Стихотворения
Стихотворения
1[21]
МОЛИТВА ПОКАЯНИЯ
Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче.
Открой мне двери покаяния,
Создатель и Спаситель мой!
Душа моя к святому зданию
Возносится в храм светлый Твой.
Мольбу Ты слышишь о прощении,
Спаситель и Создатель мой.
Ты милостив, — святым забвением
Все язвы грешные покрой.
Наставь меня на путь спасения,
Невеста неневестная!
Прости мой грех, мое падение,
Пречистая, пречестная.
В грехах прожив все годы лучшие,
Грехами душу осквернив,
В слезах стою, овца заблудшая,
К Твоим ногам главу склонив.
И все грехи мои позорные
Я вижу пред собой,
И низко голова покорная
Лежит перед Тобой.
Внимай мольбе, Господь немстительный,
Меня жестоко не казня:
Твоею благостью спасительной
Покрой, о Господи, меня.
3 мая 1878
2
РУСАЛКА
Луна скользит меж легких туч,
И дремлет серебристый луч
Над спящею землею.
Русалке любо выплывать
И тихо косами играть
Над темною рекою.
В воде любуяся собой,
Поет русалка под луной.
Несутся грустно звуки
Томления и муки.
Поет русалка, смотрит в даль,
Кого-то ждет, кого-то жаль,
О ком-то все тоскует,
Кого-то зачарует.
9 мая 1878
3
Убежать бы в леса, отдохнуть
В их широких и вольных чертогах.
Где вливался б в усталую грудь
Вольный воздух, прозрачен и легок!
Не за то не люблю здешний шум,
Что не дружен он с миром мечтаний.
Не развеять ему тихих дум,
Светлых снов и святых упований.
Но, чем радостней город шумит,
Тем сжимается сердце печальней,
Тем пугливее ум мой бежит
За мечтою волшебной и дальней,
И чем ярче блестит предо мной
В дикой мгле образ вечной свободы,
Тем страшней для души молодой
Моря жизни суровые воды.
3 июня 1878
4
Желанье страстное — сорвать
На мне лежащую печать,
Печаль и страстное томленье,
Удел безрадостный — молчать,
Надежда — тяжкого мученья
Принять святую благодать.
Боязнь жестокого мученья,
Тоски холодная игра,
К чему-то смутное влеченье, —
Вот чем наполнен день с утра.
24 июня 1878
5
ЯР-ХМЕЛЬ
Земля покрыта мглой холодной,
Обвита снежной пеленой,
Бездушной, мертвенной, бесплодной.
В лесу не воет волк голодный,
И не бежит своей тропой.
И леса нет, одна пустыня,
Ветров безгласная рабыня.
По ней блуждает ветер злой,
И мрачно-тихих гор твердыня
Его не сдержит пред собой.
По всей поверхности унылой
Везде и всюду мрак унылый,
Повсюду холод гробовой,
И спят глубоко в недрах силы,
И странный царствует покой.
Но Солнцебог прогнал туманы,
Оковы холода разбил,
И вихри, бури, ураганы
Лучами солнца он сразил,
И зиму взором победил.
Яр-Хмель дохнул, — весна настала,
Природа вышла из оков,
Вода разбила свой покров,
И хлынула и побежала,
И залила снега лугов.
Земля покрылася цветами,
И воздух жизнью задышал,
И над зелеными лугами,
И над долами, над горами
Природы голос прозвучал.
Лес вырос днем, и золотые
Лучи в нем весело прошли.
За днями ночи хмелевые.
Тихи, загадочно-немые
И нежно-страстные текли.
Земля пылает страстью тихой,
Любовью чистой и святой,
И страстный царствует покой,
Забавой не нарушен дикой,
Храним живою тишиной.
В кустах горячее дыханье.
Поет так сладко соловей.
Здесь нет тоски и ожиданья,
Везде и шепот, и лобзанья,
И блеск неведомых очей.
Они так скоро пролетели,
Часы тех сладостных ночей,
В лесу уж листья пожелтели,
И птицы вольные не пели,
И становилось холодней.
Яр-Хмель уж землю покидает,
И опечалилась она,
И слезы светлые роняет,
И Бога тихо упрекает,
Пред ним недвижна и бледна.
Не плачь, сказал ей бог могучий, —
Возьми подарок от меня,
Из всех даров природы лучший,
И помни бога, дар храня.
К тебе, подруге темноокой,
Вернусь; лаская и любя,
Весною посещу тебя. —
И он припал к груди высокой,
Ее руками он обвил,
И улетел он в путь далекий;
Но пробежал огонь глубоко,
И грудь земную наводнил.
И с той поры огонь сокрытый
Всех обитателей живит,
И, мощным гением открытый,
Природу он животворит,
Глаза поэта отверзает,
И силу в грудь его вливает.
27 июня 1878
6
На лестнице не видно никого,
Бутылку с водкой в рот я опрокинул.
Нельзя сломать сургуч, да ничего,
Лизнул я пробку, но ее не вынул.
Попала только капля на язык,
Но эта капля сладкой мне казалась.
Я водки не пил, к ней я не привык,
Но так была приятна эта шалость.
А Дмитриев из рюмки водку пил,
Он офицер, и очень любит водку.
Вчера, как и всегда, он скромен был,
А все ж луженую имеет глотку.
2 июля 1879
7
Обширен русский Пантеон,
Богов чужих вмещает он,
А наш святой, великий Бог
Давно покинул свой чертог.
28 сентября 1879
8
Застенчив я, и потому смешон.
Моей неловкости мне часто стыдно.
Когда ж в задор бываю вовлечен,
То говорю и дерзко, и обидно.
Я б никому понравиться не мог,
Кто знает, что застенчивость — причина?
Молчу, молчу, но слов прорвется ток,
И будто бы раскрылася причина.
Когда бы я спокойным быть умел,
Я говорил бы кротко и учтиво,
И правду в комплименты б завертел,
И улыбался б вежливо и льстиво.
Но не могу, волнует все меня,
И долго я в себе таю обиду.
Иной подумает: «Вот размазня!»
Когда, сконфуженный, я тихо выйду.
Всем кажется, — я, как тростник, дрожу,
И никуда я в жизни не гожуся,
Но я порой внезапно надержу,
Или с мальчишками вдруг подеруся.
Тогда бранят меня, стыдят, секут,
Как будто бы со мной нельзя иначе,
Как будто бы березовый лишь прут
Мне нужен так, как кнут упрямой кляче.
9 ноября 1879
9
МУЗА
Муза — не дева, не резвый ребенок,
Муза — не женщина, стройно-развитая.
Муза — не ангел, не гений небесный,
Муза — не тайна, от века сокрытая.
Честь и невинность давно потерявши,
Все же ты манишь, богиня прелестного,
Но я бегу тебя в страхе и ужасе,
И удаляюсь от ложа бесчестного.
Эти позорны объятия музы,
Гениям праздности вечно открытые,
И порождает конфектные куклы
Лоно твое, широко плодовитое.
Но, гражданин и служитель народа,
Я убегаю от храма напрасного,
И поклоняюсь труду вековому,
Музе невинной труда и прекрасного.
14 марта 1880
10[22]
НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО
Три картины Верещагина
Гром орудий на Балканах
После битвы призатих.
