению Горького) из своего класса, оказался в исключительных обстоятельствах «экстраординарной» судьбы.
В характерном западноевропейском реалистическом «романе воспитания» XIX века романтически настроенный герой, одушевленный высокими нравственными и эстетическими идеалами, благородными стремлениями, противостоит пошлой буржуазной жизни, ее аморальности. Бальзаковские Растиньяк, Шардон, как и флоберовский Моро, переживают драму рассеянных жизнью иллюзий, вслед за тем наступает трезвое приспособление к прозе буржуазной действительности, моральное перерождение героя. Подобна этой «истории молодого человека XIX столетия» судьба Адуева — младшего в «Обыкновенной истории» Гончарова. Социальная детерминированность человека его общественной средой, воспитанием в этих случаях утверждается с особой силой: этот принцип оказывается действительным не только в отношении людей, довольных буржуазным обществом, но и в отношении тех «идеалистов», которые пытаются противиться давлению среды.
Внутреннее и внешнее движение в горьковском романе определяется «возмущением человека», его сопротивлением диктату своего класса. Иллюзии и мечты Фомы разбиваются прозой буржуазной действительности по мере познания им подлинного облика окружающего общества. Фома, как «здоровый человек» (выражение о нем Горького), наивно предъявляет к социальной жизни естественные, человечески справедливые требования.
В чеховских повестях о купеческом мире — «Три года», «Бабье царство» — ищущий герой противопоставлен среде, жизненному укладу, а не какому?либо противнику. У Горького подобного типа конфликт в ходе романа постепенно получает персонифицированное выражение в столкновении Фомы и Якова Маякина. Соответственно последние главы романа и особенно его финал приобретают большую фабульную остроту. Убедившись, что классовое воспитание не удалось, что Фома не желает стать преемником «дела» и даже готов разрушить его, Маякин начинает вести борьбу против своего крестника, опутывает его невидимыми сетями, провоцирует его обличительную вспышку на банкете и, публично продемон стрировав «безумие» Фомы, отправляет его в сумасшедший дом. Класс расправился со своим беспокойным отщепенцем.
Подобная композиция — когда плавное, эпически спокойное повествование о жизни и воспитании героя переходит в сгущенно драматическое изображение конфликта, когда общее недовольство героя средой перерастает в резкое столкновение с персонифицированным врагом — антагонистом и завершается бунтом, ведет к трагическому финалу, — такая композиция характерна и для другого горьковского романа данного периода— «Трое» (а ранее — для «Горемыки Павла»).
Образ Фомы Гордеева был связан с некоторыми традициями предшествующей русской литературы, однако трактовка героя, «выламывавшегося» из буржуазной среды, отличалась большим своеобразием, новизной, как и вся проблематика произведения.
Молодой человек, чью историю рассказывали западные романы критического реализма XIX века, — это обычно либо карьерист — завоеватель, беззастенчиво пробивающийся вверх из социальных низов, либо мечтатель — идеалист, который утрачивает свои лучшие качества, подчинившись господствующим нормам капиталистического общества. Тема социального «нисхождения» «кающегося» героя из высших слоев, который хочет приблизиться к народной массе, довольно редко встречается в западной литературе, отражавшей устоявшееся буржуазное общество.
Мы находим эту тему в романах Гёте о Вильгельме Мейстере. Блудный сын бюргерского класса, пройдя через полосу романтико — идеалистических увлечений, эстетического преодоления жизненных противоречий, приходит к практической деятельности на благо общества в «Союзе отрекающихся». Эти последние воодушевлены идеями утопических социалистов — Оуэна, Сен — Симона, Фурье, мечтают о гармоническом содружестве всех классов общества — ремесленников, крестьян, рабочих вместе с фабрикантами и дворянами — землевладельцами.
Проблематика Гёте была продолжена Жорж Санд в романе «Грех господина Антуана» (1845), написанном под воздействием идей утопического социализма. В сюжетных конфликтах этого произведения есть аналогии с коллизиями первого романа Горького: бесчеловечный фабрикант Кардонне принуждает своего сына стать преемником «дела». Сын, «зараженный» коммунистическими теориями Сен — Симона, Фурье, не желает помогать эксплуатации, хочет основать сельскохозяйственную коммуну, колонию свободных людей. Эмиля не постигает судьба Фомы Гордеева, ему уготован идиллический финал: он находит поддержку у богатого маркиза Буагильбо, который отдает ему свои миллионы для социалистического эксперимента.
