Глава 16 КОНЧИК СТАЛИНСКОГО НОСА
Глава 16
КОНЧИК СТАЛИНСКОГО НОСА
Главу 21 Суворов-Резун посвятил одному из командиров дальнебомбардировочной авиации — Голованову, который возглавлял особый полк.
«Впрочем, полка не было, его предстояло сформировать. С этой задачей Голованов справился: самолеты ему дали, дали летчиков, инженеров и техников, дали аэродром в районе Смоленска. Голованов сформировал полк и стал первым его командиром».
Читая эти строки, любой подумает: «Хороший организатор этот Голованов»! В самом деле, полка не было, а он взял летчиков, инженеров и техников — и создал полк. На пустом месте. Недюжинных способностей был человек!
Но…
Почитаем об этом герое в мемуарной литературе. Маршал авиации Н. С. Скрипко пишет:
«212-м дальнебомбардировочным авиаполком временно командовал выпускник Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского подполковник А. И. Подольский. Несколько позднее этот полк стал отдельным и возглавил его подполковник А.Е. Голованов (впоследствии главный маршал авиации)» (Скрипко Н.С. По целям ближним и дальним. С. 34).
Вот те на! А я-то губы распустил: организатор, взял летчиков и техников, создал полк. А ему дали уже готовенький. Вывеску только сменили, добавив одно слово в название: «отдельный».
Ну да ладно. Ошибся Суворов-Резун, отсебятину добавил для красного словца — с кем не бывает?..
«В феврале 1941 года летчик гражданской авиации Александр Голованов был призван в Красную Армию, получил свое первое воинское звание — подполковник, и первую должность — командир 212-го дальнебомбардировочного полка специального назначения — Спецназ».
Немного странная биография: без военной подготовки — сразу в полковники. На всякий случай проверим.
Н. С. Скрипко пишет о Голованове:
«В 1919 году… он добровольно вступил в ряды Красной Армии, сражался против белогвардейских полчищ Деникина, в боях был контужен» (там же. С. 35).
Похоже, не врет Суворов-Резун. Голованов получил свое первое воинское звание в феврале 1941 года. Боец Красной Армии — это не звание, а развлечение, вроде игры в «Зарницу». Ну и что, что контузило? Не убило же!
«Над собой подполковник Голованов не имел ни командира дивизии, ни командира корпуса, подчинялся прямо командующему ДБА. Теоретически. На практике полк Голованова подчинялся Сталину». Проверим и это по книге Н. С. Скрипко.
«Вскоре поступила телеграмма от командующего ВВС Западного фронта генерала И. И. Копца. «… 212дбап в течение 22–23.6.41 г. ночными налетами уничтожить авиационные заводы в Кенигсберге» (там же. С 53).
Вот те на! 212-й авиаполк — это полк Голованова. Так приказы ему дает командующий ВВС Западного фронта И.И. Копец, а не Сталин! Читаем дальше.
Когда 23 июня 1941-го Н. С. Скрипко поставили задачу бомбить немецкие танки, он сделал следующее:
«Так как после боевого вылета 22 июня до 25 процентов самолетов Ил-4 находились в ремонте, а контрудар войск требовалось поддержать возможно большим числом кораблей, то при очередном докладе Жигареву я просил разрешения привлечь к боевым действиям корпуса 212-й отдельный дальнебомбардировочный авиаполк А. Е. Голованова. Получив согласие, я вызвал командира авиаполка А. Е. Голованова и поставил ему боевую задачу: вечером 23 июня нанести бомбардировочный удар по объектам в районе Варшавы, а с рассвета 24 июня быть в готовности уничтожать колонны немецких танков и моторизованных войск в районе юго-западнее Гродно и частью сил — такие же цели на шоссе Брест — Слоним — Пружаны и Брест — Картуз — Береза» (там же. С. 62). Теперь судьбой Голованова распоряжается Жигарев. Смотрим — кто такой Жигарев? На странице 53 у Скрипко видим — генерал П. Ф. Жигарев был начальником Главного управления ВВС Красной Армии! Он распоряжался 212-м полком Голованова. Потом этим полком стал распоряжаться сам Н. С. Скрипко.
Но, наверно, с нас уже хватит. Мы уже убедились, что Суворов-Резун не врет. Над собой подполковник Голованов не имел ни командира дивизии, ни командира корпуса. Он подчинялся прямо командующему ДБА. Теоретически. На практике полк Голованова подчинялся Сталину.
Просто Сталин имел кучу псевдонимов. Первым псевдонимом был Копец. Дескать, копец Гитлеру. Капут. Кранты. Каюк.
Хороший псевдоним был у Сталина, звучный. Лучше, чем Иванов и Чижиков.
Другими псевдонимами вождя были Жигарев и Скрипко.
Теперь, убедившись в правдивости Суворова-Резуна, продолжим чтение его книги:
«Подполковником Голованов ходил меньше полугода. В августе 1941 года полковник Голованов становится командиром 81-й дальнебомбардировочной дивизии Спецназ. Эта дивизия была подчинена Ставке ВГК (генерал-майор авиации М. Н. Кожевников. Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне. С. 81). Проще говоря, Голованов вновь подчиняется только Сталину».
Мы сомневаться в этом не будем. Раз написано «Сталину», так и следует читать: Копцу. Или Жигареву. Или Скрипко. В любом деле главное — определенность. Но для чего Суворов-Резун познакомил нас с датами жизни Голованова?
Да чтобы заподозрить Сталина в подготовке к войне! Дело в том, что Голованов долгое время был … гражданским летчиком.
«Потом вдруг в 1941 году Голованов попадает в армию. Надо подчеркнуть, попадает по собственной просьбе. Сохранилось и опубликовано письмо Голованова Сталину… Если бы готовилась большая оборонительная война, Голованов освоил бы истребитель… Если бы готовилась война на 1942 год, Голованов не стал бы проситься в армию в начале 1941 года… Но война затевалась на 1941 год, в которой истребительной авиации отводилась роль второстепенная… Если бы предчувствия Голованова относительно большой освободительной войны были неправильными, то Сталин бы ему ответил: нет, Голованов, никакой освободительной войны я не затеваю. Но не сказал Сталин такого». Дальше Суворов-Резун делает вывод: раз Сталин этого не сказал, раз согласился послать в дальнебомбардировочную авиацию, то потому что готовился к освободительной войне.
Мнение любопытное. Чтобы проверить его, обращаемся к книге Н. С. Скрипко, который, вообще говоря, был заместителем командующего АДД Голованова. Скрипко приводит биографию Голованова. Почитал бы эту биографию Суворов-Резун — и не задавал бы глупых вопросов.
«С 1933 года Голованов навсегда связал свою судьбу с авиацией. Он последовательно работал пилотом, командиром авиаотряда, начальником Восточно-Сибирского управления ГВФ, шеф-пилотом эскадрильи особого назначения. Александр Евграфович много летал, хорошо освоил пилотирование по авиаприборам, радионавигацию…
К концу 1940 года Голованов имел уже значительный по тому времени опыт, широко и умело пользовался бортовыми, наземными средствами самолетовождения, что, к сожалению, в сороковых годах было слабым местом в подготовке летных экипажей Военно-воздушных сил. Решив использовать опыт лучших кадров ГВФ (Гражданского воздушного флота. — А. П.) для обороны страны, Центральный Комитет
Коммунистической партии предложил командованию ВВС Красной Армии создать дальнебомбардировочный авиационный полк, предназначенный для действий в сложных метеорологических условиях. Для этой части отбирали командиров кораблей, которые налетали не менее одного миллиона километров и имели большой опыт полетов в сложных метеорологических условиях» (там же. С. 35).
Вот такой была история появления авиадивизии Голованова.
Теперь представим себе такую картину: приходят к Сталину опытные пилоты гражданской авиации, прекрасно знающие навигацию, умеющие летать ночью, в сложных метеоусловиях, умело пользующиеся бортовыми и наземными средствами самолетовождения, и просят Сталина направить их… в истребительную авиацию.
Представили?
А я не могу вот представить.
Зачем людям с таким опытом и умениями проситься в истребители?
Они что, не понимают, где могут быть полезными?
Но это моя мысль. Суворов-Резун с ней не согласен.
«Но в одном уверен: в феврале 1941 года еще не было никаких «предупреждений» Черчилля, Зорге, Рузвельта и прочих, но кончик сталинского носа уже повернулся против Германии».
Вот в чем дело! Не направил Сталин пилотов гражданской авиации в истребители потому, что в феврале 1941-го года кончик его, сталинского, носа повернулся к Германии!..
И именно поэтому Суворов-Резун посвятил Голованову целую главу!
А зря.
Мог и не посвящать.
У того же Н. С. Скрипко написано по поводу намерений Сталина кристально ясно, без всяких домыслов:
«В декабре 1940 года генерал-лейтенант авиации П. В. Рычагов вызвал в Москву командующих ВВС военных округов и командиров дальнебомбардировочных авиакорпусов.
… На совещании мы получили ясное представление о международной обстановке и возможности скорой войны. Сталин прямо и откровенно назвал нашего вероятного противника, к борьбе с которым надо готовиться, — гитлеровская Германия» (там же. С. 37–39).
Удивительное дело: уже в декабре 1940-го Сталин говорит о необходимости быть готовыми к войне с Германией, а у Суворова-Резуна «кончик сталинского носа» поворачивается к Германии только в феврале 1941-го! Когда он направил в армию Голованова. Вот странности!
Еще 5 декабря 1940 года Гитлер, рассмотрев план «Отто» — план нападения на СССР, — одобрил его в принципе. Гитлер в этот день сказал на совещании:
«Весной мы будем иметь явное превосходство в командном составе, материальной части, войсках. У русских все это будет, несомненно, более низкого качества. Если по такой армии нанести могучий удар, ее разгром неминуем».
5 декабря 1940 года! Напомним, что у нашего знатока «кончик сталинского носа» повернет к Германий только в феврале 1941-го!..
18 декабря 1940 года Гитлер подписал директиву за номером 21 («Барбаросса») о нападении на СССР. Советский военный атташе в Берлине 25 декабря 1940 года получил анонимное письмо, в котором говорилось о принятом Гитлером решении и довольно детально излагалась вышеупомянутая директива.
Сталин же повернул кончик носа лишь в феврале. Конец декабря и январь Сталин размышлял. Курил трубку…
В главе 22 Суворов-Резун широкими мазками рисует образ еще одного видного военачальника Великой Отечественной войны — К.Е. Ворошилова.
«В Питере Ворошилов оскандалился. Ленинградским фронтом Ворошилов командовал неполных семь дней, с 5 по 12 сентября 1941 года, и пришлось срочно заменить Жуковым. Но выгнать Ворошилова Сталин не мог: дутая слава Ворошилова в Гражданской войне связана с дутой славой самого Сталина. Объявить Ворошилова кретином — себе на хвост наступить. И потому Ворошилов — как бы в распоряжении Сталина, т. е. не отвечает ни за что, а Хмельницкий — в распоряжение Ворошилова. Потом Сталин придумал Ворошилову пост — Главнокомандующий партизанским движением. Партизанами управлять не надо, партизаны сами знают, что им делать. В биографии Ворошилова так описана эта заслуга: «Лично инструктировал командиров партизанских отрядов» (Советская военная энциклопедия. Т. 2. С. 364). Ах, работа не пыльная! Генерал армии С.М. Штеменко коротким мазком, без желания обидеть, описал личный поезд «пролетария» Ворошилова: уютные вагоны, со вкусом подобранная библиотека… Ворошилов учинил Штеменке целый экзамен… нет, не по стратегии и не по тактике, а по репертуару Большого театра. Сам Ворошилов — большой любитель оперы и балета и при случае горазд любого нижестоящего уличить в бескультурии (грамотно писать «в бескультурье». — А. П.)… Фронт, война, гибнут люди, страна голодает, Генеральный штаб работает по установленному Сталиным круглосуточному графику, у офицеров и генералов Генштаба веки липнут от недосыпа. Штеменко случаем попал в поезд Ворошилова и хотел уж отоспаться, но нет, докладывай культурному маршалу… А еще в уютном вагоне специальный холуй-полковник развлекает
Ворошилова чтением классиков литературы: «Китаев читал хорошо, и на лице Ворошилова отражалось блаженство» (Генеральный штаб в годы войны. С. 207)».
