«Охота на ведьм» как одно из негативных проявлений «светлой» эпохи Возрождения

Средневековая юриспруденция изо всех сил старалась научно обосновать само существование дьявола и необходимость непрерывной борьбы с ним. Знаменитый трактат «Молот ведьм» стал ярким тому примером. «Сатана растет в мрачной печали и таинственной тени церковных кафедр, – писал в свое время глубокий исследователь этой эпохи Я. Канторович, – растет и набирает силу, что называется, не по дням, а по часам, растет за массивными колоннами, в углах хоров, он растет в молчании монастырей, в котором слышится ужас смерти; он растет за зубчатыми оградами города, в скрытой келье алхимика, в уединенном лесу, где чародей ночью предается колдовству. Сатана – повсюду; его неоднократно многие видели, и с ним неоднократно вступали в общение». [Я. Канторович. Средневековые процессы о ведьмах… С. 20.]

В прямом смысле – эпоха Парацельса была эпохой дьявола, и избежать договора с ним наш герой просто не мог. Идея договора с дьяволом была та самая идея, которая безраздельно властвовала умами людей, превращаясь в буквальном смысле этого слова в своеобразную психическую эпидемию. Эта ужасная психическая эпидемия омрачила величайшие умы того времени. Фрэнсис Бэкон, Боден, Фернель. Лелайр, Богюэ, Парэ были исповедниками демономании.

Тысячи, миллионы разнообразных идей ежедневно рождаются и умирают в человечестве. Бесполезные и неоформленные, подобные мертворожденному младенцу, одни уходят из жизни, не успев прикоснуться к ней. Другие идеи, более счастливые, увлекаются круговоротом общественной жизни, переносятся с места на место, подобно тому, как ветер носит и кружит по полям и лугам бесчисленные семена растений. И подобно тому, как лишь самая ничтожная часть семян находит благоприятную для произрастания почву, а остальные гибнут в каменистом грунте или в придорожной пыли, так и для жизни идей в человеческих массах нужны особые благоприятные условия. Если идея попадает на благоприятную почву, тогда она дает пышное цветение и взволнует огромные человеческие массы, тогда роли двух действующих лиц, по мнению философа А.Л. Чижевского, человечества и идеи, резко меняются: теперь уже не общественное мнение движет идею, а идея приводит в движение огромные человеческие массы, помыкая ими. Так получается, что многие научные, литературно-художественные, бытовые идеи, религиозные, политические учения и т. д. вызывают повальные умственные движения, которые могут быть причислены, по мнению того же А.Л. Чижевского, к собственно психическим эпидемиям. [А.Л. Чижевский. Космический импульс жизни: Земля в объятиях солнца. Гелиотараксия. – М.: Мысль, 1995. С. 320–366.] Вся интеллектуальная и социальная жизнь человеческих сообществ проходит под знаком эпидемий. Эпидемия не исключение, а общее правило, почти не имеющее исключений. Массовое увлечение идеей договора с дьяволом и его перманентного присутствия в повседневной жизни спровоцировали беспрецедентную охоту на ведьм, современником которой и был Парацельс.

Сама церковь выставила положение: «Haeresis est maxima, opera maleficarum non credere» (высшая ересь – не верить в колдовство). В булле папы Иннокентия VIII, изданной пятого декабря 1484 года, известной под названием «Summis desiderantes», заключалось следующее: «Мы получаем известия, что в Германии многие лица обоего пола входят в союз с дьяволом, вредят людям и скоту, портят поля и плоды, отрицают христианскую веру и побуждаемые врагом рода человеческого, совершают еще другие преступления. Поэтому два профессора теологии доминиканцы Генрих Инститорис и Яков Шпренгер, назначаются инквизиторами с обширными полномочиями, один для верхней Германии, другой для прирейнских стран. Они должны исполнять свою обязанность относительно всех и каждого, без различия звания и состояния, и наказывать тех лиц, которых они найдут виновными, сообразно их преступлениям: заключать в темницу, лишать жизни или имущества. Все, что они найдут нужным сделать для этого, они могут совершить свободно и беспрепятственно, призывая в случае надобности помощь светской власти». [Я.А. Канторович. Средневековые процессы о ведьмах. Репринт. Воспроизведение изд. 1899 г. – М.: Книга, 1990. С. 45–48.]