Утопия о мирном перерастании капитализма в социализм по инициативе «сверху», усилиями гуманных буржуа и интеллигентов — рефор- маторов, получила законченное выражение в романе Золя «Труд» (1901). Автор, увлеченный идеями социалистов — утопистов, утверждал, что возможно осуществить гармонию интересов буржуазии, рабочего класса, крестьянства и интеллигенции и устранить классовую борьбу.
Иллюзорно — утопические надежды на «гармонизацию» труда и капитала в рамках буржуазного общества получили мало откликов в русской литературе. Так, в «Приваловских миллионах» Мамина — Сибиряка купец Привалов (прозванный «вторым Робертом Овеном»), желая искупить перед народом злодеяния отцов и дедов, организует хлеботорговлю на новых началах, добиваясь согласования интересов крупного предпринимателя и трудящихся крестьян. В финале «Нови» Тургенева инженер Соломин вместе с Павлом и другими рабочими организуют небольшой завод на артельных началах.
Для реалистической русской литературы все же не характерны образы капиталистов — реформаторов, для нее показательны фигуры «белых ворон» буржуазного круга, предпринимателей, утративших веру в свое «дело», в свою правоту и почувствовавших бессмысленность своего существования. Эта тема, эти противоречия буржуазного сознания, не затронутые изобразителями купеческого мира — Щедриным, Островским, были выдвинуты Чеховым в таких произведениях, как «Три года» (1895), «Бабье царство» (1894), «Случай из практики» (1898).
Алексей Лаптев втайне стремится перейти в ряды демократической интеллигенции, Анна Глаголева мечтает вернуться «домой», к трудовому народу, из которого она вышла. Извне никто не мешает осуществлению их желаний. Однако пробудившиеся новые чувства, мысли, очистительные порывы бросить все и уйти у Лаптева и Глаголевой, как и у толстовского Нехлюдова в «Воскресении», вступают в столкновение с душевной инерцией, сложившимися эгоистическими навыками человека господствующей касты. Реалистическое раскрытие этого внутреннего конфликта в душе человека, усомнившегося в правомерности бытия своего класса, — основное в развитии данных характеров у Толстого и Чехова. Напряженная внутренняя борьба, сложная «диалектика души», однако, ведет у Толстого к подчинению героя среде, отказу от подвига. Так и должен был кончаться роман «Воскресение» в своей третьей редакции (1898). Лучшие человеческие устремления героя не смогли все же одержать победу без вмешательства христианской религии.
Конфликт в душе Лаптева не доводится Чеховым до трагической напряженности, он дает о себе знать лишь в обыденном ходе жизни, то таясь в «подводном течении», то всплывая на поверхность. Этому соответствуют в повествовании, в композиции повести «Три года» медленное, вялое течение повседневной, будничной жизни, незаметные превращения чувств, отсутствие острых столкновений. Хотя формальной развязки здесь не дано, читателю ясно, что разрыв героя с его классом не произойдет, останется лишь щемящая неудовлетворенность.
Считая «задумавшихся» купцов в известной мере характерным явлением русской жизни своего времени, Чехов, однако, не возлагал каких- либо социальных надежд на молодое «просвещенное» поколение буржуазии.
Автор «Фомы Гордеева» тем более не питал никаких иллюзий относительно возможностей взрыва буржуазного класса изнутри, как и возможностей преобразования капиталистического общества силами «новых Овенов», Жорданов, Фроманов, Приваловых и подобных им героев. Стихийный, бурный протест Фомы лишен сознательности, но свободен от буржуазно — реформаторских утопий и иллюзий.
В то же время Горькому были понятны социально — психологические мотивы чеховских произведений о буржуазии: утрата капиталистом веры в свое «дело», сознание, что, отбившись от народа, он зажил не на своей улице. Но самый образ молодого купца, вставшего в оппозицию к своему классу, в романе Горького решительно отличен от образа чеховского героя.
Реалистический анализ противоречий в душе «усомнившегося» предпринимателя не является задачей Горького. Отщепенец Фома предстает в романтическом ореоле; напряженный трагизм его переживаний вызван его неукротимым бунтом против несправедливого общества.
Критические реалисты середины XIX века, развивая принципы типизации, общественно — исторического обоснования характеров, отвергали установки романтизма, преодолевали их. Молодой Горький, решая задачи, поставленные новой эпохой, обращался к своеобразной романтизации не только при создании героических, «призывных» образов в своих сказках, легендах, поэмах 90–х годов, но и в своем первом романе. На первый план здесь выдвигается сопротивление личности давлению враждебной среды, трагический бунт возвышенного одинокого героя, и это восстание против буржуазного мира воплощается в романтических формах.
Рисуя свойства характера, переживания, поступки Фомы, Горький не раскрывает их социальной детерминации, не мотивирует их условиями бытия и воспитания героя. Им движут не эгоистические, частные интересы, не стремление к личному благополучию; у него нет никаких личных причин для оппозиции, ему доступны все блага, он не испытывает никакого притеснения. Положительные качества Фомы коренятся в его личных достоинствах, в исключительности индивидуального характера, в отвлеченной «природе человека». В нем бунтует против социальной несправедливости «естественное» человеческое чувство, жажда общего блага. Иначе говоря, Фома выступает в романе как «естественный человек», что создает почву для его изображения в романтическом аспекте.
Для реалистических романов середины XIX века было показательно «приземление» романтического героя, его Деградация, а в конечном счете подчинение господствующим нормам. Горьковский Фома наделен возвышенными чувствами, непрестанным романтическим беспокойством, тоской по идеалу. Образ юного Фомы овеян романтикой мечтаний о чем?то прекрасном и чудесном, что некогда должна явить жизнь. Важную роль в этом играют старинные народные сказки и легенды, которые он жадно впитывает. Разрыв между сказочной мечтой, манящим поэтическим идеалом и будничным повседневным существованием глубоко переживается Фомой.
Воспроизводя образ главного героя, автор постоянно использует художественные средства романтического стиля. Здесь и эмоционально окрашенные, символически насыщенные картины природы, и мотивы сказочно — былинного фольклора. Текст густо насыщен метафорами, сравнениями, высокими и экспрессивными поэтическими образами, нередко сказочно — легендарными. Многие образы перерастают в символы; повторяясь и варьируясь, они образуют сеть лейтмотивов, сопутствующих герою; характерна группа образов — «предвестников», предвосхищающих дальнейшую судьбу Фомы (библейский бунтарь Иов, разбившаяся сова и др.).
«Естественный человек», не затронутый тлетворными воздействиями собственнического мира, выступает как судья буря^уазного общества, как пророк — обличитель его бесчеловечия и неправды. «Иеремиады» Фомы (в сцене банкета на пароходе) полны бурной патетики, неистовства страстей, возвышенной жертвенности. Там, где речь идет о других персонажах, о других людях купеческого круга, эти стилевые приемы не используются; все дано в спокойном, объективном, зачастую «генерализованном» повествовании, слова фигурируют, как правило, в прямом значении.
Бунтарство Фомы овеяно романтической атмосферой, но автор не изображает его человеком будущего. Капиталистическое настоящее не приемлемо для Фомы. Ему недоступен и мир будущего: герой не может охватить этот мир своим сознанием, а от носителей его — рабочих он отделен не только внешне, но и внутренне. Зато множеством нитей он связан с миром народного прошлого и с архаическими формами народного протеста.
Фома с младых лет не приемлет бытия купеческого класса, отказывается включиться в его деятельность. Один из важных лейтмотивов романа: Фома оказывается духовным «преемником» своей матери, которой он даже не знал (она умерла от родов). Основная черта Натальи, воспитанной в одном из раскольничьих центров Урала, — отрешенность от мира современных предпринимателей, отчужденность от городской кипучей жизни, скрытая оппозиция всей деятельности Маякиных, Гордеевых. Горький, конечно, не объясняет здесь биологической наследственностью характер своего героя, его поведение. «Кулугурская», «керженская» закваска у матери и сына символизирует преемственную связь бунтарства Фомы со старозаветной формой крестьянского пассивного протеста против «скверны» современного капитализма. И друг Фомы Ежов, и враждебные ему Маякины рассматривают его как человека, «не уложившегося» в рамки современного буржуазного общества. Обличения и «пророчества» Фомы облекаются в старозаветные формы: преступным купцам он грозит муками ада, светопреставлением.
