Антагонист лирического героя, вредитель, недоброжелатель, соперник, изменник

Антагонист лирического героя, вредитель, недоброжелатель, соперник, изменник

Данная группа включает в себя следующие единицу:

‘аз?у?л — порицающий, порицающая, разлучник, соперник, хулитель, упрекающий, укоряющий;

‘а?з?ил — те же значения, мн. ‘ава?зил, ‘уз?з?а?л, ‘уз?з?ал;

‘аз?у?л ал-байн — разлучник;

г?ура?б ал-байн — ворон разлуки;

рак?и?б — соглядатай, соперник;

х?а?сид — завистник, мн. х?усса?д (х?асад — зависть);

х?асу?д — завистник;

д?идд — противник,соперник;

ва?ши? — клеветник, соперник, доносчик, ябедник, сплетник, мн. вуша?т, ва?шу?на / ва?ши?на;

х?а?’ин — изменник, предатель;

ма?’ил — склоняющийся [к измене], уклоняющийся [от любви], уходящий, изменник;

ка?ших? — враждебный, злобный, мн. кашихуна/кашихин;

‘адувв — враг, мн. а‘да?’;

г?у?л — злой дух;

‘а?тиб — упрекающий;

наси?х мури?б — коварный советчик;

ла?’им — порицающий, упрекающий, хулитель (ла?ма — порицать).

Чувства антагониста:

буг?д? — ненависть;

курх — отвращение.

В словарях арабского языка, а также в двуязычных словарях часто не приводятся значения ряда слов, характерных для поэтического языка арабской лирики. «Слово в стихе,— пишет Ю. М. Лотман,— это слово из естественного языка, единица лексики, которую можно найти в словаре. И тем не менее оно оказывается не равно самому себе. И именно сходство, совпадение его со «словарным словом» данного языка делает ощутимым различие между этими — то расходящимися, то сближающимися, но отделенными и сопоставленными — единицами: общеязыковым словом и словом в стихе… Слово в поэзии «крупнее» этого же слова в общеязыковом тексте… Поэтический мир имеет… не только свой список слов, но и свою систему синонимов и антонимов» [88, с. 85-87]. Например, словарные значения слова ма?’ил (субстантивированное причастие от глагола ма?ла) связаны с «склоняться, наклоняться; питать склонность, симпатия (с предлогом ила?); покровительствовать, относиться сочувственно; заворачивать, заходить; отправляться, направляться; вести, отвести; прислоняться; чувствовать антипатию, враждебность (с предлогом ‘ан), отклоняться, отходить, отворачиваться». Здесь функцию русских приставок с и от выполняют соответственно предлоги ила? и ‘ан, однако в поэтических текстах эти предлоги часто оказываются опущенными, и тогда смысл слова выявляется только в контексте. Обычный сюжет арабских лирических песен и стихотворений — несчастная любовь, жестокость возлюбленной и измена, соответственно глагол ма?ла даже без последующих предлогов приобретает специфическое для лирической поэзии значение «отходить, отворачиваться, чувствовать антипатию, изменять». Причастие действительного залога от глагола ма?ла — ма?’ил, мн. ма?’илу?н, и прилагательное амйалу, мн. ми?л, в словарях обычно приводятся со значениями «склоняющийся, наклонный, покатый» [22, с. 777] или «более склонный к чему- либо», а также «трусливый, робкий; безобразный, гадкий; бесчестный; мерзкий» [169, т. 2, с. 638]. На основании этих словарных значений названные причастие и прилагательное в поэтических текстах получают значения «склонный к измене в любви», «изменник». Например:

Она угощала меня свежим хлебом и рыбой.

Бойся изменников (ми?л, 4), знаю характер изменчивый твой.

Меч обожания длинен, достигнет и рассечет.

Ни деньги тебя не спасут, не спасут и мольбы.

[115, с. 10]

Только вчера, о люди, вы сказали: «любимые (ах?ибба, 2) нам»

И мы с удовольствием вас в брачных бумагах своих записали

Теперь же, когда открылись ваши низкие мысли,

Сердце мое навек отвратилось от вас.

Из наших бумаг изменников (ма?йли?н, 4) вычеркнул я.

[115, с. 18]

В. Спитта-бей переводит слово ма?‘или?н на немецкий язык, как Wankelmuthigen «нерешительные, колеблющиеся» [182, с. 489], однако контекст подсказывает, что здесь следует употребить более категоричные по смыслу слова «бесчестные, изменники». В некоторых случаях это значение слов ма?ла, ма?‘ил, амйал выступает совершенно отчетливо:

Забыть тебя? Пустые слова! Забыть тебя? О боже!

