«Шумит, бежит Гвадалквивир»
«Шумит, бежит Гвадалквивир»
На эти стихи написан пленительный романс А. С. Даргомыжского «Ночной зефир». Сколько рек воспето в пушкинской поэзии! И это, конечно, не случайно. Ведь с реками с давних времен теснейшим образом была связана жизнь людей. Известный русский географ Л. И. Мечников на эту тему написал книгу «Цивилизация и великие исторические реки». По именам рек получили свои названия целые страны (Индия, Иордания, Конго, Заир, Парагвай, Перу и др.) и области (Амазония, Месопотамия, Пенджаб, Поволжье, Приамурье и т. п.), да и жители (волгари, или волжане, вятичи, донцы…).
Пожалуй, чаще всего А. С. Пушкин упоминает Неву, на берегах которой жил в расцвете своего гения. Одним-двумя словами он создает выразительную картину. Вот Нева до основания Петербурга:
По мшистым, топким берегам[23]
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца.
А вот река в черте нового города:
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…
«Медный всадник»
Перенесемся на Кавказ,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
. . . . . . . . . . .
Где Терек играет в свирепом веселье.
«Кавказ»
Или:
…Терек своенравный
Крутые роет берега.
«Евгений Онегин»
Тереку посвящено и отдельное стихотворение, в котором отмечается разительное различие между верхним и нижним течением реки:
Меж горных стен несется Терек,
Волнами точит дикий берег,
Клокочет вкруг огромных скал,
То здесь, то там дорогу роет,
Как зверь живой, ревет и воет —
И вдруг утих и смирен стал.
Все ниже, ниже опускаясь,
Уж он бежит едва живой.
Так, после бури истощаясь,
Поток струится дождевой.
И вот: . . . . обнажилось
Его кремнистое русло.
«Меж горных стен…»
«…Волга рек, озер краса»
Это, можно сказать, настоящая географическая характеристика знаменитой кавказской реки — и бурной, и спокойной, и стремительной, и плавной.
А вот река вписана как органическая часть в целую географическую картину Северного Кавказа:
Я видел Азии бесплодные пределы,
Кавказа дальный край, долины обгорелы,
Жилище дикое черкесских табунов,
Подкумка знойный брег, пустынные вершины,
Обвитые венцом летучим облаков,
И закубанские равнины!
«Я видел Азии…»
Или:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
«На холмах Грузии…»
Иная речная панорама на Украине, где расстилаются
Днепром подмытые равнины
И степи Буга…
«Евгений Онегин»
Но у Днепра есть и другие берега:
Венчаны чащею древесной.
«Шумит кустарник…»
Воспет поэтом и Дон — южнорусская краса. И воспет не сам по себе, а в связи с русско-турецкой войной 1823—1829 годов, в которой участвовали донские казаки:
Блеща средь полей широких
Вон он льется!.. Здравствуй, Дон!
От сынов твоих далеких
Я привез тебе поклон.
Как прославленного брата,
Реки знают тихий Дон;
От Аракса и Евфрата
Я привез тебе поклон.
Отдохнув от злой погони,
Чуя родину свою,
Пьют уже донские кони
Арпачайскую струю.
Приготовь же, Дон заветный,
Для наездников лихих
Сок кипучий, искрометный
Виноградников твоих.
«Дон»
Здесь названия рек (Аракса и Евфрата) используются как приветствие по возвращении А. С. Пушкина из путешествия в 1829 году в Арзрум. Поэт возвратился как бы вестником победы русских войск над турецкими («Был и я среди донцов…»).
Дон — это река донских казаков — «наездников лихих», а Кубань — кубанских: «Видел я берега Кубани и сторожевые станицы — любовался нашими казаками. Вечно верхом; вечно готовы драться; в вечной предосторожности!» (письмо к брату от 24 сентября 1820 г.).
А как поэт характеризует великую Волгу устами Степана Разина:
Ой ты гой еси, Волга, мать родная!
«Песни о Стеньке Разине»
Сразу чувствуется, что это исконно русская река, на которой живет удалой народ, любящий раздолье:
Как по Волге-реке, по широкой…
В черновых набросках другого стихотворения поэт вспоминал верхнюю Волгу:
Там, где ровный и отлогий
Путь над Волгою лежит…
По этому пути ему пришлось много раз проезжать. А в варианте «странствий» Онегина говорит:
Уж Волга, рек, озер краса…
Иногда название реки у А. С. Пушкина вплетается в воспоминание о прошлом, о милых сердцу местах:
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы…
«Евгений Онегин» (черновые наброски)
Или:
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира[24]!
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор.
. . . . . . . .
И зеленеющая влага
. . . . и блещет и шумит
Вокруг утесов Аю-дага…[25]
«Бахчисарайский фонтан»
Иногда же название рек вводится А. С. Пушкиным в художественных произведениях для обозначения пространства:
Се благо, думал он, и взор его носился
От Тибровых валов[26] до Вислы и Невы,
От сарскосельских лип до башен Гибралтара…[27]
«Недвижный страж дремал…»
От Неглинной до Невы.
«Канон в честь М. И. Глинки».
