Александр Иванович Куприн (26 августа (7 сентября) 1870 – 25 августа 1938)
Александр Иванович Куприн
(26 августа (7 сентября) 1870 – 25 августа 1938)
Родился в августе 1870 года в небогатой дворянской семье коллежского регистратора Ивана Ивановича Куприна (1834–1871) и Любови Александровны (1839–1910), в девичестве носившей фамилию древних татарских князей Кулунчаковых. Иван Иванович скончался от холеры, оставив двух дочерей и Александра на попечение матери, имевшей на содержание скудные средства.
В статье «Родина», опубликованной в парижской «Русской газете» 25 декабря 1924 года, А. Куприн писал: «С трёхлетнего возраста до двадцатилетнего я – москвич. Летом каждый год наша семья уезжала на дачу в Петровский парк, в Химки, в Богородское, в Петровско-Разумовское, в Раменское, в Сокольники. И, живя в зелени, я так страстно тосковал по камням Москвы, что настоятельнейшею потребностью, которую безмолвно и чутко понимала моя мать, – было для меня хоть раз в неделю побывать в городе, потолкаться по его жарким, пыльным улицам, понюхать его известку, горячий асфальт и малярную краску, послушать его железный и каменный грохот» (Голос оттуда. 1919–1934. М., 1999. С. 21).
Мать мечтала для сына о военной карьере: в 1876 году отдала его в Александровское сиротское училище, в 1880 году он выдержал экзамены во 2-ю московскую военную гимназию, кадетский корпус, в 1888 году в Александровское военное училище, которое кадет окончил в 1890 году, получив звание подпоручика. В той же статье «Родина» А. Куприн вспоминает первое место своей службы: «…Но особенно жестокие размеры приняла эта яростная «тоска по месту» тогда, когда судьба швырнула меня, новоиспечённого подпоручика, в самую глушь Юго-Западного края. Как нестерпимо были тяжелы первые дни и недели! Чужие люди, чужие нравы и обычаи, суровый, бледный, скучный быт чернозёмного захолустья… А главное – и это всего острее чувствовалось – дикий, ломаный язык, возмутительная смесь языков русского, малорусского, польского и молдавского… Просыпаюсь от своих рыданий. Подушка – хоть выжми… Но крепился. Никому об этой слабости не рассказывал» (Там же. С. 21–22).
В 1893 году А. Куприн пытался сдать экзамены в Академию Генерального штаба, но проявился крутой, неуступчивый характер, ещё в Киеве по пути на экзамены он не сдержался и сбросил в Днепр околоточного надзирателя, о чём было доложено генералу Драгомирову, который и отстранил юношу от экзаменов. Через год в чине поручика Куприн вышел в отставку. Литературная работа полностью поглотила его. Тяга к творчеству у Куприна проявилась ещё в кадетском корпусе. Сначала писал стихи (1884–1887), потом, в 1889 году, в журнале «Русский сатирический листок», № 48, напечатал первый рассказ «Последний дебют» и показал его, распираемый от гордости, своим однокашникам. Начальство, узнав об этом, отправило автора на гауптвахту: выступать в печати юнкерам строго запрещалось (см.: рассказ «Первенец» (1897).
Освободившись от воинской службы, став вольным человеком, А. Куприн оказался в тяжелейшем положении. В автобиографии, годы спустя, он писал, что оказался «без денег, без родных, без знакомств» в неизвестном ему городе. У него не было никаких знаний, чтобы заняться житейским делом. Но у него был писательский талант, о чём он смутно догадывался. Куприн предложил свои услуги газетам «Киевское слово», «Киевлянин», «Искусство и жизнь», а те обозначили широкий и разнообразный круг тем: и полицейская хроника, и переводные статьи, и рассказы, и очерки. В эти дни А. Куприн задумал написать цикл очерков «Киевские типы» (1895). Автор выбирал какое-то конкретное лицо («Стрелок», «Босяк, «Драгун», «Художник», «Доктор», «Пожарный»), описывал его, подмечая характерные черты, порой с теплотой и юмором изображая это социальное лицо. В очерке «Художник» А. Куприн беспощаден в своём сатирическом азарте. «Мы – импрессионисты! – восклицает герой в артистическом задоре, и на этом основании пишет снег фиолетовым цветом, собаку – розовым, ульи на пчельнике и траву – лиловым, а небо – зелёным, пройдясь заодно зелёной краской и по голове кладбищенского сторожа». Новые течения западной живописи в то время воспринималось остро критически. «Киевские типы» вышли отдельным изданием.