Оба лагеря спокойно
Выжидают битв иных.
Снег сверкает на вершинах,
И в долинах он лежит,
И при месяце огнями
Разноцветными блестит.
Месяц в небе птицей мчится,
То укроется меж туч,
То в разрыв их быстро бросит
Зеленеющий свой луч.
Тесной стаей, вперегонку
Пробегают облака,
Будто гонит их куда-то
Невидимая рука.
Тихо, слышен каждый шорох,
Кручи белые молчат.
На часах стоит, и дремлет,
И качается солдат.
Воет ветер над горами,
Гонит в небе облака,
Пелена снегов клубится,
Словно быстрая река.
Потемнел Балкан лесистый,
Встрепенулся ото сна,
Мрачно смотрит, как за тучи
Робко прячется луна.
Точно духи в пляске мчатся, —
Вихри стонут и вопят,
И стоит в снегу по пояс
Замерзающий солдат.
Вьюга злится, вьюга плачет,
Кучи снега намело,
Все проходы, все тропинки
Этим снегом занесло.
Ничего вдали не видно,
Ночь бурливая темна,
И не светит из-за тучи
Оробевшая луна.
Над волнистыми снегами
Видны шапки да башлык,
Да торчит из снега острый
И блестящий сталью штык.
14 марта 1880
11
ЦЕРКОВЬ
Без колебанья, без сомненья
Я в детстве шел к вечерней в храм.
Какие дивные мгновенья
Переживалися мной там!
В углах — таинственные тени,
В окно глядит немая ночь.
Невольно клонятся колени,
Не в силах слезы превозмочь.
В душе светло, тепло, отрадно,
Как в свежем венчике цветка.
Святым словам внимаю жадно,
И негодую на дьячка.
Приду домой, — горит лампада,
В душе такая благодать.
Ни чаю, кажется, не надо,
Ни есть не хочется, ни спать.
Всю ночь в слезах и умиленный
Проволновался б, промечтал,
И всё б стоял перед иконой,
Всё б эти ризы целовал.
Теперь не то: былые думы,
Былая вера и любовь
Не согревают ум угрюмый
И не волнуют в сердце кровь.
Все обаяние молений Уже рассеяно; иной
Прекрасный и блестящий гений
Теперь встает передо мной.
Уж храма Божьего бегу я,
Лишь поневоле иногда
С досадной думою вхожу я,
И чуть не плачу от стыда.
29 июня 1880
12
Ах, зачем ты не затих,
Не умолкнул навсегда,
Мой небрежный, звонкий стих?
Горечь темного стыда,
Капли одиноких слез,
Всю печаль, что я принес
В жизнь печальную мою,
Всю тебе передаю.
Но в тебе отрады нет.
Ни среди гнетущих бед,
Ни среди тоски немой,
Неприветен отзыв твой
На призывную печаль.
Мучит твой унылый стон.
Никому не будет жаль,
Что навек замолкнет он.
8 июля 1880
13[23]
Мне в Институте живется
Скучно, тоскливо и трудно:
То вдруг Смирнов придерется,
Пилит ехидно и нудно;
То математик писклявый,
Латышев, скуку умножит,
Лапкой умывшися правой,
Хитрый вопросец предложит;
То нас Гуревич замает
Длинно-сплетенным рассказом,
Быстро по классу шагает,
Пар поддает своим фразам.
Иль повязав полотенце
(После попойки) чалмою,
С ликом святого младенца
Мучит своей болтовнею.
Щиплет свои бакенбарды,
Трет покрасневшие веки,
Мямлит он, что лангобарды
Переправлялись чрез реки.
Естьеше глупый Наумов.
Место ж такому невежде!
Не заучив, не подумав.
Врет он и врет, как и прежде.
Есть и Гербач чистописный,
Ухов с гимнастикой пыльной,
Рыбчинский есть закулисный,
Галлер есть брюхообильный.
Выше директор над нами,
Богу единому равный,
Красными славный речами,
Строгий, но добрый и славный.
Но Сент-Илера просили
Мама и бабушка вместе…
Что за последствия были,
Я рассказал в другом месте.
Здесь же скажу, что в печальной
Жизни здесь есть и такое
Время хорошее: в спальной
Лечь наконец на покое.
29 сентября 1880
14
…Прекрасен был его закат,
Его последние мгновенья…
Угас он тихо, как олень,
Пронизан пулей, умирает,
Как на горах, слабея, день
В вечерних красках догорает,
И закрывается гора
Мохнатой шапкою тумана.
Наутро просветлеет рано,
Настанет дивная пора.
Туман, под солнцем исчезая.
Сползет и скроется, — опять
Все оживет. Но молодая
Уже не будет жизнь сиять,
И будет сломанная сила
Холодным, вечным сном могилы,
Покоясь тихо, почивать.
13 ноября 1880
15[24]
ГЕОК-ТЕПЕ
От полей бесплодных,
От сохи и бороны,
От детей голодных,
От больной жены
Он оторван. В край далекий
Он отослан не один,
Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
О родимой стороне
И о плачущей жене
Все он тужит и вздыхает.
Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Жгучий, знойный воздух юга.
Ширь безжизненных степей;
А зимой бушует вьюга
Вдоль и поперек по ней.
Долго шли они по степи.
Вот оазис, крепость, вновь
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.
Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.
Только в час кончины
Память привела
Бедные картины
Бедного села.
Клеть давно пустая,
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
Все равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.
15 января — 28 июля 1881
16[25]
ПОДРАЖАНИЕ ПРОРОКУ АМОСУ
Ни я пророк, ни сын пророка,
Но Бог воззвал меня от стад,
Чтоб я, один во мгле порока
Увенчан правдою и свят,
Перед безбожной Иудеей
Провозгласил его закон,
На трудный подвиг укреплен
Сладчайшим ангелом, Идеей.
Она явилась предо мной,
Когда в долине Галаада
В лохмотьях нищенских, босой,
Наемник бедный, пас я стадо.
Сказала мне: — Не покидай,
Меня, небесную Идею, —
И я последовал за нею,
И обошел из края в край
Мою родную Иудею.
Томясь тоской, я шел вперед
С моим громящим, вещим словом,
И в поучении суровом
Клеймил левитов и народ.
6–8 февраля 1881
17
На берегу ручья в лесу
Сидит красавица босая,
В волнах роскошную красу
Лица и груди отражая
И ножки стройные купая.
За ней под деревом в тени
Лежат чулки, стоят сапожки:
Она их сбросила, — они
Теснили маленькие ножки.
Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
И налегла на очи ей
Лесная тихая дремота.
Волна прозрачная манит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит.
Волна сверкает и шумит,
И лижет голые колени.
6 апреля 1881
18
В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной,
И боялся шумных рек.
Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.
А потом везде дороги
Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,
И в моря на них пускался,
В океан посмел он плыть,
Только каждый путь свивался
В очень узенькую нить.
Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
Носят руки по реке.
А потом сумел он лошадь
Укротить и приручить,
А теперь машина может
Далеко его носить.
Победил он всю природу,
Силы все он оковал,
Но один пустяк, свободу,
Он навеки потерял.
10 сентября 1881
19
Парный воздух, гам и мгла.
В шайки звонко брызжут краны.
Всюду голые тела,
И огни сквозь пар багряны.
Что же мне от наготы!
Коль пришел, так надо мыться.
Руки делом заняты,
А глазам чем насладиться?
Вот сюда бы голых баб,
Чтобы все их обнимали,
И старик бы не был слаб
И забыл бы все печали,
Чтоб нагая и нагой
Телом к телу прижимались,
Под веселою игрой
Чтоб скамейки сотрясались.
Но все очень тускло тут,
Все полно всегдашней скуки,
И безрадостные трут
По телам мочалкой руки.
1 февраля 1882
20
В чаще леса леший бродит,
Принимает страшный вид,
То в трущобы он заводит,
То в кустарниках кружит.
В омутах русалки плещут,
Ночью пляшут над водой,
И глаза их жутко блещут
Над опасной глубиной.
Домовой таится в бане
Или в доме на печи.
Он дохнёт, — и, весь в тумане,
Задрожит огонь свечи.
В поле, жаркою порою
Подымаясь от земли,
Над протоптанной тропою
Пляшет вихорь, весь в пыли
Нашу скорбную природу
Осветила раз одна
Дева светлая, — свободу
Обещала нам она.
Стали мы смелей, и видим:
Скрылась нечисть, кто куда.
В поле, в лес, на речку выйдем, —
Воздух чист, чиста вода.
Но пропала наша фея,
Иль, быть может, умерла,
И вкруг нас, еще мрачнее,
Злая нечисть залегла.
12 июля 1882
21
Он был один. Горели свечи,
Лежали книги на столе.
С ним кто-то вел немые речи,
Порой он видел на стекле
За глухо-спущенною шторой
Как будто чей-то яркий взор,
Неуловимо-беглый, скорый,
Как в темном небе метеор.
Порой горячее дыханье
Он над собою ощущал,
И непонятное желанье
В больной душе переживал.
Его мечты неслись нестройно,
Отрывки мыслей были в нем,
А голос тот звучал спокойно
Каким-то гордым торжеством.
19 сентября 1882
22
Поскорее добрести бы
До ближайшего леска!
Под ногами глины глыбы,
Слой горячего песка.
С неба солнце светит ярко,
Так что все кружит в глазах.
Груди душно, телу жарко,
Как свинец в босых ногах.
Вот добрел, и повалился.
Мягкий мох, лесная тень.
Словно камень отвалился, —
Так в лесу отрадна тень.
3 июля 1883
23
Старый муж давно наскучил,
Подвернулся кстати я,
И ее недолго мучил,
И купчиха уж моя.
Для чего тебе, лабазник,
Эта милая жена?
Мне же с нею — светлый праздник:
И красива, и умна.
Только жаль, таиться надо.
Пробираюсь в сад, как вор,
И под яблонями сада
Сладок краткий разговор,
Сладки нежные объятья,
Поцелуи горячи,
Беспорядок в женском платье
Скрыла темнота в ночи.
Шум ли старый муж почует,
Не успею ль убежать,
Он подумает: ворует
Кто-то яблоки опять.
Выйдет сам, — метнусь к забору,
А она — обходом в дом.
Коль меня поймает, — вору
Будет мука поделом.
А ее, так скажет: — Кто-то
Мне почудился в саду.
Погнала меня забота,
Дай-ка сад наш обойду.
— Слышишь, вор уж убегает:
Не схвати, поймала б я! —
Муж похвалит, приласкает:
— Ай, хозяюшка моя!
30 августа 1883
24
Из отуманенного сада
Вливается в окно прохлада.
Поутру ветки шелестят,
Щебечут птицы там на ветках,
И семь приятелей сидят,
Поссорившися, в двух беседках.
А мне в какую же идти?
Где чушь мне пьяную плести?
Пора домой. Уроки скоро
Начнутся. Уж проснулась мать,
И с нею, знаю, будет ссора,
И будет долго упрекать.
Бреду, держуся ближе к тыну,
От водки и прохлады стыну, —
И точно, мать уже в дверях,
Суровая, меня встречает;
Еще молчанье на губах,
Но уж и взором упрекает.
30 сентября 1883
25
Хорошо в широком поле
Посбирать цветки-цветы
И на летней вольной воле
Поиграть в свои мечты,
Да не плохо и зимою
У окошка посидеть,
Как вечернею зарею
Снег чуть станет розоветь.
Все равно мечта, покорна,
Унесет в далекий край,
Где сверкающие зерна
Сколько хочешь собирай.
20 января 1884
26[26]
Город вовсе небольшой
Над Холовою-рекой.
Где ни стань, увидишь поле
И окрестные леса,
А расширился б ты боле.
Не видал бы чудеса.
Не видал бы диких леших
На лесных зыбучих плешах,
Не видал бы домовых
И коварных водяных.
И тебя бы замостили
Камнем сплошь и плитняком.
На базар бы не ходили
В старых платьях босиком
Чинодралов мелких жены,
Чтоб дешевле покупать:
Мы ведь, вишь, не наряжены,
Из чего нам передать?
И мещане не срывали б
Ветки гибкие с берез,
И в садах своих не драли б
Голых жен пучками лоз.
Дочерей насильно замуж
Не сдавали б, как теперь.
Да расширься ты, а там уж
Все изменится, поверь.
23 апреля 1884
27
К первоначальной чистоте
И к первобытной простоте
Я возвратиться рад.
Я вышел из дому босой,
И по дороге полевой
Иду я наугад.
Прошел поля, вошел в лесок,
Бреду задумчив, одинок,
Стихи слагаю я,
И ноги голые мои
С улыбкой погружу в струи
Веселого ручья.
31 июля 1884
28
На песке, пыли и глине
Оставляя легкий след,
Проходил я по долине,
По-домашнему одет,
Не стыдясь людей нимало.
Засучив штаны и бос.
Лишь фуражка прикрывала
Пряди спутанных волос.
Солнце жгло мои колени,
И горячим стал песок.
От усталости и лени
В тихий я вошел лесок.
Лег я на землю спокойно,
Подо мной теплели мхи,
Было так в душе спокойно,
И слагалися стихи.
А когда я возвращался
Ясным вечером домой,
Я невольно улыбался,
Кой-где след увидев мой.
Зимний след мне вспоминался, —
Я нередко вечерком
Через двор проворно мчался
По морозу босиком,
А порой и вовсе голый.
В баню быстро я вбегал,
И внезапно жар веселый
Мне все тело обнимал.
Виден был порою утром,
Коль не выпал ночью снег,
Хрупким скован перламутром,
Ясный след, где был мой бег.
22 июля 1885
29[27]
Господь мои страданья слышит.
И видит кровь мою Господь.
Его святая благость дышит
На истязуемую плоть.
На теле капли крови рдеют,
И влажен пол от слез моих.
Но надо мною крылья реют
Его посланников святых.
И как ни страшны эти звуки
Несущих пламя боли лоз,
Покорно я приемлю муки,
Как принимал их Ты, Христос.
Смиренно претерпев удары,
Я целованьем строгих рук
Благодарю за лютость кары,
За справедливость острых мук.
14 сентября 1885
30[28]
Упадешь ты в лужу или в грязь,
Или свалишься ты на сухое, —
Соберется вкруг толпа, смеясь.
