Алексей Лосев Жизнь без конца

Алексей Лосев

Жизнь без конца

В неоднократно гибнувшем архиве философа А. Ф. Лосева (1893–1988) уцелела общая в линеечку серая ученическая тетрадь, а в ней — несколько стихотворений 1942–1943 годов. Судя по тоже сохранившимся разрозненным черновым листкам, испещренным многочисленными исправлениями, в тетрадь заносился лишь окончательный вариант, да и тот подвергался последующей правке. Впрочем, из двадцати дошедших до нас стихотворений Лосева шесть так и не были переписаны набело.

…Лосев, разумеется, отлично знал русскую классическую поэзию, имена Лермонтова и Тