У МОРЯ © Перевод с немецкого М. Семенов
У МОРЯ
© Перевод с немецкого М. Семенов
Эту книгу, задуманную, созданную и пережитую нами, посвящаю тебе, Дагни.
Introibo
Ты, которая пропитанными светом пальцами вплетаешь красоту увядающей осенней печали, усталый блеск пресыщенного великолепия, лихорадочные краски сожженного солнцем рая в мои тяжелые грозы —
Любимая —
много лун уже зашло с тех пор, как я тебя увидел, но мое сердце все еще сияет ярче тех звезд, которые ты посеяла в моей жизни; из моей крови все еще вырастают руки, ищущие, молящие о счастье, которое ты когда-то зажгла в моей душе.
Ты, которая в сумерках заката нежными руками плетешь прихотливую ткань никогда не предчувствованных мелодий на заколдованной арфе: о блаженных часах, пронесшихся как отдаленное эхо; о солнцах, которые, погружаясь, льют над морями свой сонный блеск; о ночах, охватывающих больное сердце своими мягкими крылами —
Любимая —
много лун уже зашло с тех пор, как ты пела мне мою глубочайшую печаль и мое тяжкое счастье, но я все еще вижу, как в сумерках заката плачут твои глаза чуждым миру страданием, и светящуюся руку вижу я, которая призрачно протягивается ко мне из тьмы и в трепещущем крике отчаяния обвивает мою.
Ты, которая прекращаешь для меня день и ночь, гасишь мне свет в темных пропастях, приближаешь ко мне все дали и отодвигаешь в бесконечную даль все близкое — ты, которая зажигаешь в моем сердце тусклые блуждающие огни и растишь черные цветы грез —
Любимая —
много лун зашло с тех пор, как твой последний взор болезненно впился в мою кровь, а я все еще вижу твое бледное, как свет луны, лицо, золотую корону шелковистых волос над твоим челом, и вижу, как в больную улыбку тяжело и медленно скатываются две слезы из-под длинных ресниц, и слышу твой голос, льющий мне в сердце свое мрачное страдание.
Ты, которая взламываешь печати всех тайн и показываешь мне священные руны скрытых сил, и после всех бурь жизни снова, как радуга, протягиваешься от одного неба милости до другого над моей скорбной судьбой —
Любимая —
никогда еще не видал я, чтоб мои звезды такими дикими порывами неслись по небу; никогда еще моя душа не распластывала по тебе так широко свои крылья; никогда так мучительно не раскрывались для тебя мои объятия; никогда еще не видал я, чтобы сияние, зажженное вокруг твоей головы моей тоской, блистало так кроваво, как теперь, когда ты погрузилась в океаны вечности.
Любимая!
Вот мои грезы! Вокруг твоих ног обвиваю я венки, которые сплело мое тяжелое счастье —
Вот мое сердце — мое сердце. В твои руки кладу я мое сердце!
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
РУКОВОДСТВО К ПЕРВОНАЧАЛЬНОМУ ИЗУЧЕНИЮ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ. Сочинение Фолькера. Перевод с немецкого. Спб. 1847
РУКОВОДСТВО К ПЕРВОНАЧАЛЬНОМУ ИЗУЧЕНИЮ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ. Сочинение Фолькера. Перевод с немецкого. Спб. 1847 Странная, право, участь детей! Чему не учат их, каких метод не употребляют при преподавании? Их обучают и истории, и нравственности; им объясняют их долг, их
РАССКАЗЫ ДЕТЯМ ИЗ ДРЕВНЕГО МИРА. Карла Ф. Беккера. Перевод с немецкого седьмого издания. Три части. Санктпетербург. 1848. В тип. Фишера. В 16-ю д. л. В I–VI и 388; во II—412, в III—374 стр
РАССКАЗЫ ДЕТЯМ ИЗ ДРЕВНЕГО МИРА. Карла Ф. Беккера. Перевод с немецкого седьмого издания. Три части. Санктпетербург. 1848. В тип. Фишера. В 16-ю д. л. В I–VI и 388; во II—412, в III—374 стр Беккер давно уже известен русской публике своею всемирной историей, о которой мы не раз имели случай
У моря
У моря С. А. Риттенбергу I. «Был день у моря, и вечер у моря…» Был день у моря, и вечер у моря, И ночь на морском берегу. Был солнечный ветер, в синем просторе Купавшийся на бегу. А после заката, что плыл над водою Багрянцем на мокром весле, Был ветер стремительный, с бледной
I. «Был день у моря, и вечер у моря…»
I. «Был день у моря, и вечер у моря…» Был день у моря, и вечер у моря, И ночь на морском берегу. Был солнечный ветер, в синем просторе Купавшийся на бегу. А после заката, что плыл над водою Багрянцем на мокром весле, Был ветер стремительный, с бледной звездою На длинном,
ЗАУПОКОЙНАЯ МЕССА © Перевод с немецкого М. Семенов
ЗАУПОКОЙНАЯ МЕССА © Перевод с немецкого М. Семенов Одного из неведомых, одного из живущих в мраке и забвении «Certains»[10] вывожу я здесь.Это один из тех, которые подкашиваются на пути, как больные цветы, — один из аристократической породы нового духа, один из тех, которые
ВИГИЛИИ © Перевод с немецкого М. Семенов
ВИГИЛИИ © Перевод с немецкого М. Семенов IВчера она ушла от меня.Мы сидели здесь, за этим столом, и смотрели друг на друга. Днем мы выходили, старались быть веселыми, пили вино, очень приветливо говорили друг с другом, но в нас таилась выжидательная, гнетущая тишина. Мы знали
ШОПЕН И НИЦШЕ © Перевод с немецкого А. Соколова
ШОПЕН И НИЦШЕ © Перевод с немецкого А. Соколова IКак говорит Заратустра в своей тожественной проповеди?«Я учу вас сверхчеловеку. Человек есть нечто, что необходимо преодолеть».«Что же сделали вы, чтобы преодолеть его?Все существа до сей поры создавали что-нибудь выше
У моря
У моря Еще недавно Гдыня была рыбацким поселком. Теперь - это портовый город. Местные жители хорошо помнят, как здесь вдоль береговой песчаной линии колыхались развешанные на колышках сети, лежали перевернутые лодки. Сейчас на этом месте работают краны, гремят джазбанды
Леонид Дмитриевич Семенов Великий утешитель
Леонид Дмитриевич Семенов Великий утешитель Есть только одна трагедия – мировая. Мы не знаем ни ее начала, ни ее конца, но мы все – ее невольные участники и жертвы.С полным правом мы можем сказать про нее, что она в нас и мы в ней.Ведь все мы – от Эдипа и до последнего
XVIII век и особенности немецкого просвещения
XVIII век и особенности немецкого просвещения В XVIII в. идеи Просвещения и изменяют уже сложившиеся с XVII в. художественные направления, и формируют новые, типичные именно для этой эпохи. Просвещенный вкус и стремление воспитать гармоничную, разумную личность становятся
Леонид Семенов — корреспондент Андрея Белого
Леонид Семенов — корреспондент Андрея Белого «Мои слова памяти будут о стихотворце, мятежнике, работнике, страннике, священнике и мученике Леониде Семенове-Тянь-Шанском», — в этой фразе З. Н. Гиппиус из ее очерка «Поэма жизни (Рассказ о правде)» (1930)[391] обозначены