Но веселье людям здесь какое?
И зачем упавший на пути
Держится, как виноватый?
Средство есть насмешки отвести.
Дам совет я, не гонясь за платой.
Ты в глаза им прямо погляди, —
Просто все, что в жизни ни случится, —
И своей дорогою иди;
Тотчас смех в толпе угомонится.
Я недавно это испытал.
К имениннику меня позвали.
Я средь грязной улицы упал.
Два мальчишки на мостках стояли.
Устремленный к ним мой взгляд простой
Сделал то, что слышим в небылицах:
Ни одной насмешки озорной,
И улыбки нет на детских лицах.
10 декабря 1886
31
Люблю мою родную землю,
Люблю я жизнь, и потому
Страданье всякое приемлю,
Покорен всякому ярму.
Страданье иногда полезно
Для тела, как и для души,
И, кто признал закон железный,
Тому и розги хороши.
Стыда и боли злая вьюга
Ведет насилием к добру,
И потому ее, как друга,
Без отговорок я беру.
Но все же мы упрямо спорим,
Как с диким и жестоким злом,
С напрасным, безнадежным горем,
С ужасным, мстительным врагом.
Перед Бедою, ведьмой черной,
Что сторожит у всех дверей,
Склоняться в страхе так позорно,
Невыносимо для людей.
Мы ведьму мерзкую прогоним
Усилием ума и рук.
Но не сглупим мы, и не тронем
Семью стыда и кратких мук.
21 декабря 1886
32
Когда царицы скромно косы
Плели, как жены пастухов,
И почасту ходили босы
По стогнам тихих городов.
Ремнями тесными сандалий
Не жали голые стопы,
И не затягивали талий
На удивление толпы,
В те дни цветущая Эллада
Рождала то, чем живы мы,
В чем наша верная отрада
От вековечной нашей тьмы.
Воскреснет в сердце человека
Давно погибшая мечта,
И дети будущего века
Поймут, что значит красота.
25 марта 1887
33
В окно моей темницы
На склоне злого дня
Ликующие птицы
Наведали меня.
Но мгла моей темницы
Вспугнула скоро их.
Ликующие птицы
В просторах голубых.
8 мая 1887
34
Сплетают тени на песочке, —
И в тенях много красоты, —
Акаций узкие листочки
И кленов крупные листы.
А где смешались тени эти
С тенями плотными кустов,
Там на песке трепещут сети
Из мелких золотых кружков.
В саду, подальше, — там березки,
Такие светлые стоят.
От веток их порой полоски
По телу моему скользят.
Когда нарвут зеленых веток
От белоствольных тех берез,
Иной уж цвет тогда у сеток,
На тело брошенных от лоз.
Сперва они на белом поле
Ложатся, узки и красны,
А после, с возрастаньем боли,
Смотря по степени вины,
Они синеют, багровеют,
На поле красном так близки,
И вот уж капли крови рдеют,
Сливаясь скоро в ручейки…
Но всё ж березы, липы, клены,
Акаций запыленных ряд,
И даже галки и вороны
И глаз, и ухо веселят.
14 июня 1887
35
Любопытные соседки
У себя в саду стоят,
И на окна той беседки,
Где секут меня, глядят.
Я заметил их местечко
У ольхового ствола
В час, как мама от крылечка
Наказать меня вела,
И один из мальчуганов,
Что пришли меня стегать,
Молвил: — Барышни, Степанов,
Захотели много знать.
Я крепился и старайся
Не орать и не реветь,
Только все же разорался, —
Больно так, что не стерпеть.
После порки в сад я вышел,
Раскрасневшися, как мак,
И насмешки их услышал:
— Разрумянили вас как!
— Эти яркие румяна
Где, скажите, продают? —
И хохочут мальчуганы,
И Лежонов кажет прут.
— Вам урок мальчишки дали?
Вот какие смельчаки! —
И, смеяся, убежали, —
Все мои ученики.
— Ну, и громко ж вы кричите,
Ой-ой-ой да ай-ай-ай!
Мы утешим вас, хотите?
Приходите к нам пить чай.
— Вас березовой лапшою
Угостила ваша мать,
Мы вас будем пастилою,
Сладким чаем угощать.
— Есть варенье из малины,
И сироп такой густой,
Все забудете кручины,
Не стесняйтесь, что босой.
Отказаться не умею,
К перелазу я иду,
От стыда и боли рдею,
Очутившись в их саду.
Самовар уже в столовой,
И варенье тут как тут.
— Поздравляем с баней новой!
— Ну и часто вас секут!
Три сестры за самоваром
Наострили язычки.
— Поздравляем с легким паром!
— Молодцы ученики!
Посмеялись, но немного, —
Мы дружны уж с давних пор, —
И сказала Вера строго:
— Розги дома не в укор!
Вы простите, мы без злости.
Малость надо постыдить,
А теперь пришли к нам в гости.
Будем мирно говорить.
14 июля 1887
36
Осенью скучной
Дождь однозвучный
В окна стучит,
Думы мрачит.
Там на поляне
В белом тумане
Никнет трава.
Еле жива.
Лист увядает,
С веток спадает.
Голых ветвей
Ропот слышней.
Грустные взгляды,
Нет вам отрады.
Близь или даль,
Всюду печаль.
Все же не стану
Злому туману
Плачущий раб.
Так ли я слаб?
В трудной работе,
В скучной заботе
Я с золотой
Дружен мечтой.
15 октября 1887
37[29]
Душа и тело нам даны,
А третье — дух; его не знаем.
К нему стремленья направляем
Из нашей темной глубины.
Признали два лица за нами, —
То скажут «вы», то скажут «ты».
Разъединенные черты
Не слиты этими словами.
Когда мне мать или сестра
«Ты» говорят, слышна здесь ласка;
Но «ты» Сосулькино — указка
Для тыканья; она остра.
Все имена для нас игрушка,
И как меня ты ни покличь,
Иль уважительно на «ич»,
Или презрительно на «юшка»,
Ведь все не то! Я — Божий Дар,
Но это имя слишком ярко,
Я звался б Дашка или Дарка,
А то так с «ичем» Божидар.
О, если бы мы в духе жили!
Какой бы славой заалел
Наш удивительный удел,
И как друг друга мы б любили!
Но Дух от нас еще далек.
Не душу даже, видим тело.
Любовь нам сердце не согрела,
И каждый каждому жесток.
Стремлюся к Духу я всечасно.
Живу ли в Духе, как мне знать!
Ужели буду возжигать
Я светочи мои напрасно?
Враг Духу — тело. Я смирял
Его жестокостью страданий,
И от телесных наказаний
Его ни разу не спасал.
И говорит мне мой Хранитель,
Что верен мой суровый путь.
О, если бы хоть раз взглянуть
На лучезарную Обитель!
28 октября 1887
38
Избороздил я все окрестности
Летом, осенью, весной,
Исходил все эти местности
Вдоль и поперек босой.
Я парнями-забияками
Был издразнен в деревнях,
Я облаян был собаками,
Но не знал, что значит страх.
Раз под вечер темной рощею
Проходя неспешно, я
Повстречался с бабой тощею,
Смелость сникнула моя.
Мне в лицо старуха глянула.
— Где корона, царь босой? —
Прошептала мне, и канула
В сумрак осени сырой.
20 января 1888
39
Слова весьма разнообразны.
Окраска разная у них.
Воспоминанья с ними связны
Побыток тех или иных.
И есть два облика у слова:
Один к тому, кто говорит,
И очень часто для другого
Совсем не так оно звучит.
Жестокие слова угрозы
Сказавшему, как ал венец.
Другому ж — черные обозы
Речей тяжелых, как свинец.
11 июня 1888
40
Из-под летней светлой блузы
С полотняным пояском
До колен штаны кургузы,
Да фуражка козырьком.
Вот и весь наряд мой скромный
И в дороге, и в лесу.
Что найду в тени укромной,
Все в корзинке унесу.
17 июня 1888
41
ПОЛУДЕТСКИЕ ГРЕЗЫ
Не можешь ты понять, что сталось вдруг со мной,
И смотришь на меня, качая головой.
Ты прав, — уж я не та, совсем не та, что прежде.
Мой звонкий смех теперь, как прежде, не звучит.
И равнодушна я к прическе и к одежде.
Как мне веселой быть! Тоска меня томит.
Так мысли спутаны, и так мечты неясны!
Хочу их разобрать, — усилья все напрасны.
Мечты меня влекут в неведомую даль,
И трудно мне сказать, о чем моя печаль.
То — думы странные и чудные мечтанья.
Сопротивляться им нет воли и желанья.
В ком кружатся они, наверное, едва ль
Захочет убежать от их очарованья!
Я думаю о том, что правды в мире нет, —
А правда для людей нужна, как нужен свет.
Я думаю о том, что без нее нет счастья,
И мы несчастны все. Не знаем мы о том,
И счастья ищем ложным и кривым путем.
Безумцы жалкие, достойные участья,
Встречаются меж нами. Мало нужно им,
Чтобы они довольны были и собою,
И светом, и людьми, и жалкою судьбою,
Им, бессердечным, свет не кажется дурным.
Их души так черствы! На братние страданья
Они глядят, холодные, без содроганья;
В пустые груди их не льются ядом злым
Ни слезы детские, ни старика стенанья.
Я знаю: прежде мир был хуже и глупей,
И люди были злы, жилося им трудней:
Разврат, коварство, месть, убийство, злоба, казни, —
Рассказы прежних дней и слушать тяжело.
Царило меж людьми бессмысленное зло,
Таилась правда, и порок не знал боязни.
Но эти дни прошли. Страдания отцов
Не вовсе без следа над миром пролетели.
Что день, то новый шаг! К заветной цели
Судьба нас двигает. Но этот путь суров,
И как еще велик безмерно он пред нами!
Как мало пройдено! И кровью и слезами
Еще заплатим мы в течение веков
За счастье правнуков, манящее веками!
Я думаю опять: настанет светлый день,
Его не омрачит завистливая тень,
И солнца яркий луч рассеет все туманы,
На правде заблестит блистательный венец,
Свободен станет мир, и счастлив наконец!
И племена, забыв измены и обманы,
Взаимную любовь в сердцах своих зажгут.
Чистейшие мечты отживших поколений, —
Услада их среди безвыходных мучений, —
Как пышный летний цвет, роскошно оживут.
За этот жданный миг все муки жизни темной.
Все тягости борьбы и доли подъяремной
С тупым отчаяньем толпы людей снесут,
И лучшие из них — с покорностию скромной.
Вспомянут внуки нас в те радостные дни, —
И тихою тоской проникнутся они.
Когда же развернет историк беспристрастный
В творениях своих картины наших зол,
Он будет сам не рад той правде, что нашел:
Насилия позор, и правды вопль напрасный,
И мрак невежества, и цепи, и бичи.
На совести людской бесчисленные раны,
Хищенья, клеветы, безбожные обманы,
Пророки распяты, и правят палачи.
Как юность пылкая, исполнена волненья,
Оплачет наши дни, дни скорби и томленья!
И старость скажет ей: — Утешься и молчи, —
Они покоятся блаженным сном забвенья.
4 июля 1888
42
В прекрасный храм моих надежд,
Влекомый юными мечтами,
Я мнил не в красоте одежд
Войти, но голыми ногами,
Чтобы дыханьем суеты
Не осквернить чертог прекрасный,
Обитель светлой красоты,
Богини чистой и всевластной,
Но ей себя поработить,
И на холодные ступени
Пред алтарем ее склонить
Смиренно голые колени.
Когда ж, завидев дивный храм,
Я сел на придорожном камне,
И обувь, сняв, оставил там, —
Дорога стала вдруг трудна мне.
Друзья смеялись надо мной,
Враги мои жестоки стали, —
Они, связав меня, лозой
Меня безжалостно хлестали.
И каждый плеск ветвей нагих,
Терзая тело, словно эхом,
Сопровождался бранью злых
И общим ядовитым смехом.
И каждый шаг я покупал
Ценою крови и страданий,
И жгучий стыд меня терзал,
И страх грядущих истязаний.
И малодушно отступил,
Мои обул, краснея, ноги,
И грезы пылкие смирил,
И стал искать иной дороги.
9 декабря 1888
43
И так я долго сердце мучил
Тоской напрасной о себе;
Мне самому мой стон наскучил,
И покорился я судьбе.
Здесь ум и сердце праздно дремлют,
На труд не движется рука,
И утомленный дух объемлет
Невыносимая тоска.
16 марта 1889
44
Вокруг меня немая мгла,
Во мне — несносное страданье.
Жизнь не щадила, — унесла
Все молодые упованья,
И перед мрачной силой зла
Померкли светлые мечтанья,
И стала жизнь мне не мила.
А жизнь была мне так мила,
Пока ее не скрыла мгла
Невыносимого страданья, —
Сплетались светлые мечтанья,
И вызывал я силы зла
На грозный бой, — но унесла
Судьба святые упованья.
Где вы, былые упованья!
Беда при вас, и та мила,
И не страшит немая мгла.
Но если буря унесла
Надежды те, — победы зла
Рождают тяжкие страданья,
И гонят светлые мечтанья.
И думаешь: одне мечтанья —
Все те былые упованья,
И станет юность не мила!
О, это — горшее страданье, —
В себе самом источник зла
Искать, как будто жизни мгла
И гордость даже унесла.
Да, жизнь у многих унесла
Надменной юности мечтанья
И золотые упованья.
И все покорны силе зла,
И всех их участь не мила,
Горька, как тяжкое страданье.
Когда бы жгучие страданья,
О смерть, ты с нами унесла,
Воскресли б прежние мечтанья,
И ты бы стала нам мила.
Но долговечны силы зла, —
Живое семя упованья
Глушит полуночная мгла.
17 марта 1889
45
Горька мне жизнь, как питие с отравой,
Но горечь бытия покорно пью;
Мольбой униженной или хулой лукавой
Не обнесу я жизнь мою.
Пустынными, тернистыми путями
Иду, и мгла окрест,
Но не омыт бессильными слезами
Мне плечи режущий, суровый крест.
Один бы шаг, надменный, своевольный,
Угасла б жизнь, — всему конец!
Так, бранными трудами недовольный,
Спешит к врагу трепещущий беглец.