Клеймит Суворов-Резун культурного Ворошилова. Окопался тут в тылах, «первый красный офицер». «Уютные вагоны»… Знаем мы, для чего комсостав возит за собой уютные вагоны. «Я был батальонный разведчик, а он — писаришка штабной». А там, на фронте, солдаты ждут вагоны со снарядами…
Однако все же возьмем в руки книгу «Генеральный штаб в годы войны» Штеменко и почитаем, что там написано на самом деле. Откуда взялись «уютные вагоны»? Штеменко пишет:
«…Верховный Главнокомандующий обязал нас заняться разработкой плана действий с Керченского полуострова.
— Задачу по овладению Крымом надо решать совместным ударом войск Толбухина и Петрова с привлечением Черноморского флота и Азовской флотилии, — сказал он. — Пошлем к Петрову товарища Ворошилова. Пусть посмотрит и доложит, как ему лучше сделать. Штеменко поедет с ним от Генштаба.
…Из Москвы мы ехали в вагоне с К. Е. Ворошиловым. Климента Ефремовича сопровождали два помощника — генерал-майор Л.А Щербаков и полковник Л. М. Китаев. Со мной, как обычно, ехал шифровальщик. На месте к нам должны были присоединиться еще несколько офицеров Генштаба. Уже при первом знакомстве с Ворошиловым по пути в Крым я убедился, что это очень начитанный человек, любящий и понимающий литературу и искусство. В его вагоне оказалась довольно большая со вкусом подобранная библиотека» (С. 206).
Все. Слова «вагон» во множественном числе не упоминается. Оказывается, у Ворошилова был всего один вагон. Ни о каких «уютных вагонах» Штеменко не пишет.
Но почитаем книгу дальше — может, позднее появятся «уютные вагоны», интимные уголки, ресторанчик, признаки роскошной, изысканной жизни, и все это в то время, когда наши деды проливают кровь в окопах, кричат в замолкшую трубку: «Вызываю огонь на себя!» — или вытаскивают с нейтральной полосы раненого политрука…
Когда поезд прибыл на место, «К. Е. Ворошилову, как и всем, кто прибыл с нами, отвели две землянки на обращенном к проливу скате одной из высот… Работу начали сразу же. К. Е. Ворошилов заслушал доклады И. Е. Петрова и командующего Черноморским флотом Л. А. Владимирского. На следующий день побывали в двух стрелковых корпусах: в 11-м у генерал-майора Б. Н. Аршинцева и в 16-м у генерал-майора К. И. Провалова. Неугомонный Климент Ефремович не ограничился только тем, что услышал от командиров корпусов и увидел сам с их НП. Он рвался в окопы, на передний край, хотя, по правде говоря, делать там ему было нечего. Отговорить его от этого не удавалось» (там же. С. 209). Вот те на! Ворошилов, оказывается, не скрывался в тылу, а рвался на передовую! А остальные его отговаривали: «Ведь ты — не батальонный разведчик, ты — штабной работник».
Не помогло.
«— Никогда под пулями не кланялся и врага не боялся, — парировал он все наши выводы. — А если кто считает, что там и без нас обойдутся, может со мной не ходить.
После этого попробуй задержаться на НП или в штабе» (там же).
Так вот каким был Климент Ефремович!
А я уж о нем плохо подумал, Суворова-Резуна почитавши.
Ай, как мне стыдно теперь!
Но все же почитаю дальше — может, Ворошилов все-таки покажет себя любителем «уютных вагонов»?
«15 января спозаранок отправились смотреть захваченные морским десантом высоты.
В тот день вражеская артиллерия буквально неистовствовала. К вечеру, когда мы находились у Петрова, ею была разрушена и землянка Климента Ефремовича, при этом погиб стоящий у входа часовой» (там же. С. 219–220).
Читая эти строки, я стал от стыда пунцовым. Так, наверное, краснеют английские леди, когда в их присутствии упоминают про мужское белье. Ворошилов ползает по передовой, его землянку накрывает снарядом, а я через полвека лет посмел… осмелился… плохо про него подумать.
Прикрывая от смущения лицо книгой Штеменко, читаю дальше:
«Еще раз вернувшись к операции по освобождению Крыма, Сталин приказал вызвать в Ставку А. М. Василевского и К. Е. Ворошилова для окончательного решения всех вопросов по ее плану, а потом Клименту Ефремовичу поехать на главное направление к Ф. И. Толбухину и там, на месте, с участием Александра Михайловича, отработать взаимодействие войск» (там же. С. 221).
Вот те на! А я думал, что Ворошилов «после Питера» занимался только партизанским движением! А, оказывается, Сталин направил его «на главное направление»!
Из других книг видно, что Сталин отправлял Ворошилова на разные направления.
Н. Д. Воронов свидетельствует:
«В марте 1943 года я вместе с К. Е. Ворошиловым был послан на Волховский фронт. Этот фронт совместно с Ленинградским проводил как раз частичную операцию. Она подготавливалась в довольно сложных погодных условиях, на трудной местности и имела скорее отвлекающий характер.
Расположились мы с Ворошиловым в поезде члена Военного совета Волховского фронта…
К. Е. Ворошилов, а вместе с ним и я побывали в 55-й армии, которой командовал бывший артиллерист генерал В. П. Свиридов. Добрались даже до некоторых НП командиров стрелковых дивизий. Один из них, помнится, располагался на пятом этаже полуразрушенного дома, и оттуда хорошо просматривалась оборона противника».