Невозможно! Никогда! И не подумаю даже.

Не мыслю, чтоб сердце мое изменило (ма?ла, йами?лу[11], 4),

Кого-то другого потом полюбило.

[208, с. 1]

В современной суданской поэзии встречается такое же употребление этих слов, например, у поэта Мухтара Мухаммеда Мухтара:

О любимый (х?ибб, 2), ты со мной связь (вас?л, 1) прервал (с?арама, 3)

Из-за злобных наветчика (ва?ши?, 4) слов.

Ты оставил (джафа?, 3) страдальца (му‘анна?, 3) влюбленным (с?абб, 3),

Увлеченного (муг?рам, 3) так, что сгорел бы он от любви,

Если б не слезы (дам‘, 3) его.

О красавец (джами?л, 2), ты изменил (ма?ла, 4) и ушел.

Я лишен твоей близости (к?урб, 1) и любви (вас?л, 1).

Что тебя увело? Шалость или кокетство?

Ты забавляешься тем, кому любовь (х?убб, 1) твоя не отрада.

Ты в блаженстве (на‘и?м, 1), в прохладных чертогах

И забыл обо мне.

Когда б ты был верен и добр,

Не стал бы слушать наветчика (ва?ши?, 4) лжи, что тебя от меня отдалила.

[275, с. 28]

Словари не указывают специфических значений и других слов данной группы, выступающих в контексте поэтических произведений. Так, слово ‘аз?у?л согласно словарям означает «постоянно упрекающий, хулитель» [22, с. 506]. В поэзии оно, сохраняя свое основное значение, получает и новое — «соперник», отмечаемое только «Дополнением к арабским словарям» Дози [169, т. 2, с. 108]. Слово ракиб переводится как «стоящий на страже, наблюдатель, надзиратель; соглядатай» [22, с. 302]. В куртуазной европейской поэзии трубадуров этот персонаж трансформируется в «ревнивого мужа» [94, с. 90, 159], а в персидской получает значения «страж», «соперник» [104, с. 208]. Значение «соперник» у этого слова прослеживается и в арабских поэтических текстах. Слово ваши имеет перевод «доносчик, ябедник, клеветник, сплетник, наветчик». В поэзии трубадуров персонажем, аналогичным этому, является lausengiers «льстец-клеветник», о котором М. Б. Мейлах пишет следующее: «Обследование нескольких сотен случаев употребления этого термина в песнях трубадуров приводит к выводу, что речь может идти лишь о совершенно фиктивном антикуртуазном корреляте куртуазных персонажей, обладающем ограниченным набором функций, которые в целом сводятся к разрушению любви… Проблема «клеветника» имеет, однако, еще один, как бы положительный аспект. Льстец-клеветник, постоянно угрожая разрушить любовь клеветой и доносами, может исполнять чисто структурную негативную роль, одновременно при этом как бы актуализируя эту любовь в свете нависшей над ней опасности… Клеветники персонифицируют в поэзии трубадуров препятствия, возникающие на пути истинного влюбленного, которые отдаляют куртуазную любовь от ее осуществления и тем самым сохраняют ее силу. Можно сказать, что если бы клеветников не было, то их следовало бы выдумать… сами трубадуры сознавали системный характер этого персонажа, обусловленный всей структурой куртуазного универсума» [94, с. 114-115]. Эти выводы вполне сопоставимы с теми, которые следуют из наблюдения над арабской лирической поэзией. Следует заметить, что близость характеристик куртуазного универсума у трубадуров к системе арабской любовной поэзии свидетельствует о несомненной их связи, следовательно, и о влиянии арабской поэзии и философии на трубадуров, на поэзию европейскую.

Наличие персонажа «вредитель» в лирической арабской поэзии, как пишет Б. Я. Шидфар, наводит на мысль о непосредственной связи любовных стихотворений газаль с эпосом: «вредитель» имеется в волшебных сказках разных народов [159, с. 219]. Так, у всех народов широко распространены сказки о чудесном противнике, которого герой побеждает, после этого женится на освобожденной им девушке, принцессе, царевне, при этом герою помогают чудесные помощники. Основные персонажи в арабских народных песнях и арабской лирике тоже таковы: герой, предмет любви, противник, помощник (об этой категории персонажей будет сказано ниже). В арабских песнях и стихотворениях об антагонисте, противнике, вредителе четко прослеживается нравоучение, они не лишены дидактического момента, что роднит лирическое произведение с народной сатирической, морализующей сказкой или басней. Здесь суть нравоучения обычно такая: «Тот, кто поверит и последует совету вредителя,— раскается, ему будет нанесен вред» или: «Тот, кто покидает любимого или любящего человека ради развлечения с другим, поступает неправильно и раскается».