А. Куприн почувствовал, что ему как писателю нужны новые впечатления, и он часто разъезжает по стране. Он работал не только в Киеве, но и в Одессе, Ростове, Самаре. Занимался осушкой домов, работал землемером-таксатором в Рязанской области, учётчиком на заводе русско-бельгийского акционерного общества в Донбассе. Он видел, в каких нечеловеческих условиях жили и трудились рабочие, какие штрафы, какие истязания испытывал простой человек и как наживались хозяева фабрик и заводов. Сначала А. Куприн написал несколько очерков на рабочую тему: «Рельсопрокатный завод», «Юзовский завод», «В главной шахте», «В огне». Потом, обобщая всё найденное в конкретной жизни, приступил к повести «Молох», напечатанной в журнале «Русское богатство» (1896. № 12). В то время не отгремели ещё споры между марксистами и народниками, А. Куприн склонялся в сторону народников, и некоторые их идеи отразились в повести, рабочие показаны безропотной массой. Лишь инженер Бобров критически оценивает заводскую жизнь и признаётся, что труд на заводе «сокращает жизнь рабочего на одну треть». Он – честный человек, понимает, что фабрикант, миллионер Квашнин, ничего не сделает для улучшения жизни рабочих, да и любовный конфликт между Бобровым и Квашниным разрешается в пользу миллионера. Бобров – честный, но слабый человек: «Его нежная, почти женственная натура жестоко страдала от грубых прикосновений действительности, с её будничными, но суровыми нуждами…», «У тебя нет на это ни решимости, ни силы. Завтра же будешь благоразумен и слаб» (Там же. С. 21, 55).
В этой повести возникает образ героя-правдоискателя, который затем появится и на страницах повестей «Поединок» и «Яма», в рассказах «Дознание», «В цирке», пройдёт, в сущности, через всё его творчество, воплощая и самые заветные чувства и мысли самого автора, правдоискателя по своей сути и натуре. Повесть, по замыслу автора, должна закончиться бунтом рабочих, но главный редактор Н. Михайловский попросил автора смягчить конец повести, что автор и сделал: «Посылаю Вам ХI главу «Молоха», я её сильно переделал, согласно Вашим указаниям» (История русской литературы. М., 1957. Т. Х. С. 416). А М. Горький в своё время, наоборот, попросил А. Куприна вернуться к старому концу – к бунту рабочих и Андрею Боброву, взорвавшему котлы.
В 1897 году Куприн побывал в Полесье, увидел новую жизнь, его захлестнули новые живые впечатления, он написал несколько рассказов: «Лесная глушь», «Серебряный волк», «На глухарей», с большим удовольствием и наслаждением работал над повестью «Олеся», хлынули в его душу народная старина, исторические предания, старый патриархальный быт и устоявшиеся патриархальные отношения между людьми, не тронутые цивилизацией. Журнал «Русское богатство» повесть «Олеся» не принял к публикации, напечатала её газета «Киевлянин» (1898. 30, 31 октября, 3—17 ноября). М. Горькому повесть о природе и сильных характерах понравилась, а А. Чехов отнёсся к ней почти отрицательно, и в критике раздавались различные суждения о повести.
В конце ноября 1901 года А. Куприн начал заведовать беллетристическим отделом петербургского «Журнала для всех». Познакомился с издательским и писательским миром столицы, вошёл в круг близких друзей издательницы А.А. Давыдовой, а в феврале 1902 года женился на её приемной дочери Марии Карловне Давыдовой и стал заведующим беллетристическим отделом журнала «Мир Божий», хозяйкой которого была А.А. Давыдова. Вскоре А. Куприн вошёл в группу «Среда», познакомился со всеми членами этого кружка, с М. Горьким, который тут же предложил ему сотрудничать с издательством «Знание», в феврале 1903 года в издательстве «Знание» выходит первый том «Рассказов» А. Куприна.
С этого времени начинается, как отмечают литературоведы и биографы, расцвет творчества Александра Куприна, он много пишет и печатается в это время.
А. Куприн, М. Горький, Л. Андреев, И. Бунин, С. Скиталец обеспечили издательству «Знание» большой успех у читателей и критики, которая отмечала, что эти писатели «составляют вкус, тембр и цвет товарищества» (Маныч П.Д. Молодая литература. А.И. Куприн // Вестник литературы. СПб., 1905. Август. С. 163).
Рецензент В.Л. Львов-Рогачевский в статье «Жрецы и жертвы» писал, что писатели из сборников «Знания» поставили «целый ряд проклятых вопросов: о войне, о задачах интеллигенции, о стране отцов и стране детей, о тюрьме и выходе из тюрьмы на вольный простор…» (Образование. М., 1905. Июль. Отдел II. С. 86). О героях рассказов «Трус» (1902) и «Конокрады» (1903) писали, что некоторые герои Куприна идеализированы, как и у раннего М. Горького, человек, творящий зло, способен на геройство. Но Куприна заметили выдающиеся современные ему писатели; Лев Толстой, Владимир Короленко, Антон Чехов, читают, обсуждают, делают замечания и ему лично, и в письмах, и в беседах.