Вот так окопался Ворошилов в тылу, в «уютных вагонах». Но вернемся к чтению Суворова-Резуна. Он продолжает гвоздить культурного маршала:
«Теперь вообразим грязного, голодного, заросшего командира партизанского отряда, который много дней путал следы по лесам и болотам, уводя свой отряд от карателей. И вот приказ: прибыть к барину Ворошилову. Целая операция: через фронт гонят самолет, кострами поляну означают, везут командира на Большую землю. И вот он в салон-вагоне: ковры, зеркала, полированное красное дерево, бронза сверкает, а за окном ветер ревет, мгла. Сладко выспавшийся, плотно поевший и обильно попивший Ворошилов вдали от фронта и карателей лично инструктирует…»
Читая этакое, любой читатель невольно тянет руку к кобуре. Туг партизан не евший, заросший, а Ворошилов — и выспался, и поел, и попил. А может, еще и побрился? Да он еще и книжки читал!.. Гад, короче.
Не хочу я больше про него читать.
Хорошо, что Суворов-Резун с той же злобой накидывается на его порученца — Хмельницкого. Тот занимался снабжением партизан.
«Не хочу плохого наговаривать, — пишет Суворов-Резун, — но из всех снабженческих должностей лучше всего заниматься снабжением партизан, по крайней мере недостачи не будет, материальные ценности тысячами тонн идут за линию фронта, бросают их в темноту и расписок в получении не требуют…»
Читаешь это, и невольно лезут в голову нехорошие мысли: материальные ценности преступно бросают в темноту и расписок не требуют… Неужели?..
Но Суворов-Резун ни на что такое не намекает. Он так и пишет: «Не хочу плохого наговаривать…» Суворов-Резун — честный, порядочный человек. Это уж мы сами, прости Господи, начали что-то думать — исключительно по своей собственной порочности.
Ну, к примеру, взрывчатку Хмельницкий себе оставлял. Мало ли дома какие взрывные работы придется вести. Улучшить планировку — одного ящика динамита может и не хватить. Патроны, радиостанции, винтовки — это все для дачи. Из винтовок можно частокол сделать. Из патронов — трубопроводец, из радиостанций — телевизор. Из трех радиостанций классный телевизор выходит, фирмы «Сименс»!..
Чтобы всего этого мы не подумали, Суворов-Резун продолжает «не хотеть плохого наговаривать»:
«Нашли работу и Хмельницкому — начальником выставки трофейного вооружения: дорогие заморские гости, посмотрите направо, посмотрите налево… Хотя это и экскурсовод может делать. Главное в другом: разрешил Сталин советскому солдату грабить Европу».
Я прямо вижу эту душераздирающую сцену — к сдавшемуся немецкому гарнизону подходит русский сержант и требует отдать дальнобойную пушку.
Немцы не отдают. Это любимая их пушка. Она хорошо их выручила под Харьковом.
«Пушка нужна не мне, а для выставки трофейного вооружения», — пытается по-доброму убедить их русский сержант.
Немцы — ни в какую. Немецкий фельдфебель с распущенными волосами выбегает из толпы, закрывает своим телом пушку и, раздирая на себе одежды, кричит: «Только через мой арийский труп! Эта пушка прошла со мной от Бреста до Москвы и обратно. Она мне как мать, дочь и сестра!»
Другие немцы берут за руки рыдающего фельдфебеля и, уводя его, укоризненно бросают сержанту-кровопийце: «Последнего лишаешь».
Сержант смущен:
«Не безоружными ведь оставляю. Вон у вас их сколько, фауст-патронов».
«Друга не отдают», — наставительно произносит пожилой фолькс-штурмовец. Он, как и старики всего мира, никогда не упустит случая поучить молодежь.
Сержант юношески краснеет:
«Ну, я тогда этот миномет заберу. Судя по его виду, вы из него по нам совсем немного стреляли»…
А потом Хмельницкий показывает миномет на выставке трофейного оружия!
Вот такую душераздирающую картину вижу я, читая Суворова-Резуна. Ограбил Хмельницкий Германию. Чтобы сделать выставку с трофейными танками, самолетами, артиллерией и минометами. Сволочь.
Как хорошо, что Суворов-Резун его раскусил. А то мы так и прожили бы жизнь, не зная, кем Хмельницкий был на самом деле. А теперь знаем, что он работал на выставке трофейного оружия.
На эту выставку приезжали конструкторы, чтобы познакомиться с немецким оружием и перенять новинки, а также командующие, чтобы знать, с чем имеют дело, — но это так, детали, не стоящие внимания…
Важно не это. Важно главное. Разрешил Сталин советскому солдату грабить Европу.
Опять же, Суворов-Резун не знает (или прикидывается, что не знает), что перед пересечением границы был зачитан приказ, по которому за разбой, насилия и прочее следует расстрел. Если солдаты, скажем, видели в поле корову, ее брать себе они не имели права. Существовали определенные службы, которые занимались обеспечением, они документировали все приобретения. В наши дни англичане и американцы любят смаковать тему про насилия советских солдат в Германии; насилия действительно были, но за этим следовал расстрел. Эйзенхауэр тоже утверждал расстрелы для любвеобильных американских солдат — десятками в месяц, — но про это англичане и американцы сейчас не вспоминают. Память отшибло.
Но мы отвлеклись. О чем Суворов-Резун ведет речь?
А, о Хмельницком, адъютанте Ворошилова.
Странно, чего это Суворов-Резун на него так ополчился?
«А у меня давняя ненависть к адъютантам и порученцам».
Вот в чем дело! Не любит Суворов-Резун адъютантов и порученцем. В «Аквариуме» он объяснил — почему. Потому что один адъютант сказал ему: «Не суетись под клиентом».
А ведь правильно сказал! Абсолютно правильно. Если бы Суворов-Резун не суетился перед своим работодателем, внимательно работал над текстом, то не писал бы явные глупости.
Насчет порученцев: помощники были у всех наркомов и министров обороны. У заместившего Ворошилова на посту наркома Тимошенко тоже был порученец, генерал Злобин, этот генерал выполнял весьма ответственные задания.
Но для Суворова-Резуна это неважно. Не любит Суворов-Резун порученцев. Восхитившись боевым офицером, ненавидящим порученцев, перейдем к фотографии из его книги.