Горьковский «роман о воспитании» строится так, что герой, принадлежащий к господствующему классу, на своем пути постоянно сталкивается с жизнью угнетенного народа. Каждое такое соприкосновение рождает вспышку сочувствия эксплуатируемым, желание вернуться «домой» — к народу. И в финальной сцене, обличая купцов, Фома напоминает о страданиях трудового люда. При этом Фома не только сострадает народной массе, не только тяготеет к ней, но во многом чувствует и мыслит, как она. Символика волжского пейзажа, который открывается во время плавания по реке, относима не только к крестьянскому миру, но и к самому Фоме: «… притаилась огромная сила, — сила необоримая, но еще лишенная сознания, не создавшая себе ясных желаний и целей… И отсутствие сознания в этой полусонной жизни кладет на весь красивый простор ее тени грусти» (4, 30). Вступив в конфликт с буржуазной средой, Фома выражает возмущение эксплуататорскими порядками, но в его проклятьях капитализму звучат отчаяние, чувство беспомощности; ему кажется, что надвигается невидимый враг, что людьми управляет какая?то темная, неуловимая дьявольская Сила. Проблески сознания, озаряющие причины зла, появляются, когда трагическая судьба героя уже решена.
На протяжении романа Фома неустанно пытается понять силы, коверкающие жизнь людей, и найти верный путь к иной жизни, в «праведную землю». Во тьме он как бы нащупывает дорогу в нескольких направлениях. Этому соответствует композиция последних глав романа; развязке предшествует несколько знаменательных встреч (главы X?XII).
Фома вновь сталкивается с демократическим интеллигентом, радикально настроенным журналистом Ежовым, бывшим своим школьным товарищем. Его ненависть к «хозяевам жизни», острая критика существующих порядков, его предсказания социальной бури импонируют Фоме. Но последнему чужд мир интеллигенции, культуры; уже ранее его дружеская близость с Любовью Маякиной нарушилась связями девушки с передовой учащейся молодежью, ее увлечением книгами. Он чувствует, что с интеллигенцией ему не по пути.
Другой просвет во тьме, надвинувшейся на героя, — кратковременное общение со средой рабочих, которые поражают его своими нравственными качествами. Но Фома ощущает себя лишним и здесь, среди новых людей, которым он не нужен и с которыми не может слиться.
И лишь третья встреча — со странником Мироном — кажется Фоме спасительной.[632] Старец Мирон — это сын Анания Щурова Михаил, который покинул богатый отчий дом. Оставив город, он нашел счастье в «нищем житии», свободном от «пут мирских». Рассказ Мирона о страннической жизни в Керженских лесах производит большое впечатление на Фому, вызывает в памяти легенды о «праведном городе» Китеже. Юношу искушает мечта об уходе на лоно «естественной» жизни, мечта, вобравшая в себя старозаветный крестьянский протест. Мысль бросить «дело», освободиться от своего богатства и «уйти» укрепилась у Фомы после беседы с Михаилом Щуровым.
Анархические и архаические формы пассивного «противления», сложившиеся в условиях крепостнической эпохи, привлекали особое внимание Л. Толстого и Достоевского. Встреча со странником — бегуном способствует «воскресению» Нехлюдова, его преклонению перед заветами евангелия и определяет судьбу героя. В «Подростке» и «Преступлении и наказании» эгоистическому и преступному буржуазному миру противопоставлены христианские подвижники — странник Макар Долгорукий, бегун Миколка. Оба писателя видели в этих людях носителей народного идеала.
Горький дает понять читателю, что протест с позиций прошлого, аппеляция к нравственному самоусовершенствованию, уход от зла современного общества в леса и дебри ничего не могут изменить в ходе жизни.[633] Золотые сны о «матери — пустыне», о «праведной земле» не могут надолго усыпить активного по своей природе мятежника, «богоборца» Фому.
Тяготение к пассивному уходу от жизни сосуществует в душе Фомы с жаждой сокрушительного протеста, взрыва. Он не может скрыться безмолвно, как Михаил Щуров, он должен сначала рассчитаться с людьми своего класса, во всеуслышание обличить заправил его. Не нашедший истинного пути одинокий бунтарь трагически гибнет. Но в романе приоткрывается оптимистическая перспектива, связанная с образом рабочего коллектива.