Не стоит перечислять здесь все произведения, достаточно указать на примечательные рассказы «Белый пудель» (1903), «Мирное житие» (1904), «Ночная смена» (1903), «В цирке» (1902), «Allez!» (1904). А главное – А. Куприн задумал написать повесть, в сущности автобиографическую, о военной службе 1894 года, о солдатах и офицерах, преимущественно об офицерах, которым были разрешены поединки, как в старое время.
Армейская жизнь, скучная, однообразная, лишённая гуманных идеалов, даётся глазами и восприятием подпоручика Ромашова (вспомним, что в это время и Куприн был подпоручиком). В образе Ромашова А. Куприн изображает человека-правдоискателя, гуманиста, человека с высоким чувством достоинства и чести.
Военная служба – это ужас и кошмар, военная служба портит людей, делает их мучениками и страдальцами. Конечно, эта повесть, появившаяся в апреле 1905 года, когда Россия терпела поражение за поражением в Русско-японской войне, вызвала бурную реакцию общества. Тем более что А. Куприн посвятил повесть М. Горькому: «Максиму Горькому с чувством искренней дружбы и глубокого уважения эту повесть посвящает автор». А 5 мая 1905 года Куприн писал Горькому: «Завтра выходит VI-й сборник. Вы его, вероятно, застанете в Петербурге. Теперь, когда уже всё окончено, я могу сказать, что всё смелое, буйное в моей повести принадлежит Вам. Если бы Вы знали, как многому я научился от Вас и как я признателен Вам за это» (О литературе. № 7. 1969. С. 221).
В первой же статье о повести «Поединок» К. Чуковский в «Одесских новостях» писал о небывалом успехе повести, а автору обещал славу. А.М. Горький в интервью «Биржевым ведомостям» о повести «Поединок» сказал, что «Куприн оказал офицерству большую услугу. Он помог им до известной степени осознать самих себя, своё положение в жизни, всю его ненормальность и трагизм…» (СПб., 1905. 22 июня). С.А. Венгеров, говоря о небывалом в русской книжной торговле успехе «Поединка», писал, что теперь понятны причины поражения русского флота при Цусимском сражении, повесть «Поединок» «рисовала широкую, полную и правдивую бытовую картину армейской жизни» (Венгеров С.А. Куприн. С. 41 // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1906). Но повесть не только хвалили, но и давали резкие оценки. А. Басаргин, возвращаясь к старому материалу газеты, в статье «Литературная вылазка против военных» писал: «Московские ведомости» уже упоминали, что М. Горький и его сборники «вычёркивают из списка жизнеспособных одно сословие за другим» (Московские ведомости. 1905. 21 мая). Стародум (Стечкин) Н.Я. в статье «Журнальное и литературное обозрение («Поединок», роман г. А. Куприна – поэзия г. Тана)» писал, что А. Куприн, как и М. Горький, «кладет лишний камень в это здание отрицания», переоценки ради прихотей отдельных влюблённых в себя «человеков» всего в мире (Русский вестник. М., 1905. Июнь. С. 726). Тем более что в Германии в 1904 году вышла документальная книга Э. Бильзе «Из жизни одного маленького гарнизона», которую не раз сопоставляли с повестью А. Куприна, хотя он признавался, что книгу Э. Бильзе он не читал, у него накопился свой пережитый материал.
Многие критики, литературоведы, биографы отмечали, что А. Куприн – «стихийный талант», он описывает то, что сам видел и перечувствовал. «Почти все мои сочинения – моя автобиография. Я иногда придумывал внешнюю фабулу, но канва… вся из моей жизни», – писал А. Куприн в 1906 году в письме С.А. Венгерову (См.: Кулешов Ф.И. Творческий путь А.И. Куприна. 1883–1907. Минск, 1983. С. 15).
Исследователи творчества А.И. Куприна потратили много сил, чтобы установить имена реальных действующих лиц, послуживших прототипами персонажей «Поединка», наглядно доказав высказывание А. Куприна, что все его сочинения – это его автобиография. «Поединок» понравился В.В. Стасову, И.Е. Репину, В.В. Буренину, который в газете «Новое время» дал высокую оценку повести, породил полемику в обществе, увидевшей в повести тенденциознейшую направленность.
Исследователи так и не нашли прототипов Ромашова и Назанского, а в итоге совершенно правильно посчитали, что Ромашов – это Куприн 1894 года, а Назанский – это Куприн 1905-го и спор между ними – это спор сегодняшнего Куприна со вчерашним.
Вскоре А. Куприн отходит и от М. Горького, и от «Среды», сближается с писателями, которые осудили революцию 1905–1907 годов. В 1905 году Куприн был в Севастополе и наблюдал, как царская армия подавляла мятеж на крейсере «Очаков», как прятали спасшихся моряков, как расстреливали сопротивлявшихся. В очерке «События в Севастополе» (Наша жизнь. 1905. 1 декабря) А. Куприн правдиво описал события, оскорбившийся вице-адмирал Чухнин подал на него заявление в суд. В 24 часа А. Куприн должен был покинуть Севастополь.