Подпись Суворова-Резуна: «Молодой человек с двумя орденами — Р. П. Хмельницкий. Позади Ленина — покровитель Хмельницкого — К. Е. Ворошилов».
Вот он какой, Хмельницкий, — молодой и веселый. И с двумя орденами. Наверняка ни за что. Порученец.
Белая полоска на груди Хмельницкого меня заинтересовала. Я обратился к биографической книге о Ворошилове и вдруг увидел ту же фотографию… но в неурезанном виде. Белая полоска — от повязки. Рука Хмельницкого была забинтована.
И вдруг я вспомнил: про Хмельницкого я уже читал!
Да, у Грабина, конструктора артиллерийских орудий:
«Вскоре на огневой позиции неожиданно появился комдив Хмельницкий, состоявший при наркоме при особых поручениях. Это был чуть сутуловатый человек с темной шевелюрой и строгим лицом. Но он был строг к себе, а с подчиненными предупредителен. Известно было, что во время гражданской войны он спас Ворошилову жизнь. Климент Ефремович долгие годы работал с ним вместе, ценил его как хорошего организатора и чуткого человека» (Грабин В. Г. Оружие победы. М., 1989. С. 236).
Прямо как в песне о двух товарищах: «Но жизнь ему спас другой».
А где это Хмельницкий мог спасти Ворошилову жизнь?
Ворошилов возглавлял группу делегатов съезда, участвовавших во взятии Кронштадта. Во взятии Кронштадта участвовал и Хмельницкий. Пулю, что предназначалась Ворошилову, Хмельницкий принял на себя.
У И. В. Тюленева об этом написано так:
«18 марта бои в Кронштадте закончились. Весь его гарнизон был обезоружен. Участники штурма — делегаты и гости X партсъезда и высший начальствующий состав частей и соединений — собрались в бывшем Морском собрании. Ворошилов, принимавший непосредственное участие в бою, едва не погибший под пулеметным огнем (рядом с ним был ранен его порученец Хмельницкий), огласил доклад Центральному Комитету» (Тюленев И. В. Через три войны. С. 109).
Ай да прихлебатель, ай да адъютантишка!
Чего только не делал, чтобы выслужиться!
Недаром ненавидел его Суворов-Резун. Ой, недаром!
«И еще — командирская карьера неестественная, первая командная должность — командир полка: ни взводом, ни батальоном, ни ротой не командовал, а этак сразу на полк. И не просто полк. 1-я Московская Пролетарская стрелковая дивизия — это «придворная» столично-парадная дивизия: иностранные гости, торжества, показуха».
Конечно, про 1-ю Московскую Пролетарскую Суворов-Резун врет.
Н. Н. Воронов, главный маршал артиллерии:
«Московская Пролетарская стрелковая дивизия, куда я после академии прибыл командиром артиллерийского полка, была хорошо укомплектована и отличалась высокой выучкой личного состава… Наш полк был, в сущности, опытно-экспериментальной базой для инспекции артиллерии и Главного артиллерийского управления Красной Армии. Все время поступали поручения о проверке боевых качеств новых модернизируемых образцов орудий, приборов и боеприпасов, о проведении различных опытных учений. Инспектор артиллерии Красной Армии В. Д. Грендель и начальник ГАУ Н. А. Ефимов давали множество заданий и, в свою очередь, оказывали полку помощь всем, чем могли» (Цит. по: Мы сыновья твои, столица / Сост. А. И. Крикуненко. М., 1981. С. 54).
Добавим, что артиллерийскую «политику» в создании новых артиллерийских вооружений фактически определял именно В. Д. Грендель. Создатель лучших советских пушек Грабин отзывается о нем в превосходной степени. Можно сказать, именно благодаря Гренделю и Грабину советская артиллерия была вооружена достаточно хорошо и избавилась от увлечения универсальными и безоткатными пушками.
Полигоном же для новых образцов была Московская Пролетарская стрелковая дивизия. Красная Армия была построена по территориально-милицейскому принципу, а Московская Пролетарская относилась к числу немногочисленных (до середины 30-х) кадровых дивизий с достаточно профессиональным составом.
Но Суворов-Резун другого мнения:
«…настоящей боевой подготовки тоже нет. Вместо нее — показуха или подготовка к следующей показухе, «балет» — как выражаются в Красной Армии. У Хмельницкого из пяти командирских назначений четыре — в столично-придворную дивизию».
Н. Н. Воронов другого мнения. Он пишет, что именно в Московской Пролетарской отрабатывалась тактика применения артиллерии.
«Много мы тренировались в стрельбе прямой наводкой по движущимся танкам. Постепенно выработалась несложная, но весьма действенная методика обучения…
Как-то на полигоне проводились учебные стрельбы по танкам. В них принимали участие все стрелковые подразделения дивизии. На стрельбы прибыл комдив Р. П. Хмельницкий. Условия стрельбы показались ему слишком сложными, он тут же снизил шкалу оценок на одну ступень и установил денежные премии за отличное выполнение задачи. Каково же было его удивление, когда все орудия получили отличные оценки! Делать нечего. Комдив тут же стал выдавать премии, но вскоре деньги у него кончились. Пришлось подзанять значительную сумму. Когда все деньги были розданы, комдив сказал со вздохом:
— Хоть и обобрали меня ваши артиллеристы, но я рад вашим успехам!» (Там же. С. 56–57).
Позднее, с началом войны, эта дивизия, переименованная в 1-ю Московскую мотострелковую, показала свою выучку на Березине.
«На рубеже Березины Западный фронт задержал передовые части группы армий «Центр». Особенно упорные бои разгорелись в районе Борисова, расположенного на шоссе Минск — Москва. Здесь отличилась 1-я Московская мотострелковая дивизия полковника Я. Г. Крейзера. Хорошо организованным контрударом она на двое суток задержала противника на Березине» (Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945. С. 66).
Но вернемся к Суворову-Резуну. Он все еще ругательски ругает Хмельницкого:
«Ворошилов — холуй и холуев вокруг себя плодил. И надо быть холуем врожденным, чтобы при
Ворошилове держаться. Хмельницкий держался».
Но к чему это Суворов-Резун посвятил Хмельницкому столько страниц?