Но я, как воин, преданный знаменам:
Он не покинет ратный стан,
И бьется до конца, и малодушным стоном
Не выдает мучения от ран.
31 марта 1889
46
Румяный, бойкий ученик,
Веселый, но благочестивый,
Любитель интересных книг,
Вошел с улыбкою стыдливой;
Страстной недели тихий звон
Тогда носился над землею.
Старательный земной поклон
Он положил передо мною,
И ноги целовал, к стопам
Моим нагим лицом склонившись.
— Иду я к исповеди в храм.
Нельзя идти не примирившись. —
Он мне смиренно говорил, —
Вы, ради Бога, мне простите. —
Все то, чем я вас огорчил,
И злом меня не помяните. —
— Господь простит, ты мной прощен,
Одним покорны мы законам. —
И на земной его поклон
Ответил я земным поклоном.
Он предо мной стоял босой,
Оставив обувь на пороге.
Пред ним склонившись головой,
Ему поцеловал я ноги.
15 апреля 1889
47
Печать божественного Духа
Я не напрасно получил, —
Внимательную чуткость слуха,
И напряженность мощных сил.
И наблюдательное око,
Которое, орла быстрей,
В сердца и помыслы людей
Глядит пытливо и глубоко.
Я призван многое свершить,
Пройти дорогой чрезвычайной,
Духовный мир обогатить
Трудом и мыслью неслучайной,
И овладеть великой тайной.
Но я лукаво пренебрег
Судьбы великими дарами,
И фимиам постыдный жег
Перед чужими алтарями.
Забыл я заповедь Того,
Кто зажигает зори наши,
И пил забвение всего
Из знойно-ядовитой чаши.
Так Богом избранный народ
Забыл сияние Синая,
Вдали от Иорданских вод
В пустыне сорок лет стеная.
Обетованная земля!
Войду ли я в твои пределы?
Или, как кормчий оробелый
Волнуемого корабля,
Погибну, плача и моля?
4 мая 1889
48
Не ходи ко мне, тоска!
Я ль горел да горемыка?
Хоть и очень ты дика,
Я с тобой расправлюсь лихо.
Как поймаю, разложу
На короткую скамейку
Да покрепче привяжу
К ней тебя, мою злодейку,
Сдернув траур риз твоих,
Отдеру на обе корки, —
Розгой будем мерить стих,
Рифмы — свист жестокой порки.
2 августа 1889
49
Прости, — ты — ангел, светлый, чистый,
А я — безумно-дерзкий гном.
Блеснула ты луной сребристой
На небе темно-голубом, —
И я пленен твоей улыбкой,
Блаженно-нежной, но она
Судьбы жестокою ошибкой
В мою нору занесена.
Внезапно так и так отрадно
Красой твоею поражен,
Молил твоей любви я жадно,
Мечтой безумной распален.
Но милое твое смущенье,
Румянец быстрый нежных щек,
В очах пытливое сомненье,
В устах подавленный упрек
Мне показали, как жестоко
Я обманулся, темный гном,
Когда завистливое око
Блуждало в небе голубом,
Когда надменною мечтою
Я в небо дальнее летел
И безмятежною луною,
Безумец, овладеть хотел!
6 августа 1889
50
Не боюсь ни бедности, ни горя,
И живу, с судьбой печальной споря.
Неужель с ней спорить до могилы?
Все ль на глупый спор растрачу силы?
Вот, согнуть дугою меня хочет.
Да напрасно старая хлопочет, —
Есть такая сила, что пред нею
Поневоле склонишь низко шею.
Но едва ли сыщется где сила,
Чтобы век давила, не сломила.
Надоест мне гнуться, выпрямляться.
Так сумею разом я сломаться.
11 августа 1889
51
Глаза горят, лицо пылает,
Но все же мальчик приучен
К повиновенью, и снимает
С себя одежды, плача, он.
Мне на квартиру Скоморошко
Поставил сына. Петька мил,
Но мне посечь его немножко
Пришлось, — он двойку получил.
8 сентября 1889
52
В час молитвы полуночной
Пред иконою святой
Встал Хранитель беспорочный,
Ангел Божий предо мной.
Купиной неопалимой
Озарялся трепет крыл.
Взор его невыразимый
И суров, и нежен был.
Тихо речь его звучала,
Как Эдемский вздох чиста,
И улыбкой колебала
Возвещавшие уста.
С укоризной вместе ласку
В сердце мне он проливал,
И в руке большую связку
Пламеневших лоз держал.
26 сентября 1889
53
Смерть и сон, сестра и брат,
Очень схожи меж собой.
Брату всякий в свете рад,
Все дрожат перед сестрой.
Но порой, наоборот,
Брата гонит человек,
А иной сестру зовет:
— Поскорей кончай мой век! —
Все, что делал здесь злодей,
Брат напомнит в тишине
Очень тягостных ночей.
Стонет злой: — Как тяжко мне! —
А сестра несет покой
Тем, кто жизнью истомлен,
И могильной тишиной
От тоски бедняк спасен.
27 ноября 1889
54
Если знаешь за собою
Грех большой иль небольшой,
Ставь его перед душою,
В глубине души не крой.
Пусть томится от смущенья
Посрамленная душа,
И суровость искупленья
Пьет из полного ковша.
Пусть и тело пострадает
В аскетических трудах,
Пусть лоза его стегает,
Сея боль, и стыд, и страх.
После этого святого
Покаянного труда
Над душой, спокойной снова,
Всходит ясная звезда.
8 декабря 1889
55
Отрок слабый и недужный,
К музе громко я воззвал,
И венец ее жемчужный
Я в тумане увидал.
Слышу сладкий голос музы:
— Лишь терпение и труд
С возмущенной мысли узы
Лжи и немощи сорвут. —
Но покорен темной лени,
Я везде искал одну
Мимолетных вдохновений
Белопенную волну.
Я в тоске нарядной много
Даром тратил пылких сил, —
И суровый рок мой строго
Арфу звонкую разбил.
Мрак сгустился надо мною,
Но во мгле моих невзгод
Кто-то девственной мечтою
Все манил меня вперед.
И воззвал я к музе снова:
— Подниму я тяжкий труд,
Дай мне огненное слово, —
Мысли блещут и бегут. —
Говорит мне муза: — Труден
Путь любимца чистых муз.
Верь, мечтатель, безрассуден
С ними, гордыми, союз:
— Повеленья их суровы,
И закон их воли строг.
Не лавровый, нет, терновый
Подарю тебе венок.
— С песней, облитой слезами,
Загражденные пути
Неистомными ногами
Должен ты один пройти.
— Нет друзей тебе в народе.
Верен сладостной мечте,
Пой о свете, о свободе,
О любви, о красоте. —
Так мне муза тихо пела,
Вдохновенно глядя в даль,
И в глазах ее горела
Неизбывная печаль.
27 декабря 1889
56
Невыносимо тяжкое воспоминанье
На утомленный ум безжалостно легло,
Терзает сердце мне, как коршун злой, страданье.
В груди подавлено звенящее рыданье,
От дум, как обручем, оковано чело.
1889
57
Мигом оставлен полок,
Дверь отворил я, — как в пламя.
