Русский писатель в СССР и в эмиграции
Русский писатель в СССР и в эмиграции
В воскресенье 29 октября вышел давно обещанный номер «Вядомостей Литерацких», «посвященный» советской литературе[188].
Редакция «Вядомостей» может гордиться - номер этот вызвал похвалу московской печати, милостиво окрестившей его «советским».
Весь номер заполнен «оригинальным» материалом. 39 советских авторов (согласно рекламе самих «Вядомостей») говорят и смотрят с его 26-ти страниц, непомерно широких страниц «Вядомостей Литерацких». Из каждой их строки нагло выпирает явная, неприкрытая пропаганда марксизма. На первой же странице Карл Радек пишет: «Культура наша - культура марксистская. 50 лет прошло после смерти Маркса, однако мир до сих пор не создал более цельного и научно обоснованного, чем миросозерцание марксистское...» И все остальные советские гости «Вядомостей» наперебой стараются доказать, что единственной плодотворной почвой для жизни, науки и искусства является советская почва, унавоженная идеями Маркса, Энгельса и Ильича. Всеволод Иванов заканчивает свой «Автопортрет» восторженным восклицанием, захлебываясь от счастья: «В такой стране (как СССР) стоит жить, работать и быть счастливым. Я - счастлив».
Все эти пропагандные восторги, вынесенные на трибуну «Вядомостей», нас не трогают и не касаются. Упоминаю о них только вскользь, чтобы отметить лейтмотив номера. Всё это нам давно хорошо знакомо по русским оригиналам.
Но есть в этих переводах, изготовленных «на вынос», что-то до такой степени унизительное и жалкое для человеческого достоинства, что становится больно вновь ожившею старою неизбывною болью за русского писателя, за русское живое слово, изуродованное и умученное в тисках этого «наиболее цельного и основательного миросозерцания».
*
Вопреки рекламным уверениям «Вядомостей» в их «советском» номере представлены далеко не все «старые» и «молодые» советские писатели.
Нет Замятина, нет Вересаева, нет Булгакова, нет Романова[189], Зощенки... Конечно, на это есть свои тайные, закулисные причины.
На первом месте помещена статья К. Радека «Культура нарождающегося социализма», где доказывается, что если вообще есть культура, то вот именно эта культура нарождающегося социализма, начало которой, впрочем, положено только Марксом[190].
Затем следуют статьи Михаила Слонимского «Жизнь советской литературы», Корнелия Зелинского «В книжной лавке», в которой автор скромно называет свое имя среди наиболее талантливых писателей, Валерия Кирпотина «Сов. литература в начале второй пятилетки», Сергея Динамова «О современной советской драматургии».
Две страницы, иначе 12 столбцов, занимает статья Ильи Груздева «Горький и октябрьская революция»[191], в которой автор оправдывает «великого» Горького (в одной из статей газеты Горький так и назван «великим»)[192] в том, что он не сразу признал большевицкий опыт. Страницы эти буквально набиты иллюстрациями, на которых Горький изображен в 15-ти видах, маленьким и великим, во всех позах и ракурсах, с Лениным, Сталиным, в кругу комсомольцев, в карикатуре, в скульптуре и живописи. Благодаря тому, что они имели честь сняться вместе с Горьким, попали также на страницы «советских» «Вядомостей» Лев Толстой, А.П. Чехов и Леонид Андреев.
После этого пятистраничного введения даны пять автобиографических очерков: Белого[193], А. Толстого, Всев. Иванова, Веры Инбер и Леонова. Две страницы отведено образцам советской литературы. На одной - старый рассказ Пильняка. Пильняка К. Зелинский причисляет к авторам, «насквозь пропитанным старой культурой». Потому, наверно, так мало о Пильняке и Пильняка в номере[194]. Старый рассказ, очeвидно, вольность польского переводчика[195]. На второй странице, отведенной под образцы, - стихотворения Безыменского, Пастернака, Светлова, Кирсанова, Сельвинского и Жарова в переводе Ю. Тувима[196], А. Слонимского, Л. Подгорского-Околова и В. Броневского.
Затем следуют статьи М. Кольцова о сатире в СССР, Н. Огнева «Растет новый человек», статьи о советском театре, кинематографе, живописи, скульптуре, архитектуре, музыке, печати, издательстве. Завершается же всё обширными объявлениями Интуриста, Торгсина, Совпольторга и «Международной книги».
*
Как ни стараются советские сотрудники «Вядомостей», - правды не скроешь.
Напрасно уверяет Мих. Слонимский, что для писателя в сов. России реки текут медом. Тут же рядом между строк глядит во всем своем убожестве неприкрытая горькая истина о подневольной жизни советского писателя.
Профессия писателя в СССР, по словам М. Слонимского, самая почетная. Писателю, как известному, так и начинающему, предоставляются все возможности для развития его таланта, все нужные ему материалы для разработки тем его книг.
Книга же в сов. России расхватывается тут же по ее выходе в миллионах экземпляров.
Всё это, может быть, и так. Ничего здесь особенного, в конце концов, нет. Тираж книги в сов. России объясняется размерами страны, незаглохшею среди населения, несмотря ни на что, потребностью в живом слове. Забота же правительства о развитии и направлении таланта писателя - палка о двух концах.
В той же статье М. Слонимский вскользь, мимоходом рассказывает о «пути» Мариетты Шагинян от мистицизма до романа о пятилетке. Путь этот он называет «характерным и убедительным примером того перерождения человека, которое в разных областях, в разных профессиях является одинаково типичным для советской действительности»[197]. По-нашему же это Прокрустово ложе, на котором вытягивают малых и обезглавливают больших, чтобы подогнать всех под один казенно-установленный рост.
Достаточно красноречивы, скупо сообщаемые К. Зелинским в его кратком обзоре сов. Литературы[198], сами факты казенной опеки над литературой и писателями в СССР, факты, свидетельствующие о далеко не веселой и непочетной стороне писательской жизни советского автора.
Но еще более красноречивы показания самих авторов, помещенные в «Вядомостях» - статья о Горьком и «автопортреты».
Статья о Горьком может быть названа историей его обращения. Перед кем оправдывает автор статьи Горького? Перед кем оправдываются «старые» писатели А. Белый и А. Толстой? У А. Толстого его «автопортрет» так и назван - «Несколько слов разъяснения». До пролетарской революции, видите ли, А. Толстой томился отсутствием темы, стиля и энергии. Писателя из него сделал только октябрь.
«Если бы не было революции, - пишет он, - ждала бы меня в лучшем случае судьба Потапенки: серая, бесцветная работа дореволюционного среднего писателя. Октябрьская революция дала мне всё...
До 1917?г. я не знал, для кого пишу. Теперь я чувствую живого читателя, который мне нужен, который обогащает меня и которому я нужен. 25 лет тому назад я подходил к литературе как к приятному занятию, какой-то забаве. Теперь я ясно вижу в литературе мощное оружие борьбы пролетариата за мировую культуру и по мере своих сил отдаю себя этой борьбе. Это сознание - мой сильнейший побудитель к творчеству. Припоминаю, как в первое десятилетие своей писательской работы я с трудом находил темы для романа или рассказа. Теперь я задумываюсь над тем, как мало осталось жизни и как мало сил в одной жизни, чтобы стоять наравне с темпом нашей великой эпохи».
Собственно, главной гордостью и его самого и сов. критиков является «Петр I». О других своих книгах А.Толстой не упоминает. Но что мешало А. Толстому писать своего «Петра I» в эмиграции, где роман этот, кстати, встречен лучше, чем в сов. России, - остается неясным. Впрочем, о своем эмигрантском периоде А. Толстой благоразумно умалчивает. Думается, что «Вядомости» оказали ему плохую услугу, сообщив в примечании на предпоследней странице о годах, проведенных А. Толстым за границей.
Всё, конечно, дело вкуса и природных особенностей человека. Смена вех и переезд через границу сделали А. Толстого необычайно производительным. А вот другой писатель, вернувшийся в Россию из эмиграции, А. Дроздов умолк непонятным и страшным молчанием[199]. За рубежом выпускал книгу за книгой, в которых никто ему, кстати, не мешал изображать разлагающихся интеллигентов и идеальных матросов. В сов. России же А. Дроздов выпустил слабую, подневольную, «не свою» книгу и точно в воду канул[200]. Очевидно, не для всех годится одно и то же лекарство.
Но еще показательнее очерки А. Белого, который старательно уверяет, что до революции занимался литературой только нехотя и между прочим, писателем же стал лишь в 1924?г., когда улеглась его педагогическая революционная деятельность. Вторая часть его очерка посвящена оправданиям в «непонятности» его писаний. Здесь же он старательно цитирует письмо одной колхозницы, которая поняла три его книги[201].
