Анализ статьи Н. В. Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году»

Анализ статьи Н. В. Гоголя «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году»

«Журнальная литература, эта живая, свежая, говорливая, чуткая литература, так же необходима в области наук и художеств, как пути сообщения для государства, как ярмарки и биржи для купечества и торговли» (VIII, 156), — писал Гоголь в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году», напечатанной в первом номере «Современника» Пушкина. (Вышел в свет 11 апреля 1836 г.) С разбора этой статьи мы и предлагаем начать знакомить студентов с литературно–журнальной борьбой описываемого периода, так как статья Гоголя дает острую и в основном верную характеристику русских журналов середины 1830–х годов. Статья эта обычно заинтересовывает студентов еще и потому, что она открывает Гоголя с неизвестной им ранее стороны. Одновременно с Пушкиным и Белинским Гоголь борется в ней за идейность литературной критики и за литературу, нужную народу. Гоголь выступает против «бесцветности» и «скудости» «большей части повременных изданий», демонстрируя перед читателями их убожество и никчемность.

Предложив аудитории прочитать статью Гоголя и продумать ряд вопросов, . преподаватель поручает небольшим группам:

1) провести анализ полемических приемов Гоголя–журналиста;

2) сравнить журнальный текст статьи с ее «черновыми редакциями» (VIII, 515—540), с «отдельными отрывками и записями» (VIII, 540—542) и с «отдельными черновыми набросками» (VIII, 542—550); 3) сопоставить текст статьи с характеристиками журналов, которые даны Гоголем в его переписке (см. X и XI); 4) провести параллель между отношением Гоголя к журналам, выраженным в статье, в комедии «Ревизор» (акт III) и петербургских повестях.

Работу рекомендуем начать с беседы о статье в целом, во время которой студентам должна быть предоставлена возможность высказать все, что, по их мнению, является самым значительным в содержании этой статьи.

Особенно большая работа предстоит тем студентам, которые рассматривают черновые редакции и варианты статьи. В черновиках Гоголь еще больше подчеркивает ту роль, которую он отводит критике (VIII, 542—550), с большей категоричностью требует от критика собственной позиции. Гоголь считает, что критик должен противостоять «литературному безверию» и «невежеству», мелким, ничтожным суждениям таких журналистов, как Ф. В. Булгарин, Н. И. Греч и О. И. Сенковский (VIII, 546— 548). Изучение черновых редакций статьи помогает яснее понять ее боевой характер. Читатели «Современника» этой возможности не имели.

И в основном тексте статьи и в ее вариантах звучит требование идейности. Гоголь считал, что критик только в том случае сможет вынести приговор художнику, оценить его творения, если у него самого будет четкое представление о значении литературы для воспитания народа. Гоголь ждал от критики не мелочной придирчивости (VIII, 160—161), а приговора, исходящего из собственных устойчивых идейных позиций. Преподаватель при этом должен внимательно следить за формулировками студентов, склонных обычно пользоваться современной терминологией, допуская ненужную модернизацию.

В беседе выясняются и теоретические позиции Гоголя. Подобно Белинскому, который в статьях о современной литературе постоянно ставил историко–литературные проблемы, Гоголь пишет о значении в работе критика историко–литературных вопросов. По мнению Гоголя, занимаясь разбором современных произведений, необходимо обращаться к истории русской литературы, с тем, чтобы выяснить ее своеобразие, ее особенности. Критик должен осмыслить значение творчества таких русских писателей, как Ломоносов, Державин, Фонвизин, Богданович, Батюшков, потому что без углубленного понимания писателей прошлого нельзя понять современной литературы (VIII, 174). Преподаватель легко может связать эти историко–литературные взгляды Гоголя–критика с общими историческими воззрениями автора «Тараса Бульбы». Гоголь писал свою статью после создания этой повести и углубленного изучения ряда исторических трудов.

Мы считаем полезным постоянное обращение от одной сферы деятельности писателя к другой: от Гоголя — журналиста и критика к Гоголю–историку и к Гоголю–художнику. Это дает возможность не только охватить творчество и мировоззрение писателя в целом, но и понять взаимосвязь между задачами критики и художественной литературы в данную эпоху. Установив эту взаимосвязь в произведениях Гоголя, студенты легче поймут писателя–новатора, который в 1830–е годы мыслил глубоко и прогрессивно, прокладывал новые пути и как художник, и как теоретик. Сам Гоголь хорошо понимал взаимосвязь между художественной и критической литературой, неоднократно советовал поэтам и писателям заниматься критикой.