Сцены общения Фомы с рабочими остаются за пределами фабульного конфликта романа, но они весьма многозначительны в его сюжетном движении, в раскрытии его идейного содержания. Хотя рабочие здесь не принимают участия в действии, тем не менее огромное принципиальное значение имеет то, что Горький из общей массы трудящихся впервые выделяет пролетариат, дает групповой образ организованных рабочих.
Показательно, как проявляются соотношения реалистического и романтического аспектов в изображении пролетариата в первом горьковском романе Образ рабочего коллектива дан в бытовом и морально — психологическом плане. Рабочие не выражают своих социально — политических идей и умонастроений. Они приветствуют, однако, речь Ежова, который говорит, что будущее принадлежит людям труда, что пролетариату предстоит великая работа по созданию новой культуры. В этой сцене идея революции и пролетарской борьбы не выражена в «формах самой жизни», не воплощается ни в диалогах, ни в действиях, ни в повествовании, ни в авторских характеристиках персонажей. Но революционно — героическая настроенность здесь, как и в ряде горьковских произведений 90–х годов, проявляется в формах романтически окрашенной символики. Сопровождающий рабочих символический лейтмотив костра, а также могучего хорового пения, варьируясь с помощью развернутых метафор и сравнений, говорит о бодрости, смелости, героическом настроении пролетариев, о предстоящей им самоотверженной борьбе и кровавых жертвах, на которые они готовы.
Из среды типографов, показанной недифференцированно, выделена одна фигура, лишь мелькающая в романе, но весьма показательная, —
Краснощекова. Он примечателен не только как представитель складывающейся рабочей интеллигенции, но и как носитель героических настроений, которые сродни «безумству храбрых», воспетому Горьким в новом варианте «Песни о соколе» (1899).
Лаконичные сцены с рабочими в «Фоме Гордееве» имели новаторское значение. Пролетарии выглядят здесь как новые люди, движущиеся к будущему; в них угадывается потенциальный герой истории, долженствующий обновить жизнь.
Характер критики капитализма, картины его развития, указания на тот класс, который призван найти выход из сложных социально — исторических противоречий, — все это говорит о том, что роман «Фома Гордеев» перерос рамки реализма XIX века и явился важной вехой на пути формирования социалистического реализма в творчестве Горького.
В западной литературе того времени, когда был создан «Фома Гордеев», выделяются два крупных произведения, проблематика которых соприкасается с горьковским романом: «Будденброки» (1901) Т. Манна и «Собственник» (1906) Голсуорси. Во всех трех произведениях отражены судьбы купеческих поколений и привлекается внимание к внутренним конфликтам, которые нарушают благополучие буржуазного мира, к образам «детей» — отщепенцев, отрицающих ценность деятельности «отцов». В трактовке этих тем обнаруживаются идейные «схождения» Манна и Голсуорси и глубокая оригинальность Горького.
Концепция, лежащая в основе «Будденброков», это не биологическое вырождение паразитарного класса (как в «Горном гнезде» Мамина — Сибиряка) и не утверждение социально — исторического конца буржуазии (как в «Деле Артамоновых» Горького). Манна волнует вопрос о противоречии между капитализмом и духовной культурой.
Раздвоение остро переживает Томас. Его жена Герда отчуждена от собственнического мира, презирает стяжательскую деятельность Будденброков, погружена всецело в музыку, как и ее сын Ганно. В романе противостоят, с одной стороны, воля к действию, к победе, к власти, которая является достоянием буржуазных дельцов, собственников, с их ограниченностью, «здравомыслием», расчетливой трезвостью будничных, сытых и пошлых людей, и, с другой стороны, мир творчества, искусства, музыки, которая возвышает дух человека, отрешает от буржуазной прозы. В капиталистическом обществе искусство или гибнет само, или же оно низвергает буржуа — такова затаенная в романе мысль автора.
«Собственник» Голсуорси по своей концепции близко соприкасается с «Будденброкамн». Основной конфликт романа был впоследствии отчетливо сформулирован самим автором в предисловии к «Саге о Форсайтах»: «…главной темой „Саги о Форсайтах“ являются набеги Красоты и посягательства Свободы на мир собственников».[634] Равновесие в кругу Форсайтов нарушают люди, одерясимые прекрасным, отстаивающие свободу своей личности и творчества: Ирен — «воплощение волнующей Красоты, врывающейся в мир собственников»[635] вольнолюбивый Боснии — архитектор — новатор, Джолион — младший, променявший купеческую карьеру на живопись. Все они — «представители бунта против Собственности».[636]
В «Собственнике» еще не выдвигалась тема кризиса, деградации буржуазии. Устойчивый пока мир собственников дает сокрушительный отпор своим отщепенцам и «набегам Красоты», которые кончаются поражением: в финале романа Соме торжествует победу.
