Canto XXXVI

Canto XXXVI

Коль просит донна[6]

          о той бездонной

Поведать страсти, что рвет на части,

Она любовью зовется гордо, и даже тот,

Кто отрицает ее, сейчас

Услышит правду, но мой рассказ

Для посвященных, я не надеюсь

Явить причины и свет глубинный

Душою низким и не желаю

Ни убеждать их, ни посвящать их

В ее истоки и смысл глубокий,

В чем virtu[7], сила сего явленья,

Того волненья и восхищенья,

Что выражает глагол «любить»,

Изобразить кто мог бы чувство?

Лишь память — место,

где обретает

Любовь прозрачность[8], как свет на тени,

Лиясь из Марса[9], вживаясь в имя,

Тень облекает и зримый образ

В душе рождает,

а в сердце волю;

Из формы зримой и постижимой

Неуловимо живет в сознанье,

Не застывает, но невесома,

Не иссякая, сияет вечно

И из себя же самой рождает

Не восхищенье, но мысли свет,

Но ей подобья в природе нет.

Хотя не vertu, но рождена

Из совершенства, что ей не разум

Внушил, но в чувстве она видна.

Спасенья выше, она в сужденьях

Стремится разума внять советам,

Но в рассужденьях слаба, и в этом

Пособник слабость ее, а сила,

Когда мятется она в сомненьях,

Нередко к смерти ее ведет —

И не борьба с ней тому вина,

Лишь отклоненье от совершенства.

Но да не скажет никто, что случай

Любовь рождает или что власть

Способна память у ней отнять.

Ее рождает

        избыток воли

Она не знает границ и меры,

Не украшает себя покоем,

Всегда в движенье, меняет краски,

Ее бросает то в смех, то в слезы,

Страх искажает ее лицо,

       неугомонна,

Но посмотрите, почти всегда

Достойнейшими окружена,

И свойством странным рождает вздохи

Тем заставляя искать в сознанье

Сей зримый след со страстью огнеродящей.

Непосвященный представить образ

Ее не в силах, сама недвижна,

Но все влечет, не шевельнется

За наслажденьем иль с упованьем

То ль за великим, то ль малым знаньем.

Лишь из подобной природы лепит

Себе подобье, тем наслажденье

Неотразимей, никто не смог

Найти укрытье от красоты,

Но стрел поток ее не слишком пока жесток —

Научен страхом, идет пронзенный

За благородным сим духом следом;

С незримым ликом, дух постижим лишь,

Когда всецелым потоком белым

Достигнет цели. Кто призван духом,

Не видит формы, лишь эманацией

Его ведом. От сути, цвета

Он отделен и различимый

В кромешной тьме, касаньем света

Все проникает, отъединенный,

Не знает лжи и потому он

Достоин веры, и благодать

Лишь он единый способен дать.

Иди же, песня, вольна идти ты

Куда желаешь, столь ты нарядна,

Что знатоки лишь тебя оценят,

А с остальными не надо знаться.

«Престолами зовутся, рубины иль топазы»[10]

Не понят был при жизни Эригена[11],

«поэтому, возможно, его не заклеймили»

И посему искали манихеев[12],

Но не нашли, насколько знаю, манихеев,

А потому с проклятьями копали под Скота Эригену

«Дается власть лишь верным рассуждением

и никогда иначе» —

Вот посему и медлили клеймить его.

Аквинский в вакууме головой поник[13].

Где, Аристотель, в вакууме путь?[14]

Sacrum, sacrum, illumination coitu[15].

Lo Sordellos si fo di Montovana[16]

Из замка под названием Гоито[17].

«Пять замков!

Пять замков!»

(король ему пять замков подарил)

«Что, к дьяволу, я знаю о крашенье?!»

Его святейшество изволил написать письмо:

«КАРЛУ, Паршивцу из Анжу…

…то, как вы обращаетесь с людьми, постыдно…»[18]

Dilectis miles familiares… castra Montis Odorisii

Montis Sancti Silvestri pallete et pille…

In partibus Thetis[19]… виноградники

                                   земля возделанная

                                   земля невозделанная

                                   pratis memoribus pascius[20]

                                   с законной властью

Его наследникам обоих полов,

…Продал чертовы угодья через шесть недель

Сорделло де Годио.

     Quan ben m’albric е mon ric pensamen[21].