Наледеневший порог
Вдруг потеплел под ногами.
Ты ли, Снегурка, меня
Сжала так сильно в объятья?
Что ты смеешься, дразня?
Ты, как и я же, без платья.
— Я-то привычна, а ты?
Дедко стучит по воротам! —
В круге ночной темноты
Мчусь я не бегом, а лётом.
А у дверей постою:
— Ну, поцелуй на прощанье! —
Медленно стыну, и пью
Нежной Снегурки лобзанье.
Вот я и дома, в тепле,
Вьюга за окнами хнычет,
А самовар на столе
Тихую песню мурлычет.
Я лишь в одной простыне,
Теплой, забавно суровой.
Чай лучше нектара мне.
Так мне уютно в столовой.
Только Снегурки мне жаль.
Так и растает весною?
Иль в ледовитую даль
Птичкой порхнет полевою?
9 января 1890
58
Бедный дом мой не украшен,
Домострой мой очень строг,
Но, когда огонь погашен,
Мне мерещится чертог.
В нем на мраморных колоннах
Поднялся высоко свод,
Где из многих лампионов
Свет торжественно течет.
Дам и рыцарей улыбки,
Лица детские пажей,
И литавры, трубы, скрипки
Все звончей и веселей.
Я король на новосельи
Открываю светлый бал,
Чтобы каждый гость в весельи
Все печали забывал.
13 июня 1890
59
Вблизи колодца мне мальчишка
В деревне встретился горлан.
Он — озорник? или воришка?
Иль просто бойкий мальчуган?
Лицом он писаный красавец,
Орет он бранные слова.
Да кто ж он? будущий мерзавец?
Иль удалая голова?
Большой, босой, расстегнут ворот.
Проходит девушка с ведром:
— Опять ты, Степка, нынче порот! —
Хохочет он: — Мне нипочем!
— Всех богачей на дым развеять!
Мне не мешай озоровать!
На …е-то не репу сеять,
А ты молчи, …а мать! —
Звериные сверкали зубы,
Улыбка поперек лица.
Но, хоть слова крепки и грубы,
Он все ж похож на мертвеца, —
Так механичен хохот звонкий,
И так свободно брань летит
Из уст румяного ребенка,
Забывшего, что значит стыд.
Тускнеет вся вокруг природа.
Где эта брань и эта грязь,
И как бы светлая свобода
В болоте тусклом родилась?
Ты силы копишь или тупишь,
Россия? где твой талисман.
Что ты продашь и что ты купишь
На торжище великих стран?
Грабеж, убийства и пожары.
Тюрьма, петля, топор и нож,
Вот что, Россия, на базары
Всемирные ты понесешь!
13 июля 1890
60
Под пальмами играли в кости
Два негра, черные, как ночь,
И проифавший лютой злости
Не догадался превозмочь.
Ножи сверкают в лютом зное,
С бойцов свирепых льется пот.
Судьба одна в игре и в бое,
Уж не везет, так не везет.
Зарезан дважды-побежденный,
А победитель, кровью пьян,
К ручью приникнул, утомленный,
Изнемогающий от ран.
Взглянул в последний раз он тупо
На раскаленный небосклон.
Шакалы ночью на два трупа
Сбежалися со всех сторон.
1 февраля 1891
61
Зверь-человек купается от века
В напрасно-пролитой крови!
Но разве нет на свете человека.
Достойного любви?
И разве осужден я вечно
Скитаться с холодом в душе,
И жизнь свой яд бесчеловечно
В своем заржавленном ковше
Нести мне будет бесконечно!
Как жадно я искал
В толпе завистливой и злобной,
В душе тая свой идеал,
Души, ему хоть в чем-нибудь подобной!
Увы! Кого я ни встречал, —
Старик ли, дева ль с пылким взором,
Муж, полный зрелой красоты, —
Неотразимым приговором
Житейской пошлости черты
На них читалися так ясно,
Что и сомнение напрасно.
11 июня 1891
62
Избрать из двух грозящих зол
Одно, где менее мученья?
Не даст внезапный произвол
Минуты даже для сравненья.
И затруднительно решить,
Что легче, розги иль крапива.
Ведь проще было бы сравнить,
Что слаще, вишня или слива!
Крапивой высекут, — так жжет.
Как будто вырвался из пекла,
А если розги мать берет, —
Ах, лучше бы крапивой секла!
Но опыт мальчику твердит,
Что все же розги выбрать надо:
Укус крапивы ядовит,
И в розгах нет такого яда.
Крапивы зуд невыносим.
Укусы долги и жестоки,
А после розог только дым
Стыда раскрашивает щеки.
11 июня 1891
63
Вдоль реки заснувшей прохожу лугами
По траве росистой голыми ногами,
И гляжу на звездный недоступный строй,
И мечта забавит легкою игрой.
От лучей палящих ноги загорели,
А во тьме посмотришь, кажется, что белы,
Да и все иное, чем бывает днем, —
Дальняя избушка кажется холмом,
Мглистая дорога кажется рекою,
А туман в лошине — снежной пеленою.
Спать давно пора бы, а домой идти, —
Словно позабыты к дому все пути.
Точно чародейка шарф из мигов вяжет,
А когда окончит, никогда не скажет,
И следишь мельканье чародейных спиц,
Вещее сверканье полевых зарниц,
И не видишь молний, и не слышишь грома,
Но душе зарница каждая знакома,
И с паденьем каждой пасть в траву готов.
Позабыться в беге неразгадных снов,
Прикоснуться к тайне, к волшебству и к чуду,
Посмотреть, каким же я в Эдеме буду.
17 июля 1891
64
Старик улыбчивый, ты медлишь на пороге,
И смотришь на толпу играющих детей.
Хоть ноги голые марает грязь дороги,
Забавны милые беспечностью своей.
Но думы у меня безрадостны и строги,
Когда гляжу на них, они в душе моей,
Как зарево больших и медленных огней.
Обнявших светлые, надменные чертоги.
Давно определен, бессмысленно суров,
Начертан наш удел, о дети бедняков!
И пусть в иной душе, из милых глаз мерцая,
Зародыш гения дает свои ростки,
Бессмысленная жизнь, и косная, и злая,
Покровом тягостным сомнет его цветки.
4 августа 1891
65
Влечется злая жизнь! Ни счастья, ни свободы!
Ленивей тяжких змей ползут немые дни,
Летят, как ураган, стремительные годы,
И гаснет радость грез, как бледные огни.
Заставлены пути, заграждены исходы.
Не трать остатка сил, неправды не кляни.
Пускай твою ладью неведомые воды
Несут лесным ручьем в таинственной тени.
Лежи на дне ладьи, следи ветвей мельканье,
И слушай сонных струй ленивое роптанье,
И жди, спокойно жди. Бездействие не стыд.
Когда для битвы нет оружия и силы.
Усталого раба ничто не устрашит, —
Ни холод жизни злой, ни холод злой могилы.
7 августа 1891
66
За мрак изображений
Меня ты не брани, —
Такой мой скорбный гений,
Такие наши дни!
Суровых песнопений
Моих ты не кляни, —
То в мглистости томлений
Горяшие огни!
Гореть как можно жарче.
Светить как можно ярче,
Страданий не тая,
За черною горою
Встать красною зарею, —
Вот заповедь моя.