Все накопившиеся за эти месяцы впечатления и переживания А. Куприн воплотил в рассказах «Штабс-капитан Рыбников» (Мир Божий. 1906. № 1), «Река жизни» (Мир Божий. 1906. № 8), «Обида» (Страна. 1906. 24 сентября), в которых подводит итоги своих наблюдений: революционные настроения повсюду гаснут, наступает разочарование и отрезвление. В 1907 году писатель расторгает брак с Марией Карловной, а через год, в 1909 году, состоялось венчание с Елизаветой Гейнрих. В эти годы А. Куприн опубликовал такие рассказы, как «Гамбринус» (Современный мир. 1907. № 2), «Изумруд» (Шиповник: Альманах Кн. 3. СПб., 1907), «Мелюзга» (Современный мир. 1907. № 12), «Свадьба» (Зарницы: Сб. Вып. 1. СПб., 1908), «Морская болезнь» (Жизнь: Альманах. Т. 1. СПб., 1908), «Суламифь» (Земля: Сб. Кн. 1. М., 1908), «Гранатовый браслет» (Земля: Сб. Кн. 6. М., 1911), – здесь и неиссякаемая любовь еврейского музыканта Сашки к музыке, которую невозможно победить никаким насилием, здесь и самоубийство студента, участника революционных событий, здесь и огромная тяга писателя к изображению трагической любви, пустой, никчёмной, но такой живой и впечатляющей. Исследователи и биографы называют «Гамбринус» одним из лучших произведений А. Куприна. И он действительно высказал здесь одну из главных своих художественных мыслей, которые явственно проявились после возвращения солдат и офицеров после Русско-японской войны и подавления революции: «Победители проверяли свою власть, ещё не насытясь вдоволь безнаказанностью. Какие-то разнузданные люди, в маньчжурских папахах, с георгиевскими лентами в петлицах курток, ходили по ресторанам и с настойчивой развязностью требовали исполнения народного гимна и следили за тем, чтобы все вставали. Они вламывались также в частные квартиры, шарили в кроватях и комодах, требовали водки, денег и гимна и наполняли воздух пьяной отрыжкой… Человека можно искалечить, но искусство всё перетерпит и всё победит» (Избр. соч. М., 1947. С. 30). Еврей Сашка, лишённый разнузданными людьми руки, вытащил из кармана дудочку и заиграл: «Весь изогнувшись налево, насколько ему это позволяла изуродованная, неподвижная рука, вдруг засвистел на окарине оглушительно-весёлого «Чабана» (Там же. С. 343–344).
Однажды между писателями А. Ладинским и А. Куприным зашёл спор о лучшем произведении А. Куприна: Ладинский назвал «Поединок», Куприн утверждал, что лучшее его произведение – «Гранатовый браслет», писатели заспорили и разругались. Куприн признавался, что он не раз плакал, работая над рассказом. Это любопытное признание писателя.
В 1912 году издательство «Товарищество А.Ф. Маркс» начало издавать полное собрание сочинений А. Куприна, которое будет завершено только в 1915 году. Вышла повесть «Яма». Первую часть повести А. Куприн начал давно, его глубоко волновала острая общественная тема, он много размышлял о публичных домах, о женщинах, которые занимаются проституцией. Это такие же нормальные, простые люди, которые оказались в безвыходном положении. Повесть «Яма» вызвала полемику в обществе, о ней написаны разноречивые статьи и публикации. Проституцию А. Куприн называл страшным явлением, более опасным, чем война и мор. «К сожалению, мое перо слабо, – говорил он в интервью, – я только пытался правильно осветить жизнь проституток и показать людям, что нельзя к ним относиться так, как относились до сих пор» (Биржевые ведомости. 1915. 21 мая).
Война заставила А. Куприна надеть военную форму и обучать новобранцев. В своих интервью А. Куприн не раз говорил, что войну надо видеть своими глазами. В анкете «Журнала журналов» в 1915 году на вопрос, должны ли писатели участвовать в войне, ответил, что, конечно, должны, если не хочешь допустить «самых смешных ошибок и самых вопиющих нелепостей»: «Мильтон, конечно, не видал рая, как Данте не видел ада, но здесь мы имеем дело с изображением творца, который с действительностью не может и не должен считаться. И рай и ад в области фантазии, у которой если и есть законы, то свои. Поэтому и рай и ад можно описывать у себя на дому. Для того же, чтобы описать войну, поэту недостаточно видеть из своего окна соседний брандмауер» (Куприн А.И. Избр. соч. М., 1947. С. 8).
В Февральскую и Октябрьскую революции А. Куприн редактирует эсеровскую газету «Свободная Россия», в конце декабря 1918 года побывал у Ленина, сотрудничал с издательством «Всемирная литература», по заданию М. Горького написал статью «А. Дюма, его жизнь и творчество». Когда Гатчина, где у Куприна был свой дом, была занята войсками Юденича, писатель вместе с семьёй уехал в Финляндию.
Начиналась его тяжёлая жизнь в эмиграции, без родины, без русского языка, без надёжных связей. И он со скудными средствами, проживая в плохоньких гостиницах, полностью отдался публицистике, писал статьи и фельетоны сначала в газетах «Приневский край» и «Свободная Россия» (Гатчина и Ревель), потом, с января 1920 года, в газете «Новая русская жизнь» (Гельсингфорс), в которых выразил свои мысли и идеи о недавней жизни, о недавних встречах, надеждах, размышлениях. В это время А. Куприн часто и с радостью думает о первых днях Февральской революции. Однако начавшиеся вскоре отвратительная неразбериха и недоверие между действующими лицами привели к тому, что ожидания пошли прахом. Министры Временного правительства постоянно менялись, одни уходили в отставку, другие были бесцветными фигурами, Керенский не доверял генералу Корнилову, мечтавшему о твёрдой власти, Корнилов презирал Керенского, всё выше поднимались большевики Ленин, Зиновьев, Троцкий, Нахамкес. После восстания в июле 1917 года и полного разгрома большевистского бунта Временное правительство возбудило дело против Ленина и Зиновьева, обвиняя их в шпионаже, они скрылись в неизвестном направлении. Луначарского арестовали, но это мелкий и малограмотный большевик, от него ничего не зависело. Всё больше жалости вызывал беспомощный Керенский, который всё больше становился рабом большевиков. Всё чаще А. Куприну встречались знакомые, которые твёрдо говорили, что к власти идут большевики, а это страшное явление, и он слышал от них, что большевики разделяются на: «1) тупых фанатиков; 2) дураков природных, невежд и хамов; 3) мерзавцев определённых и агентов Германии».
Зинаида Гиппиус в своей «Синей книге» (1914–1917) как свидетельница утверждения Октябрьской революции и захвата Зимнего дворца откровенно описывает: «Когда же хлынули «революционные» (тьфу, тьфу!), Кексгольмский полк и ещё какие-то, – они прямо принялись за грабеж и разрушение, ломали, били кладовые, вытаскивали серебро; чего не могли унести – то уничтожали: давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба… Нет, слишком стыдно писать…
Но надо всё знать: женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали…» (Дневники. Т. 1. М., 1999. С. 593).
И ещё одна запись из дневника З. Гиппиус: «У Х. был Горький. Он производит страшное впечатление. Тёмный весь, чёрный, «некочной». Говорит – будто глухо лает… И вообще получалась какая-то каменная атмосфера. Он от всех хлопот за министров начисто отказывается:
– Я… органически… не могу… говорить с этими… мерзавцами. С Лениным и Троцким» (Там же. С. 607–608).
Возможно, если бы А. Куприн вёл дневник, он записал бы то же, что и З. Гиппиус: он хорошо знал подробности Октябрьской революции, может быть, даже упрекнул З. Гиппиус в сдержанном описании всех этих деталей и ужасов. И поэтому одной из первых статей в свободной прессе была его статья о В.И. Ленине: «25 октября 1917 – 25 октября 1919 г. Владимир Ульянов-Ленин» (Приневский край. 1919. 25 (12) октября).
Всё, что у А. Куприна копилось все эти два года, он выплеснул в этом очерке. Он мало знал биографию Ленина и высказал неточности, но весь смысл статьи в том, что Ленин «вот уже два года в полной мере самодержавно правит Россией». А. Куприн перечисляет все ошибки, которые допустили большевики, не обращая внимания на исторические сложности и критические обстоятельства, и говорит о Ленине: «Он же источил русскую землю кровью, уничтожил десятки тысяч людей в тюремных застенках и под орудиями пытки палачей, он призвал наёмных китайцев и латышей, чтобы пытать и уничтожать русских людей, он задушил русскую свободу и вернул Россию к самым тёмным временам бесправия, полицейского режима, пыток и казней. В страшные времена Иоанна Грозного русскому народу легче жилось и дышалось, нежели в Советской России в неистовые времена Владимира Ленина» (Голос оттуда. 1919–1934. М., 1999. С. 135). Его посадили на российский престол человек триста большевиков-петроградцев. Его никто не избирал. И А. Куприн в своём очерке отвечает на вопрос, который он сам себе задал: «Кто же он такой? Чем держится он среди народа и откуда в одном человеке могла сосредоточиться такая страшная жажда крови, такая сатанинская ненависть к людям и презрение к чужим мукам, к чужим людским страданиям и чужой жизни?»
А. Куприн называет его здоровым человеком, но с безумной, сумасшедшей тягой к убийствам, ко всему тому, что стояло на его пути. В его речах был страшный яд, он брал деньги у немцев для осуществления своих сатанинских планов, «призраки убитых по его приказанию людей его не тревожат. Пролитая им кровь его не душит. Его тёмный разум спокоен» (Там же. С. 139). Ленин обещает райскую жизнь для рабочих и крестьян, у Иоанна Грозного были просветления, у Ленина не бывает, «при нём нет никого, кто бы сказал ему правду. Наглый еврей Троцкий пляшет перед ним и разжигает всё больше и больше его ненависть к России» (Там же. С. 139–140), сумасшедший Ленин превратил Россию в сумасшедший дом. Говорят, что весь народ страдает от голода и разрухи, утверждают, что все в равном положении, все нищие, но и это ложная информация: известно, что при большевиках десятки миллиардеров и миллионы нищих. И Александр Куприн вспомнил, как в конце 1918 года ему пришлось быть на приёме в Московском Совете, бывшем старинном генерал-губернаторском доме, беседовать с председателем Совета Львом Борисовичем Каменевым (Розенфельдом), «видным лицом большевистского мира, человеком, кстати сказать, весьма внимательным, умным и терпимым». Его отозвали от рабочего стола для разговора с высоким монахом, «Константинопольским патриархом, приехавшим хлопотать за святейшего Тихона». «Но за время его отлучки, огядевшись вокруг, – продолжал А. Куприн, – я был не менее заинтересован и другим зрелищем. У задней стены, около большого стола, наклонившись над ним, стояли трое степенных козлобородых людей в косоворотках и высоких сапогах типа московских артельщиков. На столе были грудами навалены серебряные и золотые вещи – миски, призовые кубки, венки, портсигары и т. п., многие – в скомканном и сплющенном виде. Тут же помещались железные гарнцы, доверху наполненные золотой и старинной, времен императриц, монетой. Артельщики чем-то брякали, что-то взвешивали и записывали.
Я тогда же сообразил: «Так вот, значит, каким путём было выплачено германцам, по негласному пункту Брестского договора, двести сорок тысяч килограммов золотого лома, подвезённого к границе в пятнадцати вагонах!»
Но со времени этой уплаты прошло два года. Бессистемные реквизиции были оформлены в многочисленных декретах. Золото и бриллианты объявлены собственностью государства. Частным лицам разрешается оставлять у себя золотые вещи не тяжелее золотника и камни не свыше полукарата. Вещи, превышающие эти нормы, должны быть сдаваемы в казначейства или местные Советы.
В Совдепии нет ни одного взрослого человека «некоммуниста», не подвергавшегося тюрьме и предварительному обыску с попутной реквизицией драгоценных вещей. На то, что перепадает в руки комиссаров и их жён, правительство смотрит сквозь пальцы. Но оно не напрасно состоит из людей тонких и ловких. Предоставляя мелким агентам лакомиться пескарями и плотвичкой, красную рыбу, по безмолвному уговору, оно оставляет за собою. Таким образом оно и наложило тяжёлую лапу не только на сейфы, но и на все заклады ссудных касс и ломбардов – частных и казённых.
Мне теперь очень ясно, откуда берутся у большевиков те миллионы золотом, которыми они расплачиваются с раболепствующими, и те миллиарды, которые они хвастливо предлагают в виде залога и поруки в верности своих обещаний…» (Там же. С. 177).
Когда-то А. Куприн заказал сделать дамское кольцо: «В нём два александрита: один, побольше, около карата… другой, помельче, весом менее полкарата… По бокам первого камня – два крошечных бриллиантика…» (Там же. С. 178). В тяжкие минуты кольцо было заложено в ломбард и не выкуплено, оно досталось большевикам, «шайке заведомых убийц, сутенёров и мошенников, самозвано именующих себя русским правительством» (Там же. С. 179. Одна из последних публикаций в Гельсингфорсе: Александриты. Новая русская жизнь. 1920. 6 февраля).
В «Новой русской жизни» с 3 января по 9 июля 1920 года А. Куприн опубликовал следующие очерки и заметки: «Победители», «Голос друга», «Пророчество первое», «Христоборцы», «Пролетарские поэты», «Королевские штаны», «Слово – закон», «Противоречия», «Город смерти», «Самогуб», «Заветы и завоевания» – всё о том же, о провалах русского правительства.
Как-то, в 1919 году, А. Куприн был в гостях у одного знакомого на Аптекарском острове. Стояли светлые петербургские ночи, никто не спал, и Куприн увидел большой поясной портрет Троцкого и задумался о судьбе правителя России. Куприн зажёг свет и стал вглядываться в это лицо, «в котором так странно и противоречиво совмещены крайняя расовая типичность с необыкновенно резко выраженной индивидуальностью» (Куприн А. Троцкий. Характеристика // Новая русская жизнь. 1920. 19 января. Цит. по кн.: Голос оттуда. С. 157). Потом А. Куприн долго размышлял и над портретом и над тем, что говорили ему люди, знавшие Троцкого по работе и общению с ним. А. Куприн описал портрет Троцкого. Вглядываясь в личность на портрете, представил себе, что муравья, паука, клеща, блоху или москита он увидел под микроскопом, «с их чудовищными жевательными, кровососными, колющими, пилящими и режущими аппаратами», как если бы их увеличат и превратят в существо с человека ростом, и оно обладало бы «в полной мере человеческим разумом и волею», в этом случае можно было понять его «тогдашний ночной страх – тоскливый и жуткий»: «Я безошибочно понял, что весь этот человек состоит исключительно из неутолимой злобы и что он всегда горит ничем не угасимой жаждой крови. Может быть, в нём есть и какие-то другие душевные качества: властолюбие, гордость, сладострастие и ещё что-нибудь – но все они захлёстнуты, подавлены, потоплены клокочущей лавой органической, бешеной злобы. «Таким человек не может родиться, – подумал я» (Там же. С. 158). Далее А. Куприн прослеживает этот тип личности по всей мировой истории. А Троцкий «выскочил» в мировую историю по «слепому случаю» и был бы совершенно незаметной фигурой. «Но Судьбе было угодно на несколько секунд выпустить из своих рук те сложные нити, которые управляли мыслями и делами человечества, – и вот – уродливое ничтожество Троцкий наступил ногой на голову распростёртой великой страны, – продолжал психологический анализ А. Куприн. – Случилось так, что большевистская революция нашла себе в лице Троцкого самого яркого выразителя. В то же время она явилась для разрушительных способностей Троцкого той питательной средой, тем бульоном из травы агар-агар, в которой бактериологи помещают зловредные микробы, чтобы получить из них самую обильную разводку. Таким образом, фигурка, едва видимая невооружённым глазом, приняла исполинские, устрашающие размеры… В молниеносных кровавых расправах он являет лик истинного восточного деспота. Когда под Москвой к нему явились выборные от его специального отряда матросов-телохранителей с каким-то заносчивым требованием, он собственноручно застрелил троих и тотчас же велел расстрелять всю сотню… Он не творец, а насильственный организатор организаторов. У него нет гения, но есть воля, посыл, постоянная пружинность» (Там же. С. 161–163).
В Париж Куприны приехали 4 июля 1920 года, и уже 31 июля 1920 года А. Куприн напечатал очерк «Генерал П.Н. Врангель» (Общее дело. 1920. 31 июля), где дал точную оценку военному и гражданскому таланту генерала, который писал Деникину письмо, в котором призывал объединить усилия Белой армии и помочь Колчаку, терпевшему поражения в борьбе против Красной армии. Его не послушали и продолжили идти обречённым путём. Куприн напомнил своим читателям, что Врангели работают для своего нового Отечества со времён Петра Великого, они за царя, но никогда не уступят царскому своеволию и всегда поступят по совести офицера. А. Куприн одобрил назначение Врангеля командующим Русской армией после отставки и эмиграции Деникина.
6, 13 и 20 августа 1920 года в газете «Общее дело» был опубликован очерк «Русские коммунисты», в котором А. Куприн ответил на свой же вопрос: «Что же на самом деле представляют из себя эти 600 000 коммунистов, которыми ежедневно и так громко хвалится перед всем миром советская печать?» «Не забудем, что русский коммунизм идет не от любви, а от злобы, – продолжает размышлять о недавно виденном А. Куприн, – что русский коммунист, по заданию, предполагается существом, не только всегда готовым к убийству, но постоянно подстрекаемым и подстрекающим к нему, – человеком, у которого и сознание, и навыки характера, и тёмные инстинкты должны говорить: разрушение – единственная форма власти, смерть и голод – единственные средства управлять, кровь – цемент, связывающий товарищество» (Там же. С. 272). Размышления А. Куприна могут показаться субъективными и односторонними, но достаточно привести цифры расстрелянных и замученных по спискам ВЧК, и этого будет достаточно, чтобы поверить в справедливость этих мыслей. Продолжая размышления, А. Куприн ещё раз вернулся к личности вождя революции и написал очерк «Ленин» (Общее дело. 1920. 10 сентября). В сопровождающем очерк А. Куприна редакционном сообщении говорилось: «На страницах «Общего дела» не раз говорилось о Ленине как о цинике, хищном фанатике и преступном авантюристе. Еще недавно на этих же столбцах В.Л. Бурцев обрисовал мрачную фигуру Ленина, – Иуды, в цинизме своем дошедшем до исполнения приказаний германского генерального штаба, который пользовался услугами Ленина в разгар войны Германии с Россией.
Тупой, чёрствый, упрямый, фанатичный Ленин, словно маньяк, увлечён сейчас одной «идеей». Не глядя по сторонам, не замечая моря крови, он упорно и упрямо продолжает свой «опыт прикладной социологии» над живым телом России. Наша обескровленная и истощённая родина вот уже почти три года является предметом вожделений великого циника Ленина…» «Опыт характеристики» А.И. Куприна, не изменяя общего представления о мрачной и циничной фигуре Ленина, углубляет и расширяет существующее о нём мнение, давая яркие и образные черты жестокого средневекового циника, живущего и действующего в ХХ веке» (Там же. С. 668–669).
