<Осенние листья>

<Осенние листья>

...думается мне, что в этом, 1934 году, одним из самых живых дел в эмиграции был скромный журнал, просуществовавший всего несколько месяцев и издававшийся именно здесь - в Варшаве. Я говорю о литературном еженедельнике «Меч», выходившем под редакцией Д.С. Мережковского и Д.В. Философова. То, что журнал этот просуществовал всего каких-нибудь 4 месяца с небольшим, роли не играет. «Меч» был камнем, упавшим в «безмятежную» (в последние годы «безмятежность» эта становится зловещей) поверхность эмигрантской жизни. Полет камня и не может быть продолжительным, о силе же его падения можно судить по тем кругам, которые пошли от него по воде...

В основу «Меча» было положено объединение молодых парижских писателей, группирующихся вокруг З.Н. Гиппиус и Д.С. Мережковского, и молодой литературы эмигрантской провинции. Объединение это не состоялось (жаль, потому что потеряна единственная возможность свободного высказывания молодых писателей, для которых «Меч» был своим журналом), но сопоставление двух «климатов» (по слову Д.В.Философова), «парижского» и «провинциального»[306], было сделано, и от столкновения их получилась искра, которая всё же что-то осветила, если не зажгла. Стало ясно, что если в провинции не происходит «идеологического возрождения», то для «парижа» есть опасность в «отвлеченности», в чрезмерном индивидуализме. Что если нет законодателей, «Павлов или Наполеонов» (опять заимствую слова Д.В.Философова) на периферии эмигрантского рассеяния, то и «париж» по внутренним психологическим причинам законодательного голоса не имеет, - в результате чего грозит застой, в условиях эмигрантской жизни равный уничтожению... Таким образом, с достаточной остротою был поставлен вопрос о пересмотре многого, чем зарубежье живет уже давно только по инерции первых лет эмиграции, необходимости поисков общей меры, общего языка, общего делания...

Тонкие тетрадки журнала заключают в себе много материала для жизни, и не заняться им, не поднять начатого было бы преступно. Следовало бы глубже вдуматься в причины возникновения и конца этого дела и извлечь для себя уроки из его опыта. Особого внимания заслуживают напечатанные в нем: статья Д.С. Мережковского «О гуманизме», статьи Д.В. Философова, А.Л. Бема и статья молодого писателя, живущего в Ужгороде, Вас. Федорова «Бесшумный расстрел», вызвавшая резкую полемику с Мережковским, которая и послужила началом конца...

Сейчас самое интересное явление варшавской литературной жизни, пожалуй, - новый кружок «Домик в Коломне». Цитирую из художественных проспектов, рассылаемых учредителями «Домика» лицам, приглашаемым на его собрания: «Как видно из самого названия кружка, он не претендует на устройство многолюдных собраний. Домик маленький, а потому тесный. Но имя Пушкина обязывает к большим и широким темам. В творческой личности Пушкина чудесно сочетались начала национальные с началом всемирным. Поэтому, выступая под знаком Пушкина, “Домик в Коломне” утверждает всемирность как основную традицию русской национальной литературы».

Учредители «Домика» - Д.В. Философов, Е.С. Вебер-Хирьякова и Л.Н.Гомолицкий. К ним примкнули друзья-поляки: Рафал Блют, Г. Стемповский и Иосиф Чапский. Первое собрание состоялось 3 ноября. «Состоялось» и «собрание» тут слишком официальные слова. Гости, приглашенные в «Домик» (среди них были польские поэты Юлиан Тувим, Вл. Слободник, польский молодой писатель Адольф Рудницкий, переводчица Конрада А. Загурская, М. Чапская, польский литературный критик В.К. Заводинский, украинский поэт Е. Маланюк)[307], собрались за столом вокруг символического самовара. Собрание было скорее «чайной беседой», чем заседанием. Специально сделанный для «Домика в Коломне» самовар стоял на красочном бабьем платке, возле которого лежал русский калач. «Все символы, - как пояснял хозяин Домика Д.В. Философов, - нашей борьбы с общественностью и литературно-художественной теорией большевиков». «Правда, - пояснял он, - самовар наш картонный, но и там, у них тоже всё не менее картонное. В теории предполагается, что там всюду в водопроводе есть кипяток и Радек заваривает чай прямо из-под крана, но в действительности это всё враки...»

Доклад прочел польский художник и автор статей по вопросам искусства И. Чапский. Темою доклада (назывался он «Башня из слоновой башни и улица») был трагический сейчас для каждого художника (в широком смысле) вопрос о пропасти, образовавшейся между творческой личностью и обществом. Чапский, как всегда, читал горячо, трепетно, заражая слушателей своим увлеченьем, но тема и без того была достаточно злободневна и вызвала во второй части собрания - за чаем - интереснейшую беседу. (Юлиан Тувим выразил, кажется, очень верную мысль: между художником и его темой становится его творческая индивидуальность - формальная сторона его произведений... - сообщаю это в скобках.)

Вот несколько докладов, намеченных уже «Домиком в Коломне»: Е.С. Вебер-Хирьяковой - о Лермонтове (придаю большое значение этому докладу, вернее беседе, которая последует за ним, - недаром сейчас в Париже наши молодые поэты и писатели придают такое значение Лермонтову, делая из этого байронизировавшего позитивиста чуть ли не своего учителя - тут должны столкнуться две психологии, два эмигрантских мира: субъективно-пассивный - «лермонтовский» и объективно-активный - «пушкинский»...[308] впрочем, не буду предрешать событий, но тема «что для нас Лермонтов» - одна из тем, для нас очень горячих; в связи с ней, но с противоположного конца тема доклада, тоже намеченного «Домиком»), Л.Н. Гомолицкого - «О необходимости литературного течения в эмиграции», Р. Блюта - «Новая проблема биографии Достоевского», Г. Стемповского - «Раскольников и Наполеон», «Мир Шекспира», Д.В. Философова - «Апостол Павел или Наполеон» и другие.

Новь. Седьмой сборник. Под ред. П. Иртеля (Таллинн: Издание «Нови», 1934), стр.92-94, в разделе, составленном из корреспонденции из разных мест. Подп.: Е.Н. (Варшава)