От «Войны и мира» к «Пипке Бога»

Начнём с произведений, традиционно относимых к литературной классике. Их названия создавались по определённым структурным моделям, для выявления которых достаточно пробежаться взглядом по книжной полке.

Описательная модель раскрывает внешнее содержание, обозначает контур сюжета, задаёт перспективу развития действия: «Путешествие из Петербурга в Москву», «Повесть о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и даже «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки, близ устьев реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами, написанные им самим». Уф!

Формульная модель заголовка отражает основную тематику и проблематику книги либо заключает некий символический образ: «Горе от ума», «Мёртвые души», «Война и мир», «Человек в футляре», «Гранатовый браслет».

Афористическая модель построена на идиоме, пословице, сентенции: «Много шума из ничего», «На всякого мудреца довольно простоты».

Концептуальная модель выражает внутреннее содержание текста, раскрываемое только при чтении, часто с помощью ассоциаций или аллюзий: «Обрыв», «Дым», «Луна и грош».

Отыменная модель основана на антропонимах и топонимах, то есть связана с именем персонажа или названием места: «Дубровский», «Ася», «Ионыч»; «Невский проспект», «Чевенгур», «Москва – Петушки».

Когда моё внимание привлекало к себе название той или иной книги, мне виделся её автор, представлялись его взгляды, его отношение к жизни… Я уподоблялся состарившемуся любовнику, что перебирает в памяти имена своих возлюбленных, останавливается возле каждого имени, и душа его изливается, а воображение блуждает в ущельях прошлого.

Аббас Махмуд аль-Аккад

«Мысли и наброски», 1916

Компьютерная эра сделала неожиданный и парадоксальный поворот к истокам ономастики (науки об именах собственных), вернув библейский принцип обозначения текстов. Вспомните, что появляется на мониторе при выборе команды «сохранить как». Вам предлагается назвать вордовский файл первым словом текста. «Вот такой электронный вариант Ветхого завета наших дней», по образному и точному определению филолога Сергея Ромашко.

Но это в бытовом, повседневном производстве текстов. А литераторам по-прежнему приходится самостоятельно изобретать заглавия. И хотя программисты уже начали создавать компьютерные генераторы заголовков, это всё же пока из разряда развлечений. По-настоящему интересно другое: в названиях современных книг отчётливо просматривается экспериментаторский подход, заметно стремление авторов ко всякого рода игре – тематической, образной, орфографической, фонетической, графической.

Прежде всего, заметна тяга к эпатированию читающей публики, разрушению любых рамок, будь то мораль, логика или традиция. Ещё с 1978 года в Великобритании существует премия «Diagram», вручаемая за самое необычное, но чаще нелепое или неприличное название книги. Вот номинанты и победители последних лет: «Как покакать на свидании», «Как защитить свой курятник от гоблинов», «Готовим с какашкой», «Вязальные приключения с гиперболическими плоскостями», «Начните с собственных ног, если хотите ясности в отношениях», «Меня терзала пигмейская королева любви», «Происхождение кала», «Прямая кишка – это могила?», «Пипка Бога: Жизнь и приключения пениса»…

Кто думает, будто это какое-то креативное и оригинальное суперновшество – тот жестоко ошибается. Один испанский учёный муж в далёком прошлом назвал свою работу «Пентаконтарх, или Офицер во главе полусотни солдат, наёмников Рамиреса де Прадо, что под его предводительством разят множество всяких чудищ, вредящих науке, и обращают тайное в явное». Пятьдесят солдат – число глав книги. Вот это масштаб, вот это мощь! А мы тут со всякими какашками… Ироническое обыгрывание заглавий, пародирование научных и философских клише встречается и у наших классиков – вспомнить хотя бы одну из чеховских миниатюр.

Вышли из печати и продаются новые книги: «Об отмене пошлины на бамбуковые палки, вывозимые из Китая». Брошюра. Ц 40 к. «Искусственное разведение ежей». Для фабрикующих рукавицы. Соч. отставного прапорщика Раздавилова. Ц 15 коп. Издание общедоступное. ‹…› «Есть ли в России деньги и где они?» Соч. Рыкова. Ц 1 р. «Засаленный патриот». Ода. Посвящение самому себе. Соч. князя М. Е. Щерского. Благонамеренные же благоволят высылать по 1 р. за экземпляр. «Способ уловлять вселенную». Брошюра урядника Людоедова-Хватова. Ц 60 к.

А. П. Чехов. «Библиография», 1883

Легко заметить, что в современных наименованиях подобного рода, наряду с явным абсурдизмом и откровенным китчем, отчётливо просматриваются фекальные и генитальные мотивы. Эффект дешёвый, но верный. Непристойность притягательна. Российские примеры не уступают западным: книга Мирзакарима Норбекова «Энергетическая клизма, или Триумф тёти Нюры из Простодырово», комикс Анны Сучковой «Приключения какашки», сборник рассказов Сергея Уханова «Чёрная молофья». Но, пожалуй, всех переплюнул Николай Никонов со своей «Х…ёвой книгой».

В большинстве подобных случаев содержание вполне соответствует заглавию, что вроде бы позволяет отнести такие произведения к паралитературе. Но экзотичные названия встречаются и в интеллектуальной прозе: «Давайте вместе убьём Констанцию» Рэя Брэдбери, «Доброго вам бог здоровья, мистер Розуотер, или Не мечите бисер перед свиньями» Курта Воннегута, «Мой дедушка был вишней» Анджелы Нанетти, «Человек, который принял жену за шляпу» Оливера Сакса и многие другие. В русскоязычной литературе – «Сжигатель трупов» Кирилла Рябова, «Соломон колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др.» Славы Харченко, «Чтобы Бог тебя разорвал изнутри на куски!» Андрея Тургенева (Вячеслава Курицына). И это только из списка литературной премии «Национальный бестселлер».

В данном случае совершенно не важно, что книги принципиально различаются эстетически, жанрово, адресно, – показательны общность стратегий культурного вызова, сходство приёмов нанесения «пощёчин общественному вкусу». И хорошо ещё, если в чёрной молофье найдётся хоть один сперматозоид смысла. Хотя, возможно, морализм неуместен там, где есть лишь данность.