Мишель Бютор Фрагмент из романа «Распределение времени»

Мишель Бютор

Фрагмент из романа «Распределение времени»

…Всякий детектив держится на двух убийствах, причем первое, совершенное злоумышленником, — лишь повод для второго, когда преступник становится жертвой настоящего и заведомо безнаказанного убийцы — сыщика, действующего без помощи тех вульгарных средств, к которым он сам вынужден прибегать: не нужен ни яд, ни кинжал, ни пистолет с глушителем, ни шелковая удавка, достаточно внезапно открывшейся правды.

Разумеется, все срежиссировано сыщиком, — продолжал он тем же ироничным, исполненным скромности тоном, с теми же рассчитанными движениями рук, неожиданными усмешками, все так же откидывая назад голову, — а палач, прокурор, правосудие, инспекторы Скотленд-Ярда или набережной Орфевр лишь послушные орудия в его руках, и обратите внимание, всегда — в той или иной мере — они недовольны вмешательством сыщика и тем, что оказываются послушным орудием в его руках, когда он устремляется к совсем иным, нежели они, целям: они-то стоят на страже давно заведенного порядка, внезапно оказавшегося под угрозой, а он желает все смешать, взбудоражить, перевернуть, обнажить и изменить и в конце концов издевательски провозглашает себя единоличным вершителем закона, вырывая добычу из их рук.

Вся жизнь его устремлена к тому восхитительному мгновению, когда мощь разоблачений, пояснений, срывающих покровы и обнаруживающих истину, произносимых, как правило, торжественно и скорбно, словно для смягчения ужасающего эффекта, ослепляющей вспышки, что столь отрадны для тех, с кого снимают подозрения, сколь жестоки, беспощадны и оглушительны, когда, наконец, сила слова изничтожает преступника, чья смерть необходима сыщику, поскольку только она одна может представить доказательство вины, решающую улику, с помощью которой он преобразует реальность, очищая ее силой, точностью и проницательностью своего провидения.

По большей части отношения участников драмы зиждились на заблуждении, неведении, лжи, которые он разом отметает, ансамбль актеров перегруппировывается, при этом один из исполнителей автоматически оказывается лишним.

Сыщик освобождает небольшой уголок вселенной от греха — не столько даже от преступления, от факта убийства (ведь бывают и очистительные жертвы, совершаемые ради обновления), сколько от грязи, ему сопутствующей, кровавых пятен и мрака, распространяющихся повсюду, и одновременно от глубокого и давнего разлада, воплощенного в преступнике, который своим поступком обнаружил скрытые заповедные зоны, что угрожают признанному порядку вещей и обнаруживают его уязвимость.

Таким образом, первое убийство (игрока в крикет Джонни Уинна, совершенное его братом под сводами Нового собора) не только причина, но и прообраз второго (когда братоубийца Бернард Уинн умирает от руки Барнэби Мортона в красном отсвете Каинова витража в Старом соборе), которое лишь завершает дело, намеченное и начатое первым.

Сыщик — родной брат Эдипа-убийцы не только потому, что тоже решает загадку, но и потому, что убивает того, кому обязан своим положением и самим существованием (не будь грязных преступлений, откуда бы ему взяться?), потому что убийство предсказано ему при рождении, если угодно, написано на роду — благодаря ему он и становится царем, самим собой, куда более сильным и могущественным, чем если бы прожил заурядную жизнь.

1956