В 1489 году в Кельне была издана книга, озаглавленная «Молот ведьм». Эта книга приобрела огромную известность и стала вскоре авторитетом для духовных и светских лиц, которые непосредственно на практике разбирали случаи договора дьявола с представителями рода человеческого. Это была одна из самых губительных книг, которые когда-либо знавала всемирная история. Она стала катехизисом инквизиции, и с тех пор смертоносные костры запылали по всей Европе. В течение двух с лишним столетий на эти костры было возведено около девяти миллионов человек.

Определить даже приблизительно количество жертв буллы Иннокентия VIII нет возможности: почти ежегодно публикуются различными провинциальными архивами протоколы процессов против ведьм, и жуткая картина обогащается все новыми деталями. Считалось, что во времена Фауста-Парацельса опасней всего было появиться на свет женщиной. Дело доходило до того, что в Европе были города, в которых не оставалось в живых ни одной женщины. Причина такого женоненавистничества скрывалась в самой Библии: идея первородного греха – это идея соблазнения дьяволом-змием прародительницы Евы. Дьявол и мог усиливать свое зло только через совращение человека, т. е. через Еву. Ополчившись против всех Евиных дщерей, церковь, таким образом, собиралась искоренить мировое зло. Причем, возраст в данном случае не играл никакой роли. Так, в Бамберге были сожжены 22 девочки в возрасте от 7 до 10 лет. Во время казни они проклинали своих матерей, научивших их дьявольскому искусству. В описании этого случай говорится: «Колдовство до такой степени развилось во всей Баварии, что дети на улице и в школах учили друг друга колдовать». [Я.А. Канторович. Средневековые процессы о ведьмах….С.105–106.]

В небольшом Оснабрюке за три месяца в 1588 году была сожжена 121 ведьма, вокруг Оснабрюке пылают костры, и все женское население округа обречено не гибель.

По официальным данным, в 20 деревнях кругом Тира в 1587 – 93 гг. было сожжено 306 человек; в двух деревнях осталось всего две женщины. В местечке Герольцгофене было сожжено 99 ведьм, а еще через год – 88. В местечке Эллингене за 8 месяцев в 1590 году была сожжена 71 ведьма. В Кведлинбурге в 1589 году в один день погибло 133 человека. В Нейсе магистрат построил для ведьм специальную печь огромных размеров; в Бамберге был особый дом для ведьм, где их держали до суда; их кормили страшно солеными селедками, не давали воды и купали в кипятке, куда бросали перец. В Брауншвейге было воздвигнуто столько костров на площади, что современники сравнивали эту площадь с сосновым лесом. В народе господствовало такое возбуждение, что многие сами себя выдавали за ведьм. С 1491 по 1494 год длилась демономаническая эпидемия в монастыре Камбрэ. Монахини бегали собаками, порхали птицами, карабкались кошками и т. д. Относительно одной монахини выяснилось, что она находится в связи с дьяволом с десяти лет и продолжала эту связь и в монастыре. Большая демономаническая эпидемия наблюдалась в Мадриде, в бенедиктинском женском монастыре. Монахини бились в судорогах и конвульсиях, заявляя, что они одержимы демоном. И все эти несчастные поголовно отправлялись на костер. Во времена Возрождения церковь придавалась сакральному насилию с такой страстью, что затмила все ужасы предшествующего Средневековья.

Можно было бы привести еще очень много других фактов совершенного церковью сакрального насилия по отношению к одержимым. Это была, действительно, самая настоящая эпидемия. Так люди, после пережитой трагедии Великой Чумы выразили свое посттравматическое состояние коллективной души, или коллективного бессознательного, по Юнгу. Пытаясь найти ответ на охватившую людей эпохи Парацельса панику, панику богооставленности (не случайно одна из доктрин протестантизма, появившегося на свет именно в эпоху «охоты на ведьм» утверждает, что Бог молчит), люди обратились за ответами к Природе. Они массово ушли от церкви Бога к церкви сатаны и стали активно практиковать магию, как на высоком преднаучном уровне, так и на уровне бытовом. Церковь не могла оставаться в стороне от этих процессов, и она отреагировала насилием, которое обрело сакральный характер. В области же искусства эта тенденция нашла свое яркое воплощение в облике доктора Фауста. Во многом благодаря Кристоферу Марло и его знаменитой пьесе Фауст вобрал в себя всю катарсическую природу сакрального насилия античной трагедии Софокла и Еврипида. Это влияние высокой греческой трагедии пришло в Возрождение и в елизаветинскую драму через эпигонские трагедии римского стоика Сенеки.