«Попытка к бегству»

(5/12)

Повесть о путешествии на далекую планету Саула, в которой герои идут на открытый Контакт с внеземной цивилизацией

Повесть «Попытка к бегству» написана в 1962 году и в этом же году была впервые опубликована. Рабочие названия несколько раз менялись по цензурным соображениям: название «Возлюби ближнего» не проходило, как аллюзия на Новый Завет, а название «Возлюби дальнего» — как ненамеренная цитата из Ницше.

С повести «Попытка к бегству» начинается новый этап в сюжетной эволюции творчества Стругацких. Обычно я называю его «предзрелый». Авторы медленно, но все же взрослеют и, начиная с этой книги, наконец-то перестают прибегать к «детской» привычке давать названия каждой главе, оставляют старых героев и обращаются к новой сюжетной тематике. Впрочем, в художественном плане все остается неизменным.

«— Товарищ, — сказал Вадим. — Послушай меня!»…

«Попытку к бегству» уже сложно отнести к творчеству ранних Стругацких и, тем не менее, именно так герои приветствуют первого встретившегося им представителя инопланетной цивилизации. Слова энтропия и коттедж, по-прежнему кочуют от повести к повести. Герои снова говорят исключительно сиплыми голосами (это любимый тип голоса героев Стругацких, он будет кочевать из книги в книгу вплоть до самых поздних произведений). Отрадно, что хотя бы акации (любимое дерево ранних Стругацких) здесь уже не встречаются.

Язык, на котором говорят жители Саулы, все их имена, названия и интонации — псевдо — или квази — японские. Так было изначально задумано и предложено Аркадием Стругацким (японистом по образованию), поэтому в целом, комментарии по этой части художественной составляющей я бы предпочел опустить.

Есть здесь, конечно же, и много типичных для Стругацких странностей. Они не упускают таких деталей как «подтягивание трусов» Вадимом, а вот отсутствие у космического корабля хоть какого-то имени считают нормальным (герои так и называют его «Корабль»). Далее начинаются все те же «товарищи», «тошнота на космических кораблях», все те же странные, неуместные в серьезной прозе забавы с рифмами из уст главных героев, снег на проселке обязательно «скверного навозного цвета». Наверное, мне бы уже пора прекратить обращать внимание на подобные слова из уст Стругацких, но я просто не в состоянии этого сделать. Все эти слова кажутся абсолютно лишними и портящими общую художественную композицию произведения.

В «Попытке к бегству» мы впервые видим описание гуманоидной инопланетной формы жизни. И эта форма, как, к сожалению, заведено у Стругацких, тоже оказывается весьма непривлекательной. Нет, не страшной, чудовищной, мерзкой, а именно не — привлекательной. «Сгорбленные», «в рваных джутовых мешках», «с трудом переставляющие ноги», лица их «пестрые от коросты», «голые руки и ноги покрыты цыпками», «слипшиеся грязные волосы торчат во все стороны.» И все это действо, конечно же, происходит на «вонючем морозе». Да, описания в фантастике вполне могут быть мрачными, пугающими, леденящими душу и даже кровавыми, но у Стругацких они обязательно «вымазанные в грязи», «едва прикрытые рваной серой мешковиной», кричащие жалобными стонущими голосами на улицах, где царствует «гадкий запах, вонь испражнений на морозе». Согласитесь, картина создается совершенно нелицеприятная. Да, подобные прилагательные сполна можно встретить, скажем, у Достоевского, там они смотрятся весьма органично. Но здесь… В далеком будущем, на далеких планетах, со всеми обсуждаемыми героями суперфантастическими новшествами, признаюсь вам честно, я не мог и до сих пор не могу привыкнуть к тяге Стругацких к подобным грязным и зловонным описаниям. К состыковке несостыкуемого. Если в ранних повестях героев тошнило от перегрузок, то здесь начинает тошнить уже меня самого, обстановка «загаженности» постоянно подталкивает к этому. Слово «вонючий» и его производные, одно из самых часто повторяемых в книге. Перелистывая страницы, создается ощущение, что вся эта гадость, грязь и зловония вот-вот выльются на меня со страниц книги. Впрочем, в «Трудно быть богом» по уровню «вонючести и грязи» братья-авторы смогут даже «превзойти» себя.

