Анна и Вронский

Анна и Вронский

Вронский, как я уже отметила, ушел от Каренина вовсе не так далеко, как это видится Анне. Он — та же самая машина, только не такая злая, хотя и не менее честолюбивая. Анна искренне полюбила Вронского, но машинам-мужчинам подвиг любви не по силам. Их воображение не идет далее охоты за трофеем. Анна — очень ценный трофей (красавица гранд-дама) — Вронский и увлекся ею как ценнейшим трофеем, бросив по дороге трофей чуть менее ценный — Кити. Она от этого чуть не умерла, но какое Вронскому до этого дела — одной женщиной больше, одной меньше — какое мужчинам до этого дело? Женщин-то вокруг полно — выбирай и властвуй. Да он и понятия не имеет, что действовал в отношении Кити как-то предосудительно:

«Он не знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень без намерения жениться и что это заманиванье есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он»

(ч. 1.XVI)

Просто милая шалость, не стоит и в голову брать. Мужчина, пошалив, идет шалить дальше, а женщина — мучайся с новым шалуном, если только старый в гроб не вгонит. Ну и конечно, мужчины любят рассуждать о непостоянстве женщин, а сами при этом постоянны только в своей распущенности. Одной женщины им всегда мало. С одной женщиной им всегда скучно. Любви одной женщины им всегда недостаточно. Ведь именно это и произошло, когда Анна и Вронский соединились — Анна получила то, чего хотела (со страшными оговорками — отсутствие общественного положения и сына), и она счастлива, Вронский же получил то, чего он хотел, — и он не совсем счастлив:

«Вронский между тем, несмотря на полное осуществление того, что он желал так долго, не был вполне счастлив. Он скоро почувствовал, что осуществление его желания доставило ему только песчинку из той горы счастия, которой он ожидал»

(ч. 5.VIII)

Нет, ну вы видели, а? С ним рядом находится любящая его женщина, которую он и сам якобы любит, — какой такой еще горы счастья ему надо? Но он не был бы мужчиной, если бы был доволен. Его грызет честолюбие, ему надо как-то проявить себя вне отношений с любимой женщиной. Ну, то есть опять государственные дела. Мимоходом отметим, что Анна, разделяя эти дела с Вронским, демонстрирует завидные познания в самых разных областях:

«Кроме того, все предметы, которыми занимался Вронский, она изучала по книгам и специальным журналам, так что часто он обращался прямо к ней с агрономическими, архитектурными, даже иногда коннозаводческими и спортсменскими вопросами. Он удивлялся ее знанию, памяти и сначала, сомневаясь, желал подтверждения; и она находила в книгах то, о чем он спрашивал, и показывала ему»

(ч. 6. XXV)

Его удивление весьма патриархально — как это женщина, да еще красивая, что-то понимает в таких «мужских» делах? Тут надо перепроверить — не ошибка ли? Далее Анна еще и детский роман напишет, который был высоко оценен издателями. Ее даровитость вообще не вызывает сомнения, как и то, что этой даровитости не суждено проявить себя. О даровитости же Вронского трудно что-то утверждать наверняка: он пытался заделаться художником — не получилось; к каким результатам приведут его хозяйственные нововведения, мы не знаем (то есть  привели бы, ясно, что ввиду смерти Анны они ни к чему не привели), но Толстой своим авторским взглядом смотрит на дело скорее уж скептически, чем как-то иначе.

В конце концов постепенно Анна «раскусила» Вронского. Он, видите ли, начинает охладевать, связь с Анной начинает его все больше тяготить. Наконец Анна прозревает:

«Он имеет право уехать когда и куда он хочет. Не только уехать, но оставить меня. Он имеет все права, я не имею никаких… Она вспоминала его слова, выражение лица его, напоминающее покорную лягавую собаку, в первое время их связи. И все теперь подтверждало это. «Да, в нем было торжество тщеславного успеха. Разумеется, была и любовь, но бульшая доля была гордость успеха. Он хвастался мной. Теперь это прошло. Гордиться нечем. Не гордиться, а стыдиться. Он взял от меня все, что мог, и теперь я не нужна ему»

(ч. 7. XXX)

Все верно, все так. Мужчина имеет все права, женщина — никаких — вот главный закон мужского мира. Вронский пребывает в своем полном мужском праве: не сумев убить Кити, он убил Анну. Ну а как же его последующее отчаяние, поездка на войну и вообще поза страдальца навек? Гордость, одна гордость и все то же ­тщеславие. То, что у Анны, и вообще у женщин, естественно, у Вронского, и вообще у мужчин, превращается в позу. Надо же ему теперь показать, что его любовь была настоящей, а не какой-нибудь там. Любить было не надо, а показать, что это была любовь — надо. Но он, конечно, переживет и войну и превратит всю эту историю с Анной в эпизод своей жизни, который поможет ему в чем-нибудь там разобраться. Вроде как «найти себя». Можно потом и в монастырь удалиться, — но чтобы не просто так, надо и там какие-нибудь подвиги смирения совершить. Тьфу, ­противно.