29 сентября 1891
67
Жди удивительного чуда
Иль предсказания оттуда,
Где у людей едва-едва
Работать стала голова.
1889–1892
Вытегра
68
В поле девушка ходила
И случайно придавила
Голою стопой
Цветик полевой.
Он головкой лиловатой
Никнет до земли.
Вдруг к былинке полусмятой
Чьи-то кудри прилегли.
Смотрит девушка, вздыхая,
На больной цветок,
Осторожно выпрямляя
Тонкий стебелек.
Говорит она тихонько:
— Что мне сделать, милый мой?
Взбрызнуть венчик твой легонько
Свежею водой?
Иль от солнца в тень лесную
Мне тебя пересадить? —
Шепчет он: — Сам оживу я, —
Не мешай мне жить! —
19 марта 1892
69
Прохожу я тропы и дороги,
Не обувши стремительных ног.
Пробегают свободные ноги
По просторам свободных дорог.
Вот мои сапоги-скороходы,
Те же в прошлый и нынешний год.
Их окрасили солнце и воды,
Они годны на всякий поход.
26 июня 1892
70
Пламеннее солнца сердце человека,
И душа обширней, чем небесный свод,
И живет от века до иного века,
Что в душе созреет в урожайный год.
Как луна печальна, как вода текуча
В свете переменном зыбкая мечта.
Пусть ее закроет непогодой туча, —
Сквозь века нетленна, светит красота.
10 июля 1892
71
Много вижу следов на песке прибережных дорог.
Вот оттиснулись гвозди огромных мужицких сапог;
Вот следы от девичьих ботинок, и узких, и тесных,
Сжавших парочку ножек, хоть белых, но вряд ли
прелестных;
Здесь ряды мелких ямок песок прибережный сберег, —
Это — оттиски пальцев разутых ребяческих ног;
Вот еще свежий след вижу я, — поперек всей дороги
Точный слепок оставили голые девичьи ноги.
Хороши эти слепки, и кажется мне, что прошла
Здесь русалка нагая и вниз по реке уплыла.
1 апреля 1893
72
Иду я и заглядываю
В окошечки домов,
И радостно загадываю:
Любовь из-за цветов
Кого пронзит из дев иль вдов?
Вот Троично-березовая
Раздвинется стена,
И глянет нежно-розовая
Из светлого окна.
Ты девушка иль весна?
6 апреля 1893
73
Не улыбайся, день прекрасный.
Мне в запыленное окно,
Меня печалит свет твой ясный.
В моей душе темно, темно.
Куешь ты стрелы золотые,
Надменно-горькие лучи.
О солнце! ливни огневые
В мое окошко не мечи.
Простился я с надеждой прежней,
Не жду спасенья от небес,
И цели жизни безнадежней
Умом осмеянных чудес.
7 апреля 1893
74
Ты улыбаешься, день ясный,
И на просторы, и в окно.
Меня печалит свет бесстрастный.
Всем проливаемый равно.
Куешь ты стрелы золотые,
Надменно-горькие лучи.
О, солнце! ливни огневые
В мое окошко не мечи.
Не тешусь я надеждой сладкой.
Я знаю, — вещий, ты воскрес,
Чтоб вечной, яркою загадкой
Сиять в обилии чудес.
7 апреля 1893
75
Противоречия во всем:
Мы любим то, что нам приятно,
Но сердцу скучно, если в нем
Все слишком мило и опрятно.
Всегда нас тянет преступить
Ограды правил и закона.
В стихах мы даже согрешить
Хотим попранием канона.
А в жизни мир и тишину
Для отдыха мы только ищем,
Но отдохнем, и в ширину,
И в глубину, и в вышину
Летим, и падаем, и рыщем.
Мы любим столкновенье воль,
И бури всякие нам милы,
И даже стыд, и даже боль —
Лишь испытанья нашей силы.
9 июля 1893
76
Обнажились гладкие каменья,
Тихой струйкой вьется мой ручей.
В нем блестят разбрызганные звенья
Ярких, жарких солнечных лучей.
В воду загорелыми стопами
Я вхожу, почуять холодок
И потом с ручейными мечтами
На горячий выбрести песок.
31 июля 1893
77
В переулке одиноко
Я иду. Прохожих нет.
Зажигается далеко
За туманом тихий свет.
Скучно все вокруг и темно,
Все как будто бы в бреду,
И в душе тоскливо, томно.
Я, понурившись, иду.
Утром ветер с моря веял,
Небо в тучи обложил.
Дождик лужицы насеял,
Сонный воздух освежил.
Что мне лужицы ночные!
Обходить их не хочу,
И порою в них босые
Ноги тихо омочу.
С каждым их холодным всплеском,
С каждым вздохом темных вод
Дальний свет призывным блеском,
Разгорался, зовет.
Но зачем? Вот я уж дома.
А куда же мне идти?
Неотвязная истома
Все запутала пути.
13 сентября 1893
78
Волны моря
Гулко стонут.
Полны горя,
Челны тонут.
Челн, непогодой сколоченный.
Парус, наставленный горем.
Вьюгой страданья измоченный, —
Мы ли со смертью заспорим?
Гулко волны
Стонут в море.
Тонут челны,
Полны горя.
10 октября 1893
79
Друг моей печали.
Муза слез и страха,
Из небесной дали,
Из земного праха
Мы с тобой свивали
Яркие виденья,
Знойные картины:
Горе преступленья,
Боль немой кручины,
Сладость примиренья,
Бешенство проклятий,
Радость вдохновенья,
Юный пыл объятий,
Зелье сладострастья.
Стыл огонь с годами.
Вьюгою ненастья,
Бурными ветрами
Песни разносились
В мраке безответном.
Лучше б не родились
В мире неприветном
Наши песни, муза:
Нет с удачей в мире,
Милый друг, союза
Нашей скорбной лире.
1 декабря 1893
80
Не наряд тебя красит, о нет!
Не ботинки, не модный корсет.
Что корсет? Безобразный обман!
Без него восхитителен стан.
А в ботинке видна ли нога?
Хороша ты, когда ты боса,
И сияет, когда ты нага,
Молодая, живая краса.
Надевай же свой пышный наряд
Для толпы, для чужих и друзей,
Ну, а я, — я, любимая, рад
Непокрытой красою твоей
Любоваться, когда мы одни,
Когда накрепко дверь заперта.
Пусть вино зашипит, загорятся огни,
Засверкает твоя нагота,
И на ложе возлегши с тобой,
Под горячей моею рукой
Я почувствую трепет и зной,
И надменно могу сознавать,
Что я нежить могу и ласкать,
И любовью моей утомить,
И помучить тебя, и побить.
3 декабря 1893
81
Мы лежали на мшистой постели,
Задыхаясь от зноя любви.
Билось сердце в груди у тебя, как дитя в колыбели.
Чад любви, яд любви разливался в крови.
Мы лежали на мшистой постели,
Задыхаясь от зноя любви.
Упоительный чад разливался
В наших юных и знойных телах,
Распустилась коса, и твой пояс давно развязался,
Разорвалась рубашка на белых плечах.
Упоительный чад разливался
В наших юных и знойных телах.
4 декабря 1893
82