А.И. Куприн, прослеживая жизнь Ленина и сравнивая её с другими, отчётливо говорит о том, что Зиновьеву и другим нужны куриные котлеты, икра и доброе вино, а Ленину «ничего не нужно»: «Он умерен в пище, трезв, ему все равно, где жить и на чем спать, он не женолюбец, он даже равнодушно хороший семьянин, ему нельзя предложить в дар чистейший бриллиант в тридцать каратов, не навлекая на себя самой язвительной насмешки», но «есть другой соблазн, сильнейший, чем все соблазны мира, – соблазн власти» – «власть пролетариата». Ему всё равно, сколько погибнет пролетариата, а сколько «попадёт в неслыханное рабство, он – эта помесь Калигулы и Аракчеева – спокойно оботрёт хирургический нож о фартук и скажет:
– Диагноз был поставлен верно. Операция была произведена блестяще, но вскрытие показало, что она была преждевременна. Подождём ещё триста лет…» (Там же. С. 287).
Высказывалось и до этого, и после этого множество мнений. Это мнение одно из них. И Куприн ещё не раз обратится к личности В.И. Ленина. Узнав о смерти Ленина, А. Куприн тут же написал статью «Ленин» (Русская газета. Париж. 1924. 11 февраля), вернулся к оценке его личности, сожалея, что Ленин умер от болезней, а не предан великому народному суду, «с нелицеприятными защитой и обвинением». А через две недели в статье «Рака» (Русская газета. 1924. 25 февраля) А. Куприн надеется, что Ленин «не утерпел бы, встал из гроба», произнёс бы «страшную речь» на заседании Совнаркома: «Ну, не идиоты ли вы, занимающиеся кукольной комедией, постановкой памятников и перелицовкой городов, в то время когда судьба СССР висит на гнилой ниточке? На кой чёрт вам понадобилось заключать меня в стеклянный ящик и выставить для обозрения, как восковую Клеопатру в паноптикуме?» (Там же. С. 371).
В 1922 году были изданы на французском языке «Поединок», «Гранатовый браслет» и «Суламифь», затем в 1923 году вышли повесть и рассказы «Яма», «Белый пудель», «Штабс-капитан Рыбников», «Морская болезнь», в 1924 году – «Листригоны», в 1925 году – «Олеся». Появились статьи и рецензии французских и русских писателей о произведениях А.И. Куприна. Письмо Ромена Роллана, высоко оценивающее его творчество. Писатели Жозеф Дельтей, Фердинанд Флери, Е.-Жорж Бризу, Анри де Ренье дали оценку различных произведений А. Куприна. В обществе русских и французских писателей сложилось мнение, что трёх русских писателей-изгнанников, Д. Мережковского, А. Куприна и И. Бунина, нужно представить на Нобелевскую премию. Нобелевскую премию в 1933 году получил И.А. Бунин.
А. Куприн продолжает печатать свои очерки и фельетоны в различных русских газетах, он пишет о Колчаке, артистке Плевицкой, писателе Василии Немировиче-Данченко, Зиновии Пешкове, о герое романа «Война и мир» капитане Тушине, о Максиме Горьком и Марии Андреевой, о генерале Брусилове, о В.Д. Набокове, десятки имён и проблем затронуло перо А. Куприна. Но к художественной прозе, к роману или повести не тянуло его («Мы ещё слепы и пристрастны»), душа оскудела в отрыве от родины. Он написал в 1932 году роман «Жанета» («Принцесса четырёх улиц») – об одиноком парижском эмигранте профессоре Симонове (он же – Куприн) и «замурзанной» парижской девчушке, а в 1928–1932 годах – автобиографический роман «Юнкера» (Париж, 1933).
В книге «Куприн – мой отец» Ксения Александровна Куприна привела много интереснейших писем к отцу Репина, Шмелёва, Бунина, Амфитеатрова, Цветаевой, писем Куприна своей жене, рассказывает также о том, как Александр Куприн наконец-то решился вернуться в Россию после того, как узнал о возвращении в Россию художника Билибина.
1 июня 1937 года известный русский писатель А.И. Куприн и его жена были встречены на Белорусском вокзале писательской делегацией во главе с Александром Фадеевым, на машине их доставили в гостиницу «Националь».
Елизавета Морицовна писала Ксении в Париж, что им предоставлена четырёхкомнатная квартира со всеми удобствами, телефон, поликлиника, врачи, но рак пищевода оказался уже неизлечим.
Александр Иванович Куприн скончался 25 августа 1938 года.
Куприн А.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1970–1973.
Куприн А.И. О литературе. Минск, 1969.
Дынник А. А.И. Куприн: очерк жизни и творчества.
Куприн А.И. Голос оттуда. М., 1999.
Куприна К.А. Куприн – мой отец. М., 1979.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.