А вот почему: Хмельницкий в 1941 году возглавлял 34-й стрелковый корпус.
«Необычна особая секретность, которая окружает 34-й стрелковый корпус и всю 19-ю армию, в состав которой он входит. В «Ледоколе» я рассказал о тайной переброске войск на территорию Одесского округа, настолько секретной, что сам командующий Одесским округом генерал-полковник Я. Т. Черевиченко не знал, что на территорию его округа перебрасывается целая армия».
Мне от этих слов стало жутко: такая глубокая, дикая секретность, что даже командующий военным округом не знает о целой армии на его территории. Не иначе, как Сталин в глубокой тайне готовился нанести удар по Европе. Если не готовился, то к чему скрывать войска от командующего?
Обращаюсь к литературе — и обнаруживаю… Впрочем, я лукавлю. Я давно прекрасно знаю, что 19-ю армию перебрасывали в Киевский особый военный округ, а не в Одесский. Неудивительно, что глава Одесского военного округа об этой армии ничего не знал. К литературе я обращаюсь только ради читателя. Служивший в КОВО И. Х. Баграмян пишет в мемуарах:
«Во второй половине мая мы получили директиву, в которой предписывалось принять из Северо-Кавказского военного округа и разместить в лагерях управление 34-го стрелкового корпуса с корпусными частями, четыре стрелковые и одну горнострелковую дивизии… В первых числах июня мы узнали, что сформировано управление 19-й армии. Разместится оно в Черкассах. В новую армию войдут все пять дивизий 34-го стрелкового корпуса и три дивизии 25-го стрелкового корпуса Северо-Кавказского военного округа» (Баграмян И. Х. Мои воспоминания. С. 193–194).
Но откуда же я все-таки узнал о 19-й армии? Из мемуаров Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления». В них Жуков цитирует Баграмяна, и как раз про 34-й корпус и 19-ю армию! Суворов-Резун даже Г. К. Жукова не читал!
В своей книге Жуков называет пост Баграмяна, «тогда полковника, начальника оперативного отдела Киевского особого военного округа». Не Одесского!
Жуков пишет и о причинах появления 19-й армии в Киевском особом военном округе:
«В течение всего марта и апреля 1941 года в Генеральном штабе шла усиленная работа по уточнению плана прикрытия западных границ и мобилизационного плана на случай войны. Уточняя план прикрытия, мы докладывали И. В. Сталину о том, что, по расчетам, наличных войск Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского округов будет недостаточно для отражения удара немецких войск. Необходимо срочно отмобилизовать несколько армий за счет войск внутренних округов и на всякий случай в начале мая передвинуть их на территорию Прибалтики, Белоруссии и Украины…
13 мая Генеральный штаб дал директиву выдвигать войска на запад из внутренних округов. С Урала шла в район Великих Лук 22-я армия… из Северо-Кавказского округа в район Белой Церкви — 19-я армия…»
Белая Церковь, как мы помним, а также Черкассы, где было управление 19-й армии, — это середина Украины, подступы к Киеву.
А не румынская граница.
Но для Суворова-Резуна это без разницы:
«Историки-коммунисты могут высказать смелое предположение, не обороны ли ради выдвигалась к границам 19-я армия генерал-лейтенанта И. С. Конева и входящий в ее состав 34-й стрелковый корпус генерал-лейтенанта Хмельницкого?»
Да, могут задать этот вопрос — смелый вопрос, даже дерзкий — коммунисты-историки. Но Суворов-Резун тут же срезает их убийственным доводом:
«34-й стрелковый корпус необычен и по величине, и по составу: помимо стрелковых, он имеет горнострелковую дивизию…
Отметем сомнения: нет, не ради обороны, и контрудары не замышлялись. Зачем в обороне горнострелковые дивизии? Горы только по ту сторону границы — в Румынии».
Все же жаль, что Суворов-Резун не читал Жукова. Повторим для него слова прославленного полководца: «С Урала шла в район Великих Лук 22-я армия… из Северо-Кавказского округа в район Белой Церкви — 19-я армия…»
Кавказ — это горы. Не река, не озеро, а горы. И горы высокие.
Во время советско-финской войны французы готовились к операции «Баку» по захвату русской нефти. С окончанием советско-финской войны они угомонились не сразу.
«В связи с окончанием советско-финской войны и угрозой англо-французского нападения на СССР в Закавказье нарком обороны 4 апреля направил в ЦК ВКП(б) доклад, в котором предлагал усилить состав войск СКВО, ЗакВО, КОВО и ОдВО. Предполагалось отправить в СКВО управления 34-го и 47-го стрелковых корпусов, 8-ю, 100-ю и 164-ю дивизии, что довело бы состава войск округа до 10 стрелковых дивизий» (Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. С. 339).
Потому-то и появились горнострелковые дивизии.
«Кстати, как только Гитлер нанес упреждающий удар и война для Советского Союза превратилась в «великую» и «отечественную», генерал-лейтенант Хмельницкий еще до первой встречи с противником бросил 34-й корпус и больше на фронте не появлялся. Ему спокойнее было «в распоряжении командующего Ленинградским фронтом» или заведовать управлением снабжения в глубоком тылу».
Суворов-Резун и здесь не знает фактов. В составе 19-й армии 34-й корпус Р. П. Хмельницкого был переброшен в Белоруссию и воевал там.
«После ожесточенных боев за Витебск 19-я армия отошла на переформирование. Ее 34-й стрелковый корпус генерал-майора Р. П. Хмельницкого в составе 127-й и 158-й стрелковых дивизий 18 июля вошел в подчинение 16-й армии… Дивизии были весьма малочисленны, весь корпус имел не более 1400 человек» (Сквозь огненные вихри. М., 1987. С. 30).
Фактически корпус погиб, поскольку был брошен навстречу 3-й танковой группе немцев. Хмельницкий перестал быть командиром корпуса 9 июля — в день расформирования корпуса.
Но читаем Суворова-Резуна дальше. Из всего своего вопиющего незнания он делает бредовый вывод:
«Коммунисты больше не могут отрицать того, что Сталин готовил захват Европы».