Приведем примеры из классической и средневековой лирики — из стихов Меджнуна:

Что ж, возможно, сплетники (ва?шу?на, 4) скажут,

Что я пылаю любовью (‘а?шик, 3) к тебе.

Да, они правы — моя любовь (х?аби?ба, 2) — ты,

Даже если другим ты и не нравишься.

[196, т. 2, с. 61]

Из стихов Абу-л-Фараджа ал-Вава Дамасского:

Дай мне, приятель, вина — красного, как огонь!

Забудь, что твердят ханжи (‘аз?у?л, 4).

Разве не видишь, как ночь победила зной и свежий ветер повеял?

[70, с. 313]

Из маввалей Йусуфа ал-Магриби:

Прошу, Аллах, завистника (х?асу?д, 4) порази,

Ибо из-за него разрушился наш союз.Между нами был мир, а обернулся войной.Завистника, порицающего (ла?ма?, йалу?му, 4) и поутру, грыжей, Аллах, порази.

[89, л. 51]

Аналогичные примеры мы находим в современной лирике на литературном и разговорном языках. Из стихов Ахмеда Рами:

О тот, благосклонность (рида?’, 1) которого только мечта,

И бессонница (сухд, 3) из-за него — тоже мечта.

Даже охлаждения (джафа?’, 3) его я теперь лишен (мах?ру?м, 3).

Но пусть были бы долгими горькие дни:

То было прекрасное время — завистник (х?а?сид, 4) был и соперник (‘аз?у?л, 4).

Теперь ушел мой завистник (х?усса?д, 4) и скрылся куда-то соперник (‘ава?з?ил, 4).

Я, глупец, погасил огонь (на?р, 3) и остался во тьме.

О ты, кто с легким сердцем принял разлуку (би‘а?д, 3) со мной!

Ум мой в смятенье (их?та?р, 3):

Уж не буду я счастлив свиданьем (виc?а?л, 1) с тобой,

И слез не пролью при разлуке (хаджр, 3).

Ах, терзают мученья (‘аз?а?б, 3), утрата (х?ирма?н, 3),

И не сплю (сахра?н, 3) я ночей.

А ты, словно призрак (т?айф, 2), бродишь рядом со мной.

Изнываю от страсти (ваджд, 1) в бесплодной тоске,

И часто потоки слез бегут по щекам моим (дам‘и? ‘а-л-х?уду?д джа?ри?, 3).

[200, с. 284]

Из стихотворения Абдаллы ат-Таййиба «Слова соперниц»:

Соперницы (‘ава?з?ил, 4) укололи: она никогда не вернется,

И я почувствовал боль от ядовитых слов.

Но этим соперницам хуже,— они ведь завидуют ей (х?асад, 4),

А сами, сказать по правде, в служанки ей не годятся.

[240, с. 147]

Из тунисской народной поэзии:

Я встретил, гуляя, верного друга (рас?и?ф, 2), и тотчас рядом со мной — соперник (‘аз?у?л, 4), соглядатай (рак?и?б, 4) и сплетник (ва?ши?. 4). И вырвался крик из раненого сердца — я лишился чувств.

[228, с. 231]

Из египетской народной поэзии:

Желаю, газель (раша?, 2) снискать твою похвалу, чтоб была ты довольна мной, как я доволен тобою.

Но пусть оставит тебя соперник (‘аз?у?л ал-байн, 4)

И пусть он навсегда позабудет про нас.

[115, с. 3]

Судьба после долгих блужданий

Соединила меня с любимым.

Любимый моего сердца (х?аби?б к?алб-и?, 2) с соперниками (‘узза?л,4) порвал,

И воскресла моя душа.

[115, с. 4]

Ты, чаровница, пленяешь всех,

И наш клеветник (ва?ши?, 4) стал дружен с тобой.

Что, если б влюбленный (с?абб, 3) не встретил тебя,

И эта любовь (хава?, 1) не пришла бы ко мне!

[115, с. 3-4]

В современной поэзии персонаж антагониста, вредителя часто терял свою абстрактно-символическую форму и выступал в конкретном виде — как жестокий эксплуататор, паша или бек. Образцом такого рода поэзии являются народные разбойничьи песни, баллады о кузенном браке, а также поэмы о борьбе феллахов против унижения и гнета.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.