Этот краеугольный камень, признаться честно, является одним из тех существенных моментов, которые не позволят мне высоко оценить творчество Стругацких в целом. Ничего не могу с собой поделать, я привык к более возвышенному и красивому повествованию, а «Попытка к бегству» — первая книга Стругацких, где они полностью теряют контроль над «уровнем зловонности» произведения. Я не понимаю и не принимаю их тягу к подобным атмосферам в контексте выбранного ими жанра. Ведь это не ужасы, не триллер и даже не мистика. Я совсем не против, когда чтение рождает в моем воображении улыбку, заинтересованность, переживание, испуг и даже в конце концов страх, но мне совсем не хочется испытывать чувство отвращения. Я совсем не против ощутить зловонность разлагающейся по ходу повести или романа души одного из героев (что, скажем, вполне характерно и естественно для большого серьезного драматического произведения), но мне совсем не нравится чувствовать зловонность самой атмосферы, а Стругацкие, словно специально заставляют меня снова и снова ощущать это. Моя душа противится, но все же я читаю дальше. Подобное мнение вы сможете встретить и у других критиков, в том числе и современников Стругацких.

Складывается впечатление, что бацилла коммунистической мечты, захватившая Россию на протяжении почти всего XX века, не позволяла Стругацким представить, что на далеких планетах жизнь может быть гораздо более развитой, чем тот этап, на котором находится человек на Земле. Забегая вперед, следует сказать, что они не напишут ни одной повести, в которой иноземная цивилизация стояла бы на более высоком уровне развития (не ждите, что они опишут планету или звездную систему, где, скажем, обитают Странники). В призме ранних Стругацких, окончательно и бесповоротно победившего коммунизма, человек образца XXII века просто не может иметь себе равных во всей вселенной и именно поэтому на какую бы планету не прилетали герои их произведений, местным аборигенам всегда будет суждено быть рассмотренными не иначе как в роли подопытных кроликов, за которыми на вертолете или дирижабле наблюдает всевидящее око гражданина Союза Советских Коммунистических Республик. К сожалению, в подобной нелицеприятной, грязной и отвратной атмосфере будет проходить действие и многих последующих творений Стругацких.

Впрочем, даже если и отвлечься от зловонной художественной обстановки, сделать над собой усилие и попытаться влиться в сюжет, сделать это все равно удается с большим трудом. Высшие существа «с ногой на небе», сверхсовременные бронемашины, управление которыми осуществляется путем «засовывания пальцев в дырки», аборигены Саулы «просящие варенья». Это я просто вынужден оставить без комментариев. Складывается впечатление, что даже своих собственных главных героев Стругацкие тоже недолюбливают, даруя их действиям весьма странные с художественной стороны описания («Вадим испытывал странную слабость во всех членах» и т.п.). Это предел искусности в художественных описаниях?!

Следует признать одно. В отличие от предыдущих произведений в «Попытке к бегству» наконец-то появляется хоть какая-то интрига. Однако из-за того, что заложенные авторами идеи сжаты до мизерных масштабов (произведение по своему объему скорее походит на большой рассказ, нежели на повесть) и кульминация и развязка сдавлены вместе всего в нескольких последних страницах, какого-то существенного эффекта книга на читателя все же произвести не способна. Причину этому мы узнаем позже. Вот что напишет Борис Стругацкий в «Комментариях к пройденному». «Это первое наше произведение, в котором мы ощутили всю сладость и волшебную силу отказа от объяснений. Любых объяснений — научно-фантастических, логических, чисто научных или даже псевдонаучных. Как сладостно, оказывается, сообщить читателю: произошло то-то и то-то, а вот почему это произошло, как произошло, откуда что взялось — несущественно!». Я уже приводил эту цитату в главной части своего эссе, но считаю необходимым повторить ее здесь снова. Именно с этого произведения Стругацкие и переходят к тому самому стилю литературного примитивизма, в котором, по их мнению, им нет необходимости что-либо объяснять читателю.

Впрочем, в подобной оценке я совсем не одинок. Вот что написал в своей монографии «Братья Стругацкие» филолог и литературный критик Войцех Кайтох. «Сказочный ход с путешествием Саула по времени — ничем не оправданное нарушение законов жанра: если произведение начинается в жанре фантастики, то и заканчиваться должно как фантастическое, не превращаясь в сказку.» С этим сложно не согласиться.

Именно с «Попытки к бегству» Стругацкие меняются и выбирают литературный путь, который мне не очень близок. Возвращение в лоно классической научной фантастики с многоходовым, увлекательным сюжетом произойдет только в «Обитаемом острове».