АЛБАНЕЦ[3] © Перевод А. Петрова

АЛБАНЕЦ[3]

© Перевод А. Петрова

Албанцы — красивые, благородные и храбрые мужи, но от природы склонные к самоубийству, поэтому не плодись они с такой скоростью, всеобщая хандра поставила бы под угрозу само существование нации.

* * *

Пока я жил в Брюсселе, мне удалось неплохо изучить одного албанца, он поразил меня своим характером и дал мне довольно четкое представление о самом, наверное, древнем, наряду с шотландцами, народе Европы.

У моего албанца была подруга, англичанка, из любви к которой он изводил себя так, как умеют лишь самые возвышенные натуры.

Ее вызывающая красота сводила мужчин с ума до такой степени, что они тут же теряли голову, поэтому она изменяла моему другу направо и налево, да и я сам, кстати, долго выбирал между дружбой и влечением.

Ее бесстыдство не могло не восхищать обиженных судьбой бедолаг, которых тяжелая жизнь превратила в слепых душой и глухих сердцем инвалидов. Дни напролет обнаженная Мо развлекалась в квартире моего друга. Когда он уходил, она закрывала за ним дверь, чтобы распахнуть ее навстречу разврату.

Каким низким созданием была эта Мо!

Она не владела ни одним языком, но изъяснялась на гибридообразном диалекте — смеси английского и французского, щедро приправленных бельгизмами и германизмами.

Филолог бы ее обожал — грамматист бы ненавидел, невзирая на красоту.

Ее отцом был английский офицер жестокого нрава, приговоренный к смертной казни за расправу над коренным населением Индии. От матери Мо унаследовала мальтийскую кровь.

* * *

Однажды мой друг сказал:

— Завтра я покончу с собой. И стану свободным.

Зная о склонности албанцев к самоубийству, я понимал, что это не пустые слова.

Сказал — значит, покончит.

Я не отходил от него ни на шаг, и благодаря моей дружеской поддержке на следующий день он все-таки удержался от самоубийства.

* * *

Мой албанец сам нашел лекарство от боли.

— Эта женщина, — сказал он, — не для меня. Я действительно ее люблю, но выйди она за меня, любви конец.

— Не понимаю! — воскликнул я. — О чем вы?

Он улыбнулся и продолжил:

— По традиции, у жителей Балкан и Адриатики было принято, чтобы мужчины похищали женщин, на которых собирались жениться.

В действительности нам принадлежит лишь та женщина, которую мы взяли силой и подчинили.

Брак без похищения сплошной брак.

Я ухаживал за Мо.

Но меня подчинили.

А свободной осталась она, теперь и я хочу отвоевать свою свободу.

— Как? — удивленно спросил я.

— Похитить! — произнес он со спокойствием и гордостью, которые меня впечатлили.

Следующие несколько дней прошли в дороге.

Мой албанец предложил поехать в путешествие, и мы отправились в Германию. Долгое время он оставался задумчивым.

Я уважал его страдание и, напрочь забыв о похищении, мысленно хвалил друга за попытку изгнать из своего сознания образ этой Мо, страсть к которой чуть его не погубила.

* * *

Однажды утром, на Хохштрассе, мой албанец показал мне дочь бургомистра Кёльна — она шла подле своей гувернантки, а в руках держала свернутые трубочкой ноты.

В десяти шагах от дам следовал лакей в изысканной ливрее.

Девушка выглядела лет на семнадцать. У нее было две косички, и она казалась такой беззаботной, какой может быть лишь жительница города волхвов в Пруссии[4].

— За мной! — вдруг воскликнул албанец.

Он помчался вперед, обогнал лакея, поравнялся с девушкой, обхватил ее за талию, поднял на руки и бросился бежать.

Я в смятении пустился следом.

И хотя я ни разу не обернулся, представляю себе, как остолбенели от неожиданности лакей с гувернанткой — они даже не звали на помощь!

* * *

Мы миновали собор и оказались на вокзале.

Девушка, плененная невероятным мужеством своего похитителя, восхищенно улыбалась, и в вагоне поезда, мчавшегося к пограничной станции Эрбешталь, албанец самозабвенно сжимал в объятиях покорнейшую из невест.