259

Известны многочисленные язвительные отзывы Набокова о «Докторе Живаго» Пастернака и пастернаковских переводах из Шекспира. Напр., в «Strong Opinions»: «…книга пробольшистская и лживая <….> жалкая вещь, неуклюжая, тривиальная, мелодраматическая, с шаблонными ситуациями, сладострастными адвокатами, неубедительными девушками и тривиальными совпадениями» (Р. 206–207; пер. комм.). Его отношение к лирике Пастернака было гораздо более сложным (в том же интервью: «Да, я приветствую награждение его Нобелевской премией за силу его поэзии» (Р. 207)). Отношение к поэзии Пастернака у Набокова менялось.

«Есть в России довольно даровитый поэт Пастернак, — писал он в рецензии 1927 г. — Стих у него выпуклый, зобастый, таращащий глаза, словно его муза страдает базедовой болезнью. Он без ума от громоздких образов, звучных, но буквальных рифм, рокочущих размеров. Синтаксис у него какой-то развратный — чем-то напоминает он Бенедиктова. Вот точно так же темно и пышно Бенедиктов писал о женском телосложенье, о чаше неба, об амазонках. Восхищаться Пастернаком мудрено: плоховато он знает русский язык, неумело выражает свою мысль, а вовсе не глубиной и сложностью самой мысли объясняется непонятность многих его стихов. <…> Такому поэту страшно подражать»

(цит. по: Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь… С. 346).

Первая часть этой характеристики почти дословно совпадает с эпиграммой «Пастернак», написанной Набоковым сорок три года спустя, 22 августа 1970:

Его обороты, эпитеты, дикция,

стереоскопичность его —

все в нем выдает со стихом Бенедиктова

свое роковое родство

(Набоков В. Стихи. Анн Арбор, 1979. С. 296).

Совсем иную оценку поэзии («блаженного большевика» и «мужского варианта Эмили Дикинсон» находим, к примеру, в письме к Джеймсу Лафлину (редактору сборников «New Directions in Prose and Poetry») от 10 февраля 1941 г.; в нем Набоков предлагает для подборки современной русской поэзии следующую пропорцию: 10 стих. Пастернака, 10 — Ходасевича и 20 — других авторов (Nabokov V. Selected Letters. P. 37).