13

13

Дорогая Зинаида Николаевна решил Вам написать сразу по приезде, но у меня столько скучнейших дел с поисками квартиры и других в том же роде, что до сих пор не поспел. Благодарю Вас за отчество Фундаминского. Ян с ним до сих пор никак не могу наладить «контакта». Когда Вы приедете в Париж? Я видал Ходасевичей, они говорят, что, кажется, не скоро[85]. Новостей тут особых нет, кроме того, что «Новый дом» вызывает возмущение «молодежи»[86]. Но это нормально. Мне кажется, что Вл<адимир> А<наньеви>ч все-таки «переборщил» о Цветаевой, Эфрон должен был бы вызвать его на дуэль[87]. Стихи ее туманны, а он их комментирует слишком определенно. Мне очень нравится Ваша статья там[88], я Вам это уже говорил. Но напрасно Вы так напали на мысли г-на X[89]. Не стоит, — потому что мало ли мыслей выражаешь «на пробу», без окончательной за них ответственности! Об «отвращении» к статейкам — как раз такая мысль. У меня отвращения нет, — наоборот, говоря искренно. Но со стороны и теоретически я «статеек» не уважаю, как уважаю стихи, — поэтому и притворяюсь, что скучно писать и даже отвратительно. Если находятся защитники статей во имя каких-то высших соображений, — то хотя я этих соображений и не понимаю, все-таки радуюсь, что статьями заниматься — не совсем пустое дело. Так, прочтя «Dostoievsky a la roulette»[90], я тоже был крайне польщен. Написал я в ближайшее «Звено» о «Мессии», и, кажется, плохо (честное слово, без кокетства). Т. е. начал издалека, о Дм<итрии> С<ергееви>че вообще, и о «Мессии» не сказал ровно ничего, все к концу скомкалось. А так как я всегда пишу в последнюю минуту, то не мог уже изменить. Все это очень глупо и очень жалко. Пожалуйста, напишите мне подробно Ваше впечатление от этой «беседы», и если зайдет у Вас о ней разговор с Дм<итрием> С<ергееви>чем, то и его[91]. J’ai mis toute та bonne volonte[92], и если меня постигла неудача, то потому что сейчас я вообще в очень дурном периоде, очень «катастрофическом» по многим причинам и совершенно не могу сосредоточиться. Вот прочтите в том же «Звене» диалог о смерти Бахтина[93]. Я слышал его в чтении вслух, и мне кажется это прекрасно. Так благородно, так «окончательно» в смысле уместности каждого слова, что я даже впал в зависть. Притом мне это ничуть, нисколько не нравится, я только «отдаю должное». И я рад за «Звено», что там такие вещи печатаются. А вот мой заместитель Мочульский оказался не совсем на высоте, — правда?[94] «Звено» очень жаждет от Вас чего бы то ни было. Вы ведь обещали и хотели до чего-то «договориться»: если Вы не скоро приедете, не сделаете ли Вы этого письменно?[95] Я только что прочел Вашу статью о «С<овременных> Зап<исках>» и увидел, что Вы наконец решились писать о людях, Вам близких. Мне очень хотелось бы, чтобы это кто-нибудь где-нибудь «поддел», — чтобы иметь возможность написать вообще на эту тему, что давно бы следовало сделать[96].

Вот, кажется, все — «литературное». Плохо в литературе то, что если отдаться ей целиком, то она выходит плохая и плоская от пустоты, от «безжизненности», а если усиленно заниматься жизнью, то литература получается плохая от спеха и вечного «кое-как». Вот в бахтинском диалоге, который так мне нравится, есть все-таки безжизненность и что-то школьное. Но зато все доделано. Не знаю, как найти середину[97]. Оттого, в конце концов, и любишь стихи, что лучше всего они создаются «из пепла жизни», как у Некрасова, после шулернических ночей. Ну, а статейку так не написать. Кстати, читали ли Вы Larochfoucauld и особенно предисловие к «Maximes»[98]? Я только что прочел, в первый раз, и совершенно поражен, как это умно и замечательно. Пора кончать, по-видимому. Надеюсь, что Вы мне напишете, не сердитесь на мое долгое и невежливое молчание. Адрес все тот же, увы: Bureau de poste № 43 (150, me de Rennes), poste restante, мне[99]. Целую Ваши руки.

Преданный Вам Г. Адамович

11/XI-1926