16. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
16. Р.Н. Гринберг — Г.В. Адамовичу
Вудсток, 21.7.53
Дорогой Георгий Викторович,
Я очень обрадовался Вашему письму. Правда, — я его ждал, и, как в таких случаях бывает, когда ждешь, время показалось долгим. Настоящая признательность за то, что пишете Вы с интересом, разборчиво, отметив все и всех, — спасибо! Хочется и мне объяснить кое-что. Вы называете вступительную статью «тре персонель[85], даже чуть-чуть слишком для редакционного вступления». Но как же было написать? Писал это вступление я, и было это нелегко, но, написав, мне все же казалось, что я выразил те обыкновенные чувства и мысли, которые продолжают единить некоторое число людей в эмиграции, и может быть, и там, куда нас пока не пускают. Вы пишете, что в наших словах «много бесспорного», но Вы не сказали, что в них спорного. Я уверен, между тем, что в главном Вы с нами, иначе Вы бы сказали. Не правда ли?
Но вот до сих пор мы не слышали серьезных возражений, если не считать двух-трех господ из тех, кого Вы называете завистниками с «немытыми руками», или мы слышали, скажем, от Веры Александровой, что мы «повернуты спиной к народу». Всерьез этого принять нельзя.
Что же касается «тех родственных идей и взглядов», то я имел в виду в первую очередь солиларистов[86] — этих отъявленных, засекреченных, загримированных и очень страшных черных людей, которые в моем представлении не кто иные, как те же большевики, но только помноженные на 2, вернее, на бесконечность. Только вчера, например, мне писал Игорь Чиннов из Мюнхена, что хотел поместить рецензию в местной газетке «За свободу!»[87] о нашем № 1, и ему редакция поставила условие, чтобы имена Адамовича и Вейдле не упоминались вовсе. Я понимаю, что куда лучше было бы назвать солидаристов прямо; этого я не сделал, чтобы на первой же странице в первом же № не впасть в злободневный тон грызни; кроме того, солидаристы не единственные, хотя и самые сильные, тоталитарные прожектеры, — другие помельче, и справа и слева, но всех назвать перекличкой было не к месту.
Обо всех «таких» прожектерах у нас будет речь в последующих №№, и в том именно отделе, который Вы отметили и с которого Вы начали сборник (так поступаю и я с журналами — всегда с конца, почему-то думая, что так видней). Этот отдел, где были всего три Нотабени Эрге[88], мы расширим и назовем «Отзывы и заметки». Мы просим Вас туда — шлите все то «оторвавшееся от текста, но важное», что пишется всегда в отрывках.
Насчет прозы и Поплавского я с Вами совершенно согласен. Какой разговор — у него настоящая творческая речь, какой нам так не достает! У меня остался еще один хороший кусок Безобразова; мы не хотим печатать его в № 2, чтобы не упрекнули нас, что мы похожи на Антологию, но в № 3 тиснем его непременно. Татищев давно мне обещал «Домой с небес»[89], но не шлет и вообще молчит как-то странно, как я не люблю. Не видаете ли этого странного человека, когда бываете в Париже?
Между прочим, в № 2 проза может выйти занимательнее — тут будут: Сирин (обещал твердо на днях прислать, но он надувала[90]), Газданов[91] (ни шатко ни валко), ваш Яновский[92] (пропах эсхатологией с младенчества — и ничего знать не хочет). И еще кто-то, не помню. Живу я сейчас в деревне, в отпуску, и многое забыл, простите.
В заключении Вы писали, что у наших «ОПЫТОВ» «не хватает мыслы, но чувствуется скорей вкус». Так ли это? Разве бывает, что мысль сразу обнаруживается. Мы собрали наши мысли во вступительном слове только что об этом была речь. Я думаю, что в дальнейшем то, что было сказано в предисловии, сотрудники выполнят творчески. Больше всего мне хочется, чтобы наши «ОПЫТЫ» развязали энергию у новых поэтов, прозаиков, мыслителей, которые, разумеется, где-то обретаются на свете или явятся после. Об этом я еще Вам буду писать. Не забудьте, что 10 августа, самое позднее, я жду Комментарий и стихов. Шлите мне их на мой теперешний летний адрес:
Крепко жму Вашу руку, желаю Вам всего, всего хорошего, жду писем, не скупитесь — жду!