Всё это смешно и одновременно очень грустно. Ясно без пояснений, перед кем должны оправдываться эти попутчики.
Уж не перед читателями же «Вядомостей Литерацких».
*
Первые фразы «советского» номера «Вядомостей» посвящены русской эмиграции.
В начале своей статьи, открывающей номер, К. Радек без зазрения совести заявляет, что из всей «культуры Пушкина, Гоголя, Толстого» русская эмиграция спасла за границей только песенки Вертинского[202] и не написала ни одной книги, «которая бы рассказала миру о том, что пережили, перетерпели и передумали русские эмигранты».
Конечно, ни великодушия, ни даже простой объективной справедливости нельзя требовать от советских гостей «Вядомостей Литерацких». Вслед за Радеком К. Зелинский издевательски называет русскую зарубежную литературу «культурой парижских шоферов», а М. Слонимский заявляет, что в то время, как А. Толстой дарил революции свои лучшие произведения, за границей «умирала, кончалась в длительной агонии эмигрантская литература».
– Русская эмиграция, - по мнению К. Радека, - бесплодна, потому что ничто, кроме ненависти, не связывает ее с жизнью России, так как она знает, что в жизни победоносных народных масс для нее нет места.
Для кого есть место в жизни русских масс, это покажет время. Что же касается первой части утверждения Радека, то она звучит вопиющею несправедливостью. Русская эмиграция всё время напряженно следит за всяким проявлением гонимого и загнанного духа в России. В частности, каждое произведение, появляющееся на полках советских книжных магазинов, если только оно художественно и талантливо написано, встречает за рубежом горячий отклик. Перепечатывается эмигрантскими газетами, переиздается эмигрантскими издательствами, обсуждается в критических статьях, на литературных собраниях. Тот же «Петр I» А. Толстого по кускам перепечатывался в двух больших эмигрантских газетах. И кто же ослеплен ненавистью, советские писатели и публицисты из «Вядомостей Литерацких» или русская эмиграция, которая не кладет партийной грани между художественным словом там в СССР и здесь за рубежом, где, вопреки уверениям большевиков, русская литература жива, богата, свободна и уважаема другими европейскими литературами?
В эмиграции давно установилось мнение, что тяжелый период узкого партийного гнета в России и гнета лишений в зарубежьи не в силах убить истинную русскую литературу. Что все препятствия будут изжиты и преодолены ею, и в новой свободной России снова сольется в одно общее русло разделившаяся на два потока свободная и праведная река русского художественного слова.
*
«Советский» номер «Вядомостей Литерацких» произвел в русской варшавской колонии действие камня, брошенного если в не совсем гладкую, то всё же довольно устоявшуюся за 15 лет поверхность озера.
В «Молве» уже появился ряд статей по поводу этого номера. Союз Русских Писателей и Журналистов в Польше собирается выступить с протестом и организовать за рубежом кампанию против наглой лжи - доказать с материалами в руках существование зарубежной русской литературы[203]. Литературное Содружество посвятило «советским» «Вядомостям» свое собрание, главной целью которого является тот же протест[204]. А сколько безымянного возмущения раздается вокруг, сколько неизвестных голосов требует, чтобы правда была восстановлена.
В конце концов, худа без добра не бывает. И дай Бог, чтобы эта очередная обида не прошла для нас даром.
От слишком пристального копания в своих ранах, добросовестного самоуничижения мы должны обращаться также и к сознанию своей ответственности перед духом русской культуры, хранителями и подвижниками которого мы являемся, унеся его за рубеж нашей Родины, где дух этот теперь гонится и убивается.
Пусть же на ложь советских гостей польской литературной газеты мы с полным сознанием того, что нами было творчески создано за тяжелые годы эмиграции, ответим:
– Нет, не только вертинскую песенку о шарманщике[205] мы спасли из великой русской культуры, попираемой и открыто и нагло презираемой вами, - мы спасли лучшие традиции этой культуры, унесли с собой в чужие земли ее неугасимый светоч, и вот что нами сделано при свете этого светоча - глядите, сколько книг, рожденных из окровавленной взыскующей правды любви к нашей Родине, написано, сколько разнесено по свету творческих, оплодотворяющих чужую землю частиц духа русской культуры. Пусть наши дела свидетельствуют за нас.
Молва, 1933, №?258, 10 ноября, стр.?2-3. Вступительное слово, произнесенное на собрании Литературного Содружества 4 ноября 1933.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.