Или же для обозначения границы:
В степях зеленых Буджака[28],
Где Прут, заветная река,
Обходит русские владенья…
«Кирджали»
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
«Бородинская годовщина»
А то и просто для указания места действия:
Королевич ездит на охоте,
Ездит он по берегу Моравы…
«Яныш-королевич» (из «Песен западных славян»)
А Мазепа:
Сверкает гордыми очами
И саблей машет — и к Десне
Проворно мчится на коне.
«Полтава»
А. С. Пушкин мог удивительно точно дать определение рекам, их берегам. Вот седой Нил — одна из колыбелей человечества:
То по водам седого Нила
Под тенью вышного ветрила
В своей триреме золотой
Плывет Кипридою младой.
«Мы проводили вечер на даче…»[29]
Или вот Енисей — река редконаселенной (пустынной) Восточной Сибири:
С берегов пустынных Енисея…
«Полтава»
Как видим, поэт знал реки не только по именам, но и по их особенностям — природным, историческим, экономическим, что позволяло ему их метко — одним словом — определять, подчеркивая значение рек в жизни людей.
Показательно в этом отношении определение Дуная: «низвергаются в море воды семиустного Дуная»[30] («Фракийские элегии»).
А. С. Пушкин употреблял названия рек и как метафоры, порой с ироническим оттенком:
Скучая, может быть, над Темзою скупой[31],
Ты думал дале плыть…
«К вельможе»
От хладных прелестей Невы… —
иронизировал поэт в стихотворении «NN (В. В. Энгельгардту)».
А вот восторженное отношение А. С. Пушкина к Неве-реке, на которой вырос русский флот:
Чу, пушки грянули! крылатых кораблей
Покрылась облаком станица боевая,
Корабль вбежал в Неву — и вот среди зыбей
Качаясь плавает, как лебедь молодая.
Ликует русский флот. Широкая Нева
Без ветра, в ясный день глубоко взволновалась.
Широкая волна плеснула в острова…
«Чу, пушки грянули!..»
Использует поэт названия рек и как своего рода символы:
Всяк переправу охранял.
Ток Немена[32] гостеприимный,
Свидетель их вражды взаимной,
Стал прагом вечности для них.
«Сто лет минуло, как тевтон…»
Встречаются у А. С. Пушкина и названия рек, на берегах которых он никогда не бывал, но хотел бы побывать:
Адриатические волны,
О Брента! Нет, увижу вас
И вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
«Евгений Онегин»
Брента, близ устья которой стоит Венеция, была воспета не одним Пушкиным. Чудесные стихи о ней написал И. И. Козлов, автор «Вечернего звона»:
Ночь весенняя дышала
Светло-южною красой;
Тихо Брента протекала,
Серебримая луной…
«Венецианская ночь»
На эти стихи М. И. Глинка создал знаменитую баркаролу «Венецианская ночь», которую А. П. Керн играла Пушкину, и он «с удовольствием слушал эту музыку», как пишет она в своих воспоминаниях1.
Встречаются в произведениях А. С. Пушкина названия рек, ставшие историческими, как, например, Калка и Непрядва:
Ондрей, по прозвищу Езерский,
Родил Ивана да Илью,
Он в лавре схимился Печерской.
Отсель фамилию свою
Ведут Езерские. При Калке
Один из них был схвачен в свалке,
А там раздавлен, как комар,
Задами тяжкими татар;
Зато со славой, хоть с уроном,
Другой Езерский, Елизар,
Упился кровию татар
Между Непрядвою и Доном,
Ударя с тыла в табор их
С дружиной суздальцев своих.
«Родословная моего героя»
«Невы державное теченье…»
Так пишет поэт об эпизодах битвы при Калке и знаменитой Куликовской битвы, происшедшей между русскими и татарами 8 сентября 1380 года на Куликовом поле, что находилось за рекой Непрядвой, при впадении ее справа в Дон.
Или ставшее крылатым название реки Рубикон, древней границы между Галлией и Италией, которую Цезарь перешел вопреки воле Сената:
Шумит под Кесарем заветный Рубикон,
Державный Рим упал, главой поник закон…
«Кинжал»
А древнее название Дуная — Истр поэт связывает с другим историческим названием — Скифией:
Там хладной Скифии свирепые сыны,
За Петром утаясь, добычи ожидают…
«К Овидию»
Многократно встречается в стихах А. С. Пушкина название мифической реки забвения, по верованиям древних греков, Леты:
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета[33].
«Евгений Онегин»
Но другая река подземного царства — Стикс («Трепещет в Стиксе лютый Пит» — «Ода…») — не только миф. Река с таким названием течет на полуострове Пелопоннес, в древней Аркадии. Она ниспадает с высокой скалы в глубокое ущелье, и воды ее считались ядовитыми. Это, очевидно, и послужило основанием для возникновения мифа о ней как о реке царства мертвых, через которую перевозчик Харон переправлял тени умерших (примечательно, что название Стикс дано подземным рекам в известной Мамонтовой пещере в США и пещере Домица в Чехословакии).
Стикс иначе назывался Стиг. Отсюда у поэта:
Итак, стигийские долины
Еще не видел он? —
слова о Державине в стихотворении «Тень Фонвизина».