Ясно, не могут. Правда мы не коммунисты, коммунист — В. Б. Резун. Не может он, принципиальный партиец, чекист с горячечной головой и холодным сердцем, верный воинской присяге советский офицер, отрицать, что Сталин готовил захват Европы.
«Но, возражают они, Сталин готовил удар на 1942 год».
Коммунист Резун возражает себе же, утверждая, что удар готовился в 1942 году. Ну, что ж, у них, коммунистов, провозглашена свобода дискуссий, демократический централизм, широкое обсуждение в первичных организациях и все такое. Это мы, беспартийные, не имели при коммунистах права на собственное мнение.
«Не согласимся с коммунистами: если готовился удар на 1942 год, то Хмельницкий провел бы лето и осень 1941 года на курортах Кавказа и Крыма…»
Возражает-то коммунисту В. Б. Резуну перебежчик В. Суворов. Этакое раздвоение личности. Оставим Суворова-Резуна спорить с самим собой. Больных не надо беспокоить.
Глава 23 называется «Жуковская команда». В ней Суворов-Резун вовсю ругает Жукова: «Жуков не был мелочным. Он не любил наказаний типа выговор или строгий выговор. Жуковское наказание: расстрел-Генерал-майор П. Г. Григоренко описал один случай из многих. Вместе с Жуковым из Москвы прибыла группа слушателей военной академий — офицерский резерв. Жуков снимал тех, кто, по его мнению, не соответствовал занимаемой должности, расстреливал и заменял офицерами из резерва. Ситуация: отстранен командир стрелкового полка, из резерва Жуков вызывает молодого офицера, приказывает ехать в полк и принять его под командование. Вечер. Степь на сотни километров. Все радиостанции по приказу Жукова молчат. В степи ни звука, ни огонька — маскировка. Ориентиров никаких. Пала ночь. Всю ночь офицер рыскал по степи, искал полк. Если кого встретишь в темноте, то на вопрос не ответит, никому не положено знать лишнего, а если кто и знает, проявит бдительность: болтни слово — расстреляют. До утра офицер так и не нашел свой полк. А утром Жуков нашел на полк следующего кандидата. А тому, кто полк найти не сумел — расстрел».
Когда я прочитал такое — поразился: каким все-таки злодеем оказался Г. К. Жуков!
А потом прочитал Григоренко. Даже при том, что Григоренко был диссидентом и жил в США, того, что лепит Суворов-Резун, он никогда не писал.
Вопреки утверждению Суворова-Резуна офицер нашел полк.
Вот что пишет Григоренко:
«Майор Т. Из академии мы ушли в один и тот же день — 10 июля 1939 года. Он в тот же день улетел на ТБ-3.
Прилетел он на Хамар-Дабу 14 июня. Явился к своему непосредственному начальнику — начальнику оперативного отдела комбригу Богданову. Представился. Богданов дал ему очень «конкретное» задание: «Присматривайтесь!» Естественно, человек, впервые попавший в условия боевой обстановки и не приставленный к какому-либо делу, производит впечатление «болтающегося» по окопам. Долго ли, коротко ли он присматривался, появился Жуков в надвинутой по-обычному на глаза фуражке. Майор представился ему. Тот ничего не сказал и прошел к Богданову. Стоя в окопе, они о чем-то говорили, поглядывая в сторону майора. Потом Богданов поманил его рукой. Майор подошел, козырнул. Жуков, угрюмо взглянув на майора, произнес: «306 полк, оставив позиции, бежал от какого-то взвода японцев. Найти полк, привести в порядок, восстановить положение! остальные указания получите от товарища Богданова».
Жуков удалился. Майор вопросительно уставился на Богданова. Но тот только плечами пожал: «Что я тебе еще могу сказать? Полк был вот здесь. Где теперь, не знаю. Бери вон броневичок и езжай разыскивай. Найдешь, броневичок верни сюда и передай с шофером, где и в каком состоянии полк».
Солнце к этому времени уже зашло. В этих местах темнеет быстро. Майор шел к броневичку и думал — где же искать полк. Карты он не взял. Богданов объяснил ему, что она бесполезна. Война застала картографическую службу неподготовленной. Съемки этого района не проводились. Майор смог взять с карты своего начальника только направление на тот район, где действовал полк. Приказал ехать в этом направлении, не считаясь с наличием дорог. В этом районе нам мешал не недостаток дорог, а их изобилие. Суглинистый грунт степи позволял ехать в любом направлении, как по асфальту, а отсутствие карт понуждало к езде по азимуту или по направлению. Поэтому дороги и следы пересекали район боевых действий во всех направлениях. Майор не ошибся в определении направления, и ему повезло — полк он разыскал довольно быстро. Безоружные люди устало брели на запад к переправам на реке Халхин-Гол. Это была толпа гражданских лиц, а не воинская часть. Их бросили в бой, даже не обмундировав. В воинскую форму сумели одеть только призванных из запаса офицеров. Солдаты были одеты в свое, домашнее. Оружие большинство побросало.
Выскочив из броневичка, майор начал грозно кричать: «Стой! Стой! Стрелять буду!» Выхватил пистолет и выстрелил вверх. Тут кто-то звезданул его в ухо, и он свалился в какую-то песчаную яму. Немного полежав, он понял, что криком тут ничего не добьешься. И он начал призывать: «Коммунисты! Комсомольцы! Командиры — ко мне!» Призывая, он продвигался вместе с толпой, и вокруг него постепенно собрались люди. Большинство из них оказалось с оружием, тогда с их помощью он начал останавливать и неорганизованную толпу. К утру личный состав полка был собран. Удалось подобрать и большую часть оружия. Командиры все из запаса. Только командир, комиссар и начальник штаба — кадровые офицеры. Но все трое были убиты во время возникшей паники. Запасники же растерялись. Никто не помнил состав своих подразделений.
