Среди новых книг. Ант. Ладинский. «Пять чувств»

Среди новых книг. Ант. Ладинский. «Пять чувств»

На наших глазах еще так недавно «молодая» зарубежная литература из года в год росла и мужала, и вот незаметно ей исполняется уже 20 лет. Из начинающих ее поэты и писатели превратились в законченных мастеров, творческие пути их определились, и теперь есть возможность подвести какие-то итоги созданного ими. В частности, Ант. Ладинский за последние 10 лет выпустил четыре книги стихов и два исторических романа. В последнем своем стихотворном сборнике «Пять чувств», недавно вышедшем из печати, поэт достиг той степени мастерства, когда поэтическая форма приобретает почти осязательную пластическую законченность. Но странно, устав от общего лирического жанра, господствующего в зарубежной поэзии, требуя от своих поэтов именно такой конкретности и истории, мы как бы не рады достижениям Ладинского. Нам точно жаль его прежней непреодоленной лиричности. Мастерство нас не трогает, блестяще художественные образы утомляют. Происходит это, возможно, потому, что стиль Ладинского построен на вторичных образах, литературных реминисценциях; когда же поэт оглядывается на мир окружающий, взгляд его становится слишком благополучно оптимистическим –

Вдруг полюбила муза паровоз,

Его бока крутые и дыханье,

Вращенье красное его колес,

Его огромнейшие расстоянья...

На свете всех счастливей машинист:

Он дышит этим воздухом вокзальным,

Он слышит звон пространства, ветра свист

На перегоне дальнем триумфальном[635].

Вот этот «счастливый машинист» очень характерен для Ладинского. Но тот, кто примет и оценит по существу жизнерадостную музу поэта, его декоративный прозрачный стиль, найдет в книге немало прекрасных стихов, а в них - рассыпанных знакомых, милых русскому образов. Особенно много в последних стихах Ладинского лермонтовской романтики. В его стихах можно проследить развитие образов Лермонтова, превращающихся в символы, разрастающихся в темы. И это при основной чуждости творческой стихии Ладинского Лермонтову. Дубовый листок, оторвавшийся от ветки родимой, душа в объятиях ангела, пролетающего над мелочным грешным миром по небу полуночи. Вот два основных лермонтовских образа, на которых Ладинский с особою любовью останавливается. Причем первоначальная его антитеза: черное и голубое, земное и небесное обостряется с каждою новою книжкой всё больше. Земное конкретизируется, небесное же находит в нем свое отражение: это Дон-Кихоты, поэты, мечтатели, не созданные для мира и обреченные на вымирание. К новому миру Ладинский подходит с опаской. Новый мир враждебен музыке небес, и даже в будущей обновленной России он не видит места для поэта своего идеала:

Ты будешь такой - Вавилоном, Пальмирой

Иль Римом! Хотим мы того или нет,

Ты будешь прославлена музыкой, лирой,

Но будешь ли раем? Мужайся, поэт![636]

Поэтому с такой любовью Ладинский обращается к призракам прошлого. Вот - горные вершины «страны высоких подвигов» - Кавказ Ермолова, Печорина, самого Лермонтова; образы Бэлы и Лопухиной.

Витает высоко душа героя –

Прекраснее нет цели для стрелка.

И со свинцом в груди - Арагва? Лета? –

Он слушал, как шумит стихов река.

Но покидая мир (в дорогу сборы!),

Где пленником томился столько лет,

Благодарил он голубые горы

За страсть, за голос девы, шум побед.

Журчит ручей, подобен горной флейте,

И наполняет влагою сосуд.

О девы гор, несите, не пролейте,

Нести кувшин - такой прелестный труд.

Так кончается лучшая вещь сборника и, кажется, вообще лучшая вещь у Ладинского - лирическая поэма, скромно названная «Стихи о Кавказе».

Меч, 1939, №?10, 5 марта, стр.?5. Подп.: Г. Н-в.