Еще пример характеристики реки — Урала (до 1787 г. Яика) в прозаическом произведении А. С. Пушкина «История Пугачева»: «Яик, по указу Екатерины II переименованный в Урал, выходит из гор, давших ему нынешнее название, течет вдоль их цепи, до того места, где некогда положено было основание Оренбургу и где теперь находится Орская крепость; тут, разделив каменный хребет их, поворачивает на запад и, протекши более двух тысяч пятисот верст, впадает в Каспийское море. Он орошает часть Башкирии, составляет почти всю юго-восточную границу Оренбургской губернии; справа примыкают к нему заволжские степи; слева простираются печальные пустыни, где кочуют орды диких племен киргиз-кайсаков[34]. Его течение быстро; мутные воды наполнены рыбою всякого рода; берега большею частию глинистые, песчаные и безлесные, но в местах поемных удобные для скотоводства. Близ устья оброс он высоким камышом, где кроются кабаны и тигры[35].
На сей-то реке, в пятнадцатом столетии, явились донские казаки, разъезжавшие по Хвалынскому морю» (то есть Каспийскому. — Л. Т.).
Вместе с Яиком в «Истории Пугачева» упоминается и река Сакмара (его правый приток): «18?го Пугачев, зажегши свой лагерь со всеми тяжестями, пошел обратно от Яика к Сакмаре и расположился под Бердской слободою, близ летней сакмарской дороги, в семи верстах от Оренбурга».
В связи с действиями Пугачева говорится еще о ряде рек: «23 июня (1774 г. — Л. Т.) Пугачев переправился через Каму…»; «20 июля Пугачев под Курмышом переправился вплавь через Суру»; «Пугачев перешел через Казанку…». А его противник «Михельсон… через Вятку по льду, а через Уфу на осьми лодках…». Державин «…успел отрезать их (киргиз-кайсаков. — Л. Т.) от кочующих орд по рекам Узеням» (Большой и Малый Узени — эти реки протекают в Саратовском Заволжье).
Таковы примеры многообразного использования названий рек, запечатленных в произведениях А. С. Пушкина. Представляя переплетающиеся между собой факты истории и географии, многие из этих названий являются свидетельством живого интереса поэта к текущим событиям, близкой и далекой истории.
В заключение обратим внимание на некоторые природные явления, наблюдаемые на реках. При этом нельзя не вспомнить описание в «Медном всаднике» страшного наводнения на Неве 7 ноября 1824 года, когда уровень воды в реке поднялся на 4 м 10 см
«И всплыл Петрополь…»
над ординаром и когда погибло более полутысячи человек.
Хотя поэт сам и не видел наводнения (в это время находился в Михайловском), но по описаниям создал впечатляющую его картину:
Нева всю ночь
Рвалася к морю против бури…
. . . . . . . .
Но силой ветров от залива
Перегражденная Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова,
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась. Пред нею
Все побежало, все вокруг
Вдруг опустело — воды вдруг
Втекли в подземные подвалы,
К решеткам хлынули каналы,
И всплыл Петрополь[36], как тритон[37],
По пояс в воду погружен.
Наводнения на Неве случались почти ежегодно. И сам А. С. Пушкин раз попал в такое наводнение, к счастью, быстро пошедшее на убыль. Вот что он писал жене в письме от 20 августа 1833 года из Торжка: «Милая женка, вот тебе подробная моя Одиссея. Ты помнишь, что от тебя уехал я в самую бурю. Приключения мои начались у Троицкого мосту. Нева так была высока, что мост стоял дыбом; веревка была протянута, и полиция не пускала экипажей. Чуть было не воротился я на Черную речку[38]. Однако переправился через Неву выше и выехал из Петербурга. Погода была ужасная. Деревья по Царскосельскому проспекту так и валялись, я насчитал их с пятьдесят. В лужицах была буря. Болота волновались белыми волнами».
Примечательно, что в I томе своего «Современника» А. С. Пушкин поместил заказанную П. Б. Козловскому статью «Разбор математического ежегодника за 1836 год», в которой при рассмотрении таблиц Лапласа, рассчитавшего приливы в портовых городах Франции, высказывается надежда, что «прекрасный город, воздвигнутый Петром Великим, не будет всегда жить в темном неведении об эпохе наводнений». Теперь они не только прогнозируются, но с постройкой защитных сооружений для Ленинграда и укрощаются (поперек Финского залива возводится плотина).
Наконец, нельзя не обратить внимания на употребление поэтом гидронимов (водных названий) в переносном смысле. Герой романа «Евгений Онегин» по утрам
…отправлялся налегке
К бегущей под горой реке;
Певцу Гюльнары подражая,
Сей Геллеспонт переплывал…
Здесь Онегин сравнивается с Байроном, который переплывал пролив Дарданеллы (по-древнегречески Геллеспонт). Согласно мифу, в водах этого пролива погибла Гелла во время бегства от злой мачехи, соскользнув с златорунного барана. Отсюда и название Геллеспонт — «море Геллы». (А название Дарданеллы происходит от наименования народа — дарданы.)