№ 8 Пятница, октября 18, 1790 года

№ 8

Пятница, октября 18, 1790 года

Любить торги, науки

И счастье дома находить.

Державин

Мне так хорошо сидеть перед моим камином! Огражден от стужи твердыми стенами, одет мягкою волною агнцев, я наслаждаюся произведениями всех частей света. Сей напиток, услаждающий своею смачною солью, извлечен из плодов деревца, которое росло для меня в Аравии. Сей чай, которого благоухание наполняет воздух, возращен и собран промыслительною рукою китайца. Еще более: не выходя из горницы моей, узнаю происхождение целой Европы. Мудрость древних, изобретения новейших – все сие сделано вечным и общим человеческому роду посредством искусства столь важного, сколь удивительного, которое умножает в одно мгновение списки сочинения до бесконечности. Я могу слышать настоящие слова добродетельнейших и знаменитейших людей в свете чрез безмерное расстояние и тысячи лет, которые разделяют меня с ними. Гражданин Афин и Рима, я могу вместе с тем удивляться Софоклу[303] и плескать Теренцию[304]. Сие же искусство, распространенное на живопись, собирает в горнице моей превосходные творения художников и восхитительные положения природы. Резец Скородумова[305] или Вакера[306] подражает кисти Ангелики Куфман[307] и Батения[308]. Одеяния разных народов, обряды, происшествия, здания, крепости, сражения привлекают мое внимание поочередно. Время, ускоряемое сими забавами разума, протекает легко и приятно, не оставляя места скуке. Под кровом искусств общежития едва примечаю суровость погоды. Но без ведома моего сколько рук трудится в самое сие мгновение для доставления мне удобностей и приятностей жизни! Земледелец, рукомесленник, промышленник, мореплаватель служат обществу трудами и часто опасностию своею.

Я рассуждал таким образом сам с собою. Кормилов в двери: купец, делающий честь своему состоянию сведениями в торговле, неизменяемою честностию и трудолюбием. Он имеет дела почти во всех купеческих городах Европы. Исполненный общественной ревности, он поддерживает имуществом своим предприятия промышленников, торгующих на островах Курильских и Алеутских.

По первых учтивостях с обеих сторон он говорит: «Вот английские книги, которые я для вас выписывал. Особливо приятно мне видеть между прочими полезную книгу Адама Смита[309] о народном богатстве. Читайте ее, чтобы постигнуть важность торговли. Ею соединяются государства, насаждаются искусства и нравы в грубых народах, природа обращается к благополучию вселенной. Несправедливое предрассуждение унижает купечество перед другими состояниями. Я не могу думать о себе с пренебрежением, когда повеления мои исполняются в Лондоне и когда я получаю донесение от приказчика моего в Уналашке[310], когда вижу, что трудолюбием моим и расчетом обращение денег в государстве ускоряется, что я отверзаю новые пути вывозу естественных произведений моего отечества и возбуждаю промыслительность рукомесленника. Подлое корыстолюбие не унижает предприятий моих. Моя прибыль соединена беспрестанно с пользами государства. Учреждаю так все дела мои, что я в состоянии удовлетворить каждому требованию при самом предъявлении. Обманщик, который во зло употребляет доверие, не достоин почтенного имени купца. Одно слово мое на бирже должно стоить самой важнейшей письменной сделки. И как может быть иначе? Бесчестное дело предполагает тесный разум. Купец, какого я понимаю, есть государственный человек, который приуготовлен тщательным воспитанием к исполнению своего звания и которого все действия управляются духом порядка и хозяйства.

Как он говорит о должностях купца, так исполняет их, но умалчивает о своей благотворительности. У него есть правило откладывать десятую часть прибыли: это называет он имениями бедных.

Наша беседа прервана разносчиком писем. Кормилов пошел читать их к себе в контору. Я получил следующее письмо из Бернова от Иринеева, который поехал туда нынешнее лето пользоваться приятностями деревенской жизни.

Берново, октября 8-го

Теперь ты не имеешь никакой отговорки. Ты был в Никольском. Надобно приехать в Берново. Ты знаешь, что здесь живут самые снисходительные люди. Но спроси сам у себя по совести, можно ли удовольствоваться твоими извинениями? Я люблю спокойствие и глубокое уединение моего предместия. Как оставить книги мои, упражнения, привычки? Надобно вооружиться мужеством. Мы так положили[311] в думе своей; этого переменить невозможно. Ты должен с нами провести зиму: ездить на порошу или оставаться дома и рыться в библиотеке. Мы воли не снимаем: музы у нас не в изгнании. В доказательство прилагаем басенку:

Изгнание Аполлона

На Феба некогда прогневался Зевес

И отлучил его с небес

На землю в заточенье. Что делать? Сильному противиться нельзя.

Без спору Аполлон исполнил изреченье.

В простого пастуха себя преобразя,

В мгновение с небес свое направил странство

Туда, где с глумом бьет Пенеев[312] быстрый ток.

Смиренно платье, посошок

И несколько цветков – вот все его убранство.

Адмету, доброму Фессалии царю,

Сей кроткий юноша услуги представляет,

Находит в пастухах невежество и прю[313],

Сердец ожесточенье,

О стаде нераченье[314],

Какое общество защитнику искусств!

Несчастлив Аполлон. Но сладостной свирелью

Он тщится их привесть к невинному веселью.

Поет, и скоро став владыкой грубых чувств,

Влагает в пастырей незнаемую душу,

Учтивость, дружество, приятный разговор,

Желанье нравиться. К нему дриады[315] с гор

И нимфы ручейков сбегаются на сушу.

Внезапну вкруг себя большой он видит двор.

Небесны боги сами

Один по одному

С верхов Олимпа вниз сходилися к нему.

Соскучив обладать пустыми небесами,

Зевес изгнанника на небо возвратил.

Искусства укрощают нравы.

Кто первый вымыслил для разума забавы.

Мнил только забавлять: он смертных просветил

И грубых варваров людей преобратил.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.