Студенты, рассматривавшие черновики статьи, отмечают, что к именам писателей, которым, по мнению Гоголя, следовало бы заняться критикой (Жуковскому, Крылову и Вяземскому), Гоголь добавляет в ранней редакции Пушкина, поэта Языкова и себя (VIII, 536). Аудитории становится ясным, что в черновиках Гоголь писал значительно свободнее, чем в журнальном тексте. Преподаватель ставит вопрос о причинах этой автоцензуры: опасался ли Гоголь цензурных затруднений, или не хотел вызывать нападок враждебной критики на журнал Пушкина, или им руководили чувства такта, скромности и т. д.?

Обращаем внимание студентов на то, что может быть ими не замечено. Так, в связи с теоретическими вопросами Гоголь неоднократно говорит о «вкусе» критика как об основном критерии оценки художественного произведения. По его мнению, только существование «людей со вкусом» дает возможность вынести справедливое решение о произведении. Между тем «вкус» как основной критерий оценки литературы совершенно неприемлем для Белинского, который пишет об этом в ряде статей и часто, возражая Шевыреву, опровергает его положения на том основании, что критик «Московского наблюдателя» строит свою аргументацию, исходя из «вкуса» светской гостиной, ее аристократического невежества. Гоголь же, по всей вероятности, заимствовал понятия «вкус» и «люди со вкусом» именно от Шевырева, которого он еще в период издания «Московского вестника» ценил. В ходе дальнейшего изложения станет ясно, почему преподавателю важно фиксировать внимание студентов на этом моменте.

Анализ статьи Гоголя показывает, что поставленные в ней теоретические вопросы не ослабляют ее полемической остроты и злободневности. Борясь за идейную журналистику, Гоголь критикует современные ему издания, в первую очередь «Библиотеку для чтения», которая, по мнению Гоголя, опаснее других беспринципных журналов в силу ее распространенности среди читателей. «Библиотека для чтения» среди других журналов была «как слон между мелкими четвероногими. Их бой был слишком неравен, и они, кажется, не приняли в соображение, что Библиотека для чтения имела около пяти тысяч подписчиков, что мнения Библиотеки для чтения разносились в таких слоях общества, где даже не слышали, существуют ли Телескоп и Литературные прибавления, что мнения и сочинения, помещаемые в Библиотеке для чтения, были расхвалены издателями той же Библиотеки для чтения, скрывавшимися под разными именами, расхвалены с энтузиазмом, всегда имеющим влияние на большую часть публики; ибо то, что смешно для читателей просвещенных, тому верят со всем простодушием читатели ограниченные, каких по количеству подписчиков можно предполагать более между читателями Библиотеки…» (VIII, 165–166).

С таким противником надо решительно и принципиально бороться, и потому Гоголь иронически говорит о «Московском наблюдателе», выходка которого (статья Шевырева «Словесность и торговля») скользнула по «Библиотеке для чтения», как пуля по толстой коже носорога, от которой даже не чихнуло тучное четвероногое» (VIII, 169).

Гоголь — профессиональный литератор, он, как Пушкин и Белинский, живет литературным трудом. Он в корне не согласен с Шевыревым, который негодовал на то, что писатели печатают свои произведения за деньги. Гоголь считает, что критик должен бороться не против продажи писателями своих произведений, а против плохого их качества. Критик, по мнению Гоголя, должен вступиться за интересы читателей — «бедных покупщиков» журнального товара. И потому его глубоко возмущал «Московский наблюдатель», не поднимавшийся в возражениях «Библиотеке для чтения» до подлинной принципиальности и серьезности.

Писатель был возмущен бесцветностью и бесцельностью не одной только «Библиотеки для чтения», но и других журналов, беспринципность и безыдейность которых он последовательно характеризует в статье (VIII, 171). Смех Гоголя беспощадный.

Чтобы студентам стала очевиднее справедливость и глубина критики Гоголя, преподаватель может обратиться к текстам статей критиков того времени: Ф. Булгарина, О. Сенковского, А. Воейкова и др.[409]. Не занимаясь в аудитории простым изложением того, что Гоголь говорит о каждом из этих изданий, руководитель предоставляет слово студентам, подготовившим дополнительные сообщения.

Студенты обращают внимание на то, как приходилось Гоголю смягчать свою критику, прежде всего из?за цензуры. Так, например, сопоставляя «Московский телеграф» прежних лет с современным ему журналом, Гоголь говорит, что в нем исчез смелый тон, оппозиционный характер по отношению к журналам, издаваемым Гречем и Булгариным (VIII, 517). В тексте же статьи в «Современнике» Гоголь не упоминает об оппозиционности прежнего «Московского телеграфа» по отношению к официозной журналистике, а говорит только о том, что в журнале Полевого было заметно стремление «испровергнуть обветшалые, заматерелые, почти машинальные мысли тогдашних наших старожилов, классиков» (VIII, 171). В ходе работы преподаватель все время дает краткие характеристики журналов, привлекая к этому студентов.

Выступающие обращают внимание и на то, что Гоголь весьма бегло говорит о журнале Надеждина «Телескоп» и об его прибавлении «Молве» (VIII, 164). О Белинском в журнальном тексте не сказано ни слова. А между тем в черновике этой статьи написано: «В критиках Белинского, помещающихся в Телескопе, виден вкус (в варианте: видно чувство и…), хотя еще не образовавшийся, молодой и опрометчивый, но служащий порукою за будущее развитие, потому что основан на чувстве и душевном убеждении. — При всем этом в них много есть в духе прежней семейственной критики, что вовсе неуместно и неприлично, а тем более для публики» (VIII, 533).

Почему же Гоголь не поместил в журнале эти строки о Белинском? Вызвано ли это было чувством щепетильности, которая заставила умалчивать о человеке, только что назвавшем его главою литературы? Или, быть может, Гоголю казалось невозможным хвалить критика, сказавшего, что он, Гоголь, занимает место, «оставленное Пушкиным» (да еще и где писать — в журнале Пушкина!)? Все это неизбежно наталкивает на другой вопрос: не исключил ли это место из статьи не сам Гоголь, а редактор и издатель журнала — Пушкин?

Студенты, несомненно, выскажут ряд соображений. Но вопрос останется пока неразрешенным. Преподаватель говорит о том, что мнения существуют самые разные. Для того чтобы студенты могли попытаться ответить на этот вопрос, им надо узнать еще много фактов.

Материал для размышлений могут дать и сообщения тех студентов, которые сопоставляли статью с письмами Гоголя.

Гоголь, выступивший в статье с критикой «Московского наблюдателя» и возражавший Шевыреву по поводу его статьи «Словесность и торговля», в письмах (X, 341, 345, 351—355) до выхода журнала восторженно откликался на сообщение Погодина о стремлении московских литераторов издавать свой журнал в противовес «Библиотеке для чтения». В письме к Погодину от 2 ноября 1834 г. Гоголь намечает план издания журнала, чтобы хоть «сколько?нибудь оттянуть привал черни к глупой Библиотеке» (X, 341). Он советует для этого продавать журнал «непременно подешевле», «нашпиговать» его смехом. «…И, главное, никак не колоть в бровь, а прямо в глаз» (X, 341). Гоголь собирается помочь новому журналу, готовит для него повесть (X, 351), требует напечатать огромными буквами объявления о выходе в свет «Московского наблюдателя» (X, 352).

Он негодует на московских литераторов за то, что они ленятся работать (X, 353), и вновь сообщает о том, что пишет повесть, которая должна подоспеть к третьей книжке (X, 355). В марте 1835 г. Гоголь, посылая Шевыреву свой «Миргород», просит написать о нем и об «Арабесках» в «Московском наблюдателе», Гоголь в это же время писал Шевыреву о своей давней любви к нему еще со времени, «когда Вы стали издавать «Московский вестник», который я начал читать, будучи еще в школе…» (X, 354—355).

Судя по статье, «Московский наблюдатель» не оправдал надежд Гоголя. И, несмотря на свою близость к его редакции, он говорит об этом публично. Но и разочаровавшись в журнале, Гоголь одобрительно отзывается о Шевыреве: «Справедливость требует упомянуть о критиках Шевырева, как об утешительном исключении. Он передает нам впечатления в том виде, как приняла их душа его. В статьях его везде заметен мыслящий человек, иногда увлекающийся первым впечатлением» (VIII, 175).

У студентов могут возникнуть вопросы: долго ли продолжалось такое отношение Гоголя к Шевыреву? Не мешало ли Гоголю это отношение положительно отзываться о Белинском — противнике Шевырева? К каким статьям Шевырева могли относиться слова Белинского: «О «Наблюдателе» сказана сущая истина, почти то же самое, что было сказано и в нашем журнале, только немного поснисходительнее. Вообще «Современник», при всей своей благородной и твердой откровенности, обнаруживает какую?то симпатию к «Наблюдателю». Например, сказавши, что это журнал безжизненный, чуждый резкого и постоянного мнения, он через несколько страниц приходит в восторг от критики г. Шевырева…»[410]. Как воспринимал Гоголь статьи Белинского и в чем был близок к его позициям?

В литературе о Гоголе и сегодня имеется много спорного и сложного по этим вопросам.

При обсуждении со студентами статьи Гоголя специально выделяется вопрос о деятельности редактора «Библиотеки для чтения» Сенковского–Брамбеуса. Студенты, сличавшие текст статьи с черновиками, указывали, что Гоголь значительно мягче пишет о Сенковском в журнальной статье, чем в черновиках. Иначе сказано здесь о Сенковском — ученом–востоковеде, о Сенковском–историке. Менее остро звучат издевательства Гоголя над расточаемыми Сенковским–критиком похвалами в свой собственный адрес, как и в адрес своих друзей — Булгарина и Греча[411].

Особенное оживление обычно вызывает обсуждение тех мест из черновиков, где Сенковский–Брамбеус сравнивается с Хлестаковым–литератором: «Он здесь уж совершенно без всяких чинов, кажется, как будто бы вышел он в публику в своем домашнем халате с трубкою в зубах, сел и облокотился перед нею довольно свободно в вольтеровских креслах» (VIII, 530). Создается впечатление, что Гоголь — журналист и критик как бы сдерживает Гоголя–художника и убирает из окончательного текста статьи те места, которые изобразительно очень колоритны. Исключая их, Гоголь мог руководствоваться тем, что они слишком близки к тексту «Ревизора». Ведь Хлестаков, когда к нему по улицам мчались «курьеры, курьеры, курьеры», точно так же, как Сенковский–Брамбеус, выходит «в публику в своем домашнем халате»: «Я, признаюсь, немного смутился, вышел в халате; хотел отказаться, но думаю, дойдет до государя…» (IV, 50). Хлестаков заявляет, что Брамбеус — это он:

«Анна Андреевна: Скажите, так это вы были Брамбеус?

Xлестаков : Как же, я им всем поправляю стихи. Мне Смирдин дает за это сорок тысяч» (IV, 49).

Таким образом, к той уничтожающей характеристике, которую Гоголь дал Сенковскому в статье, он прибавляет в комедии самое оскорбительное слово: «Хлестаков». Типично хлестаковскими являются слова его похвальбы: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат», отвечает бывало: «так как?то всё»… Большой оригинал» (IV, 48). Преподаватель скажет, что после обсуждения текстов статей Гоголя и Белинского будут рассмотрены соответствующие работы советских литературоведов. Тогда вновь вернемся к вопросу о том, как выглядело сопоставление Брамбеуса–Сенковского с Хлестаковым в предшествующих редакциях комедии.

Невольно припоминаются широко известные слова Белинского из статьи «О русской повести и повестях Гоголя», писавшего, что творческая оригинальность Гоголя заключается и в том, что он молниеносно умеет превратить собственные слова в нарицательные и что у него «целый мир в одном, только в одном слове!.. И какой мастер г. Гоголь выдумывать такие слова!» (I, 296). Студенты, сопоставлявшие текст статьи и писем Гоголя, отмечают, что и в письмах (к М. П. Погодину) Гоголь резко отрицательно пишет о Сенковском: «Прочти Брамбеуса: сколько тут и подлости, и вони, и всего» (X, 263); в другом письме он пишет о первом номере «Библиотеки», как о толстом дураке, а Сенковского сравнивает со старым пьяницей, «забулдыжником», кабачным гулякой, «которого долго не решался впускать в кабак даже сам целовальник» (X, 293). В художественных текстах Гоголь, как мы видели, максимально лаконичен и выразителен.

В статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» Гоголь повторяет многое из того, о чем он писал в письмах о «Библиотеке для чтения» и о ее редакторе, смягчив, однако, образную конкретность писем. Здесь нет житейских сравнений, личного раздражения в ней не видно. На первый план выдвинуты принципиальные общественные вопросы. Статья написана публицистом–патриотом, писателем, страдающим от беспринципности и безыдейности русской журналистики. Суд его беспощаден и беспристрастен. Гоголь, по выражению Белинского, «не исключает из своей опалы ни одного журнала».

Положительная оценка Белинским литературно–критической позиции автора статьи «О движении журнальной литературы…» совершенно понятна, так как статья близка ему. Вслед за этим руководитель практических занятий приступает к сравнительному анализу статьи Гоголя и статьи В. Г. Белинского «Ничто о ничем, или Отчет г. издателю «Телескопа» за последнее полугодие (1835) русской литературы». Студенты должны выяснить общность принципиальных позиций Гоголя и Белинского и разницу в их оценках. Необходимо также установить точное время написания обеих статей и выяснить, чем могла быть обусловлена близость позиций Гоголя и Белинского. Они не были в это время знакомы друг с другом, жили в разных городах (один в Петербурге, другой в Москве) и, по всей вероятности, во время работы не знали о статьях друг друга.

В заключение отметим, что Белинский в рецензии на первый номер журнала Пушкина («Несколько слов о «Современнике») был восхищен благородным тоном автора статьи о журналистике (судя по намекам, он считал, что им был Пушкин),