Поэтому майор произвел разбивку полка на подразделения по своему усмотрению и сам назначил командиров. Разрешил всему полку сесть, а офицерам приказал составить списки своих подразделений. После этого он намеревался по подразделениям выдвинуть полк на прежние позиции. А пока людей переписывали, прилег спать после бессонной ночи. Но отдохнуть не удалось. Послышался гул приближающейся машины. Подъехал броневичок. Остановился невдалеке. Из броневичка вышел майор, направился к полку. Два майора встретились. Прибывший показал выписку из приказа, что он назначен командиром 306-го полка.
— А вы возвращайтесь на КП, — сказал он майору Т. Майор Т. хотел было объяснить, что он проделал и что намечал дальше. Но тот с неприступным видом заявил:
— Сам разберусь.
Т. пошел к броневичку. Там его поджидали лейтенант и старший командир. Лейтенант предъявил майору ордер на арест:
— Вы арестованы, прошу сдать оружие.
Так началась его новая постакадемическая жизнь. Привезли его уже не на КП, а в отдельно расположенный палаточный и земляной городок — контрразведка, трибунал, прокуратура. Один раз вызвали к Следователю. Следователь спросил:
— Почему не выполнили приказ комкора?
В ответ майор рассказал, что делал всю ночь и чего достиг. Протокол не велся. Некоторое время спустя состоялся суд.
— Признаете себя виновным?
— Видите ли, не… совсем…
— Признаете ли себя виновным в преступном невыполнении приказа?
— Нет, не признаю. Я выполнял приказ. Я сделал все, что было возможно, все, что было в человеческих силах. Если бы меня не сменили и не арестовали, я бы выполнил его до конца.
— Я вам предлагаю конкретный вопрос и прошу отвечать на него прямо: выполнили вы приказ или не выполнили?
— На такой вопрос я отвечать не могу. Я выполнял его, добросовестно выполнял. Приказ находился в стадии выполнения.
— Так все же был выполнен приказ о восстановлении положения или не был? Да или нет?
— Нет еще.
— Достаточно. Все ясно. Уведите!
Через полчаса ввели в ту же палатку снова:
— … К смертной казни через расстрел».
Григоренко завершает этот отрывок так:
«Военный совет Фронтовой группы от имени Президиума Верховного Совета СССР помиловал майора Т. Помиловал и остальных шестнадцать осужденных трибуналом Первой армейской группы на смертную казнь».
Весь отрывок воспоминаний Григоренко я цитирую по книге Б. Соколова «Неизвестный Жуков: портрет без ретуши». Соколов сопровождает текст уточнением: бежал не 306-и, а 603-й полк.
С бегства этого полка началось сражение при горе Баин-Цаган. Жуков пишет в «Воспоминаниях и размышлениях»:
«Было ясно, что в этом районе никто не может преградить путь японской группировке для удара во фланг и тыл основной группировке наших войск».
А в это время майор Т. приказал переписать личный состав и лег вздремнуть.
Японцы смогли без помех переправиться через Халхин-Гол, перетащить противотанковую артиллерию и начали окапываться. Пока они не закрепились, Жуков бросил против японцев танки, прямо без пехоты, поскольку 24-й мотострелковый полк еще требовалось подтянуть. Много танков, конечно, сгорело, но японцы были выброшены за реку.
Б. Соколов:
«… Приказ представителя наркома обороны будущего маршала Г. И. Кулика об отходе советских войск с восточного берега Халхин-Гола, отданный вопреки мнению Жукова, привел к паническому бегству 603-го полка, который пришлось останавливать злополучному майору Т. Японцы воспользовались этим и захватили гряду господствующих высот, выбить их оттуда стоило больших потерь».
Итак, Суворов-Резун, используя воспоминания Григоренко, их просто переврал.
Сфальсифицировав историю с Жуковым, Суворов-Резун с тем же усердием принимается за Рокоссовского.
«Летом 1941 года Рокоссовский командовал 9-м механизированным корпусом на Украине. Корпус готовился к нанесению внезапного удара. В начале июня вся артиллерия корпуса была тайно переброшена в приграничные районы и весь корпус получил приказ на тайное выдвижение к границе».
Проверяем по мемуарам Рокоссовского — была ли его артиллерия переброшена к границе?
К. К. Рокоссовский:
«Войскам было приказано выслать артиллерию на полигоны, находившиеся в приграничной зоне. Нашему корпусу удалось отстоять свою артиллерию. Доказали, что можем отработать все упражнения у себя на месте. И это выручило нас в будущем» (Рокоссовский К. К. Солдатский долг. С. 8).
Здесь Суворов-Резун использует тот же принцип. Берутся воспоминания и нагло перевираются. Не у каждого читателя есть в доме воспоминания К. К. Рокоссовского. А если есть, то слова Суворова-Резуна будут сочтены за ошибку. Может, это и ошибка, но из подобных «ошибок» состоят все-все аргументы Суворова — Резуна, до единого, в пользу его «теории».
Но приказ выслать артиллерию на полигоны все-таки был? Значит, готовился удар?
Источники говорят, что артиллерия высылалась на полигоны, но в 1941-м году в меньшем числе, чем раньше.
Начальник Главного управления РККА Н. Д. Яковлев:
«2 мая 1941 года у начальника штаба округа М. А. Пуркаева состоялось совещание, на котором обсуждался вопрос о положении с лагерями. Было решено, что поскольку из Москвы на этот счет не было никаких конкретных указаний, то артиллерию приграничных стрелковых дивизий в полном составе из лагеря не вьшодить, а поступить так: от каждого из двух артполков отправлять на полигон сроком на один месяц по дивизиону. И после боевых стрельб возвращать эти дивизионы в свои соединения, заменяя их следующими по очереди. Таким образом, в приграничных стрелковых дивизиях из 5 дивизионов артполков на месте всегда находилось по 3 дивизиона» (Яковлев Н. Д. Об артиллерии и немного о себе. С. 51).
Рокоссовский просто придержал у себя всю артиллерию.
Так, с артиллерией мы разобрались.
Теперь разберемся с утверждением Суворова-Резуна, что «весь корпус получил приказ на тайное выдвижение к границе».
Где находился 9-й механизированный корпус К. К. Рокоссовского 22 июня 1941 года?
И. Х. Баграмян: