Разделенная семья

Разделенная семья

После эвакуации из Севастополя Виктор Дмитриевич попал в лагерь врангелевцев сначала в Турции, против которой еще недавно воевал, потом в Югославии. Здесь он узнал о смерти в Америке своего отца. Эту печальную новость ему сообщил из Лондона двоюродный брат Павел Александрович Шишков, сын Натальи Павловны Шишковой, о которой я рассказывал в связи с историей создания пьесы «Три сестры». Жизнь в лагере позволяла как-то существовать, но не имела будущего. Дядя понял это и решил уехать в Париж. Он прибыл в столицу Франции в ноябре 1921 года без гражданской специальности и практически без денег. Хорошо было уже то, что он свободно владел французским языком. В 24 года жизнь приходилось начинать заново. Соглашаясь на любую работу, дядя настойчиво учился. Диплом инженера изменил его социальный статус: он смог получить интересную и хорошо оплачиваемую работу. В 1923 году в Париж из Югославии перебрался также Павел Николаевич Шатилов со своими матерью и женой.

Однако вернемся назад в Россию. В первые годы после окончания Гражданской войны, пока еще за границу выпускали, у бабушки с детьми была возможность уехать. Однако они перебрались в Москву и остались на родине. Вскоре тетя Вава вышла замуж. Ее мужем стал Борис Николаевич Скворцов, потомственный дворянин, офицер царской армии, участник Первой мировой войны. Во время Гражданской войны он сражался на стороне красных. (Меня всегда поражала мысль, что муж и старший брат тети Вавы воевали друг против друга по разные стороны баррикад.) После окончания войны Борис Николаевич остался служить в Красной Армии, стал полковником. В 1924 году в их семье родилась дочь Нина.

Между тем бабушка настойчиво искала сведения о своем муже и старшем сыне. В конце концов через знакомых она узнала, что сын живет в Париже, достала его адрес и вступила с ним в переписку. Виктор Дмитриевич сообщил ей обстоятельства смерти Дмитрия Коронатовича и прислал фотографию его могилы на кладбище Lakeview в американском городе Бриджпорт. Это любительский снимок низкого качества, выцветший от времени. Сверху на могильном камне можно разглядеть православный крест. Под ним какая-то надпись, прочесть которую невозможно. Нашел и сфотографировал могилу дедушки Павел Александрович Шишков во время служебной поездки из Англии в Америку.

1927 год ознаменовался двумя важными событиями в жизни семьи. В июле в Париже состоялась свадьба: дядя Виктор Дмитриевич женился на молодой французской девушке с красивым именем Дениза. Их брак вызвал определенное неудовольствие русской общины, в которой было много потенциальных невест. В семье Денизы брак с русским эмигрантом также был встречен настороженно. Однако все это не смутило молодоженов и не помешало их семейному счастью. Через пять месяцев после парижской свадьбы в Москве состоялась свадьба моих родителей.

В 1928 и 1930 годах в семье дяди родились две дочери — Жизель и Элен. Не знаю, как было выбрано имя старшей дочери, но имя Элен — Елена — предложила бабушка, поскольку оно является одновременно католическим и православным. В 1929 и 1931 годах в семье моих родителей появились два сына. Меня назвали в честь дедушки Дмитрием, брата — Вячеславом. Бабушка и мама без лишнего шума крестили нас в известной церкви Покрова в Филях, которая находилась в пяти минутах ходьбы от нашего дома. В бабушкином фотоальбоме появились фотографии ее французских внучек, которые прислал ей из Парижа Виктор Дмитриевич. В ответ бабушка отправила в Париж специально сделанные по этому случаю фотографии своих московских внуков.

Отец в то время работал инженером на большом авиационном заводе, построенном в излучине Москвы-реки в Филях. Позднее этот завод стали называть — по фамилии директора, погибшего в авиакатастрофе, — заводом имени Горбунова. Впоследствии завод был переименован в завод имени Хруничева, но имя Горбунова все же не кануло в Лету, сохранившись в названии Дома культуры, которое позднее превратилось в известный московский топоним «Горбушка».

Родители после свадьбы жили там же, в Филях, снимая комнату в деревенском доме. В нем прошли первые месяцы моей жизни. Сейчас ни дома, ни деревни давно уже нет. Нет и речушки Фильки, на которой стояла деревня: Фильку убрали в трубу и по этому месту прошла трасса метро.

В конце 1929 года отец получил в одном из домов, построенных заводом для своих сотрудников, двухкомнатную квартиру. В ней вместе с нами поселились бабушка и ее сестра Клавдия Павловна, послужившая, как я уже рассказывал, А. П. Чехову прообразом Ольги Прозоровой. Работали папа и мама, бабушка получала небольшую пенсию. Кроме того, она получала денежные переводы от сына из Парижа, которые давали ей возможность покупать продукты в магазинах Торгсина. Я до сих пор помню конфеты, которые она привозила оттуда брату и мне…

В 1932 году в газете «Правда» появился фельетон Михаила Кольцова «В норе у зверя», посвященный генералу П. Н. Шатилову и его деятельности в Русском Обще-Воинском Союзе, созданном в 1924 году генералом Врангелем. Шатилов возглавлял в нем большой отдел, курировавший работу с эмигрантами во многих странах Европы, а также в Египте, Сирии и Палестине. Кольцов описывает, как он с коллегой-французом, выдавая себя за французского журналиста, посетил РОВС и взял интервью у генерала Шатилова. Это вызывает большие сомнения: сотрудники РОВС прекрасно знали про огромный интерес к ним со стороны агентов НКВД и были предельно внимательны к незнакомым визитерам с улицы, особенно тем, которые выдавали себя за французов, но говорили с русским акцентом. Поэтому оставим сказочку про интервью на совести Кольцова, просто посмотрим на моего двоюродного дядю глазами враждебно настроенного по отношению к нему корреспондента газеты «Правда»:

Из боковой двери выходит еще не старый мужчина с длинной кавалерийской талией. Он оправляет на ходу пиджак. И предупредительно улыбается двум приподнявшимся со стульев французским журналистам:

— Месье… Ву дезире?..

Он проводит в свой кабинет: небольшая комната с грязноватыми обоями. Он усаживает у стола. И слушает наши вступительные французские любезности, и отвечает, пытливо смотрит, и я тоже смотрю полуприкрытыми глазами — так вот какой вы, ваше превосходительство Павел Николаевич Шатилов! Вот куда вас занесло!

Тетя Вава и отец очень опасались, что фельетон в «Правде» про их двоюродного брата может ударить по ним, однако все обошлось.

Относительно размеренная и спокойная в моих детских воспоминаниях жизнь подошла к печальным событиям 1935–1936 годов. Началось все с попытки дяди Виктора пригласить бабушку к себе в гости в Париж. Приглашение пришло весной 1935 года. Бабушка обратилась за разрешением на выезд. Разрешение было дано, однако без права вернуться. Пожилую женщину поставили перед необходимостью выбирать между своими детьми. Бабушка отказалась от поездки на таких условиях, однако с этого времени ушла в себя, потеряла всякий интерес к жизни, вскоре заболела туберкулезом в открытой форме, слегла и больше уже не встала.

Незадолго до смерти, наступившей 23 февраля 1936 года, она написала Виктору Дмитриевичу последнее письмо:

Бесценный мой Виктор, хочу написать тебе, пока я еще не окончательно ослабела, последнее письмо. Я лежу пластом, а если встаю по разным делам, качаюсь во все стороны. Прощай, мой ненаглядный, желаю тебе, дорогой Денизе и деткам счастья на долгие годы. Вы такие хорошие родители, детки у вас такие чудесные, что счастье должно сопровождать вашу жизнь.

О моей смерти тебя уведомят. Целую тебя, мой бесценный, бессчетное число раз, дорогую Денизу, которую я оценила и полюбила, и моих родных прелестных внучек.

Мама.

Я так страдаю физически и морально, что с нетерпением жду смерти как избавления.

Бабушка была внучкой, дочкой, женой, невесткой, племянницей, сестрой и тетей семи российских генералов. Их лампасы, аксельбанты, позументы, эполеты остались в далеком прошлом. Теперь ее прах увозили на кладбище скорбные дроги. За ними следовала траурная процессия, состоявшая из трех человек: тети Вавы, отца и матери. Им предстоял долгий путь через всю Москву от Филей до Донского кладбища. Бабушкина сестра Клавдия Павловна была слишком стара, а мы с братом слишком малы, чтобы его осилить, и нас оставили дома.

После смерти бабушки Клавдия Павловна отправила Виктору Дмитриевичу в Париж письмо, в котором сообщила ему о смерти матери и попросила без объяснения причин прекратить переписку. Она также уничтожила оставшийся после бабушки архив, включая письма Виктора Дмитриевича. Кто в те годы не боялся репрессий, пусть первым бросит камень. Отец сохранил лишь фотоальбом, с которого я начал рассказ. Как благодарить его сегодня за то, что в годы сталинского террора он пошел на смертельный риск и оставил в своем доме фотографии предков во всем великолепии их генеральских мундиров…

Я не знаю, какие выводы сделал дядя после того, как бабушка не смогла приехать к нему в гости, и не берусь судить о том, какой информацией он обладал о положении дел в Советском Союзе, о ситуации в семьях отца и тети. Но я понимаю, что известие о смерти матери и прекращение связи с братом и сестрой было для него тяжелым ударом. Последняя ниточка, связывающая его с родиной, оборвалась.

Чтобы закончить описание событий 1936 года, приведу письмо к моим родителям Александры Коронатовны Костомаровой, последней оставшейся в живых к тому времени сестры дедушки Дмитрия Коронатовича:

Дорогие Павлик и Людмила Ивановна,

Очень благодарю Вас за посылку, которую я только что получила, и опять повторяю просьбу и прошу Вас или Вавочку с Борисом Николаевичем взять меня в качестве домработницы. Это мое скрытое emploi. Я не хотела разбалтывать об этом направо и налево. Моя сестра Анна Коронатовна была за хозяйку, сестра Ольга Коронатовна — истопник, а мать готовила кушанье и ходила за провизией на рынок, каждый день сама. Только последнее время при сестре у нас жила прислуга. Во время «голода» это все исчезло, готовить было нечего, и прислуги не было. Сейчас я живу на остаток денег, полученных за рояль, а потом за неплатеж квартплаты меня выставят со всем скарбом на лестницу. Перспектива незаманчивая, деться мне некуда, в убежище же берут только тех, у кого нет родни; если же берут родные к себе на жительство, то тогда, как я слышала, ей дают пенсию.

Буду ждать вашего ответа.

А. Костомарова.

27 мая 1936 г.

г. Ленинград, 28.

Ул. Войнова, 32, кв. 12.

Так доживала свои дни в Ленинграде дочь генерала Короната Филипповича Костомарова, строившего для этого города Исаакиевский собор. Александру Коронатовну не выгнали за неплатежи квартплаты со всем скарбом на лестницу. Ей «повезло» — она умерла. Вскоре после этого весной 1937 года умерла проживавшая с нами в Филях Клавдия Павловна Шатилова.

На этом, собственно говоря, закончилась история семьи дедушки и бабушки. Старшее поколение ушло из жизни, следующее поколение создало свои семьи, разделенные той непреодолимой преградой, которую через десять лет Черчилль в своей известной речи в Фултоне назовет «железным занавесом».