В «Фоме Гордееве» автор не проходит мимо темы, волновавшей западных писателей, его современников, но эта тема получает у Горького своеобразную трактовку (утверждение народа как творца искусства, перерождение носительницы прекрасного Медынской под растлевающим влиянием буржуазного общества и т. д.) и подчинена более широким общественно — историческим, социально — экономическим и политическим проблемам. Манн и Голсуорси в основном ограничиваются морально — эстетической критикой буржуазного мира, сковывающего развитие личности. Но у героев «Собственника» и «Будденброков» по существу нет социальных исканий, мучительных для горьковского Фомы вопросов об эксплуататорах и угнетенных, паразитирующих и трудящихся.
В «Будденброках» и в «Фоме Гордееве» один из общих мотивов — неудавшаяся попытка насильственного приручения наследника к «делу» (Томас — Ганно и Маякин — Фома). Однако у Горького не искусство, а народ отнимает наследника — отщепенца у капиталиста. Само собой разумеется, что ни Манн, ни Голсуорси не выдвигают в отличие от Горького непримиримого героя — бунтаря, отрицающего все основы капиталистического порядка, открыто обличающего хозяев жизни.
Существенное отличие картины, нарисованной в «Фоме Гордееве», от строя образов у Манна и Голсуорси состоит также в том, что Горький уже здесь указывает на гораздо более серьезного врага капиталистического мира, чем «белые вороны», отщепенцы буржуазной среды. В пределах романа этот враг еще не вступает в борьбу, но он готовится к ней. И Горький окружает романтическим ореолом образ рабочих, как будущих героических борцов, грядущих победителей и творцов новой культуры. Писателям критического реализма это «пророчество» автора «Фомы Гордеева» было чуждо. Пролетарский художник тем самым отразил предгрозовую атмосферу, сгущавшуюся в русской действительности накануне революционного подъема. В то же время это предвидение имело всемирно — историческое значение и освещало дальнейший путь литературе социалистического реализма.
2
Роман «Трое» по проблематике примыкает к первому роману Горького. Здесь в новом аспекте продолжена критика капиталистического строя, раскрывается трагедия человека, погубленного буржуазным обществом. В обоих романах рассказана история формирования личности, развернутая в широком социальном плане. Искания героев в обстановке развивающегося буржуазного общества, их протест против сложившегося жизненного порядка, их стремление найти достойный путь, решить вопрос «что делать?» — все это роднит оба произведения. Как Илья Лунев, так и Фома Гордеев проходят школу классового воспитания, перед ними все более явственно обнаруживается изнанка собственнического строя, рассеиваются их иллюзии о возможности счастья, справедливости, свободы и красоты в окружающей жизни.
Но в «Троих» внимание переносится с купеческой верхушки на иную социальную среду — на мелкий городской люд, который пополняет свои ряды выходцами из деревни. В «Развитии капитализма в России» (1899) Ленин, характеризуя судьбы мелкобуржуазного мира в условиях наступления капитализма, подчеркивал «антагонизм хозяйских и пролетарских тенденций» в этой среде, колебание ее между буржуазией и пролетариатом; этот социальный слой, из которого меньшинство «выходит в люди», превращается в заправских буржуа, а большинство живет «на границе пролетарского состояния» или переходит на положение рабочих.[637] Именно эти черты, эти проблемы выдвигает Горький, целостно и многогранно изображая жизнь городских низов — с теми внешними и внутренними противоречиями, противоборством тенденций, той динамикой, которые характерны для данной социальной группы, подвижной и неустойчивой. Драматическая борьба в душе главного героя отражает здесь глубокие и типические социально — исторические конфликты.
Горький — критик подчеркнул значение в литературе XIX века образа «блудного сына» буря; уазного общества, а с другой стороны — «завоевателя», стремящегося занять «командное» место в жизни. Горький — художник посвятил именно этим темам свои первые романы: в одном отщепенец — бунтарь вырывается из господствующего класса, в другом выходец из народных низов пробивается вверх по социальной лестнице.
В романах «Фома Гордеев» и «Трое» отчетливо видно новаторство Горького уже на начальном этапе формирования в его творчестве искусства социалистического реализма.
«Красное и черное» (1829–1830) Стендаля — основополагающий в литературе критического реализма роман о карьере молодого человека из низов, любыми средствами прокладывающего себе путь в ряды господствующего класса. Недовольство своим униженным положением и бесправием сосуществует у Жюльена Сореля с неуемной жаждой само- вознесения, стремлением достигнуть первых мест в жизни и повелевать людьми «по примеру Наполеона». «Наполеонизм» стендалевского героя все же еще овеян традициями французской революции. Его безудержный карьеризм сочетается с известной оппозицией социальным порядкам 1820–х годов, что проявляется главным образом в развязке романа — в защитительной речи на суде.
Тема молодого человека — разнпчинца, делающего карьеру и вторгающегося в светское общество, была продолжена в творчестве Бальзака («Шагреневая кожа», 1830–1831; «Отец Горпо», 1834–1835; «Утраченные иллюзии», 1837–1843; «Блеск и нищета куртизанок», 1843–1848). Рафаэль Валантен, Эжен Растиньяк, Люсьен Шардон — «родные братья» Жюльена Сореля, но у них есть и отличительные черты. Бальзак делает акцент на процессе приспособления к среде, примирения с грязной действительностью и рисует таким образом перерождение молодого человека, идущего по «наполеоновскому» пути.
Ближайший родственник бальзаковских молодых людей — герой романа «Орас» (1841) Жорж Санд. Его «наполеонизм» представлен в антибуржуазном романе Санд крайне сниженно, зачастую сатирически. У Ораса нет ни агрессивной силы натиска Сореля, ни благородных мечтаний, которые озаряли начало пути героев Бальзака. Под пером Санд этот микроскопический «последователь» Наполеона осмеивается во всей своей низости.
Не только в этом обнаруживается своеобразие романа Санд. Писательница прямо и заостренно ставит вопрос об отношении «маленьких Наполеонов» к народной массе и к современному революционному движению. Развенчанному мелкобуржуазному индивидуалисту противостоят настоящие республиканцы — революционеры — рабочий Поль Арсен, студент Ларавиньер. Человек из народа, Арсен наделен не только нравственной силой, благородством, но и богатством внутреннего мира, тяготением к культуре, творческим дарованием. Другие положительные герои романа (работница Эжени), воодушевленные идеалами утопического социализма, стремятся воплотить в жизнь заветы Сен — Симона, Фурье и организуют мастерские, фаланстер.
В романе Флобера «Воспитание чувств» (1864–1869) примечательна фигура Шарля Делорье. История карьеры этого плебея — индивидуалиста развертывается параллельно повествованию о перерождении Фреде — лрика Моро, последнего романтического героя из породы «лишних людей». Важной чертой образа Делорье, этого беспринципного честолюбца, ио- I клонника «вотреновской» программы, является то, что в момент декабрьского переворота 1851 года он, отказавшись от демократической оппозиции, становится префектом, прислужником Луи Бонапарта.
Во французской литературе второй половины XIX века образ молодого человека из низов, пробивающегося к богатству и власти, претерпевает существенные изменения. Герои подобного рода в романах Золя и Мопассана с самого начала лишены каких?либо высоких идеалов, альтруистических побуждений; это примитивные эгоисты, свободные от внутренней борьбы между добром и злом; они не способны к социальной оппозиции, лишены проблесков сочувствия угнетенным. Эжен Ругон («Карьера Ругонов», 1871; «Его превосходительство Эжен Ругон», 1876), его брат Аристид («Добыча», 1872; «Деньги», 1891), как и Октав Муре, этот «Наполеон — лавочник» («Накипь», 1882; «Дамское счастье», 1883), — все они цельные натуры буржуазных хищников, жаждущих добычи, чувствующих себя, как рыба в воде, в условиях капиталистического общества с его беспощадной конкуренцией, правом «сильного». Эти герои буржуазной экспансии ни в каком отношении не противостоят среде, а наоборот, являются ее типичными представителями.
Если героев Стендаля и Бальзака увлекал пример «великого» Наполеона I, то на персонажей Золя, как и на Делорье из «Воспитания чувств», падает тень декабрьского переворота 1851 года и они оказываются сподвижниками «маленького» Наполеона III.
Подвергая критике буржуа — завоевателя, Золя и Мопассан стремились показать его животное нутро, примитивность его инстинктивных вожделений. Бальзаковская тема подчинения среде, разрушающей личность, здесь отсутствует, герой с самого начала психологически оснащен всем оружием буржуазной агрессии. Жорж Дюруа («Милый друг», 1883–1885) — ближайший преемник героев Золя. Ловкими приемами мошенника и циничного авантюриста этот бывший унтер — офицер алжирских войск добивается богатства, делает блестящую политическую карьеру и в конце романа чувствует себя «одним из властелинов мира».[638]
Русская литература 1830–х годов в лице своих величайших представителей сурово встретила агрессивного разночинца, пробивающегося к богатству, охваченного золотой лихорадкой.
Буржуазия в России никогда не играла той революционной роли, которую она играла на Западе в период своего восхождения. В то же время передовые русские люди уже видели последствия капитализма, власти денег в общественных отношениях Западной Европы. Исторический опыт вызывал недоверие к зарождавшейся отечественной буржуазии, которая приспособлялась к условиям самодержавно — крепостнического порядка. Этими причинами определялось совсем иное освещение «наполеонизма» и его носителей в произведениях Пушкина и Гоголя.
Если в «Пиковой даме» герой, отмеченный печатью «наполеонизма», предстает в трагическом ореоле, то в «Мертвых душах» его образ преломляется в сатирическом аспекте. Но оба героя — проводники нового социального зла, надвигающейся с Запада буржуазной экспансии; ни у того, ни у другого нет никаких социально — оппозиционных побуждений.
В написанных на рубеже двух эпох (1861) повестях Помяловского «Мещанское счастье» и «Молотов» бедный разночинец — интеллигент вступает в конфликт с помещичьей средой; автор сочувствует Молотову, который защищает свое достоинство, независимость, право на скромное счастье, доступное честному плебею — труженику. Но Молотов все более сосредоточивает усилия на устройстве личной судьбы, его социальная оппозиционность сходит на нет. Он не включается в общественную борьбу и сам признает свое перерождение, признает, что его деятельность — это «благочестивое приобретение», «благородная чичиковщина».
В эпоху стремительного послереформенного развития капиталистических отношений социально — этические проблемы, связанные с идеологией буржуазной агрессии, с судьбами придавленных городских низов, мечущихся в поисках выхода разночинцев, с необычайной глубиной и многосторонностью решались в творчестве Достоевского. Образ униженного молодого человека — бедняка, охваченного «наполеоновской» идеей, новаторски воплощен в «Преступлении и наказании» и «Подростке».
Если Раскольниковым, как и Германном, владеет мечта о внезапном и «чудесном» обогащении, даже ценою преступления, то в «идее» Аркадия Долгорукого подчеркнута бухгалтерия накопительства (соответственно его герой — Ротшильд!); видимая «трезвость» его расчетов в сочетании с «фантастичностью» замысла окрашивает тонами иронии изложение планов подростка и вызывает воспоминание не только о Германне, но и о Чичикове.
Романы «Преступление и наказание» и «Подросток» роднит и «наполеоновская» идея центральных героев, вырастающая на почве социальной ущемленности, на почве протеста угнетенных, и утверждение буржуазных средств борьбы с несправедливостью капиталистического общества, и диалектика идейных и психологических противоречий. Но Аркадий Долгорукий озабочен не судьбами погибающих, а удовлетворением тщеславия «забытого» бедняка — разночинца. Втянутый в водоворот интриг, он вступает на путь бальзаковских персонажей — Шардона, Валантена. Но «за- воевательские» стремления чередуются у Аркадия с великодушными юношескими порывами к добру и правде. Захваченный вихрем драматических событий, он изведал мучительные падения, разочарования, раскаяние. В этом потоке «ротшильдовская» идея отступает в его сознании на второй план, а после катастрофы он переживает глубокое потрясение.
Новаторство Достоевского заключается и в том, что героя, упоенного примером Наполеона или Ротшильда, он ставит пред лицом народа, сталкивает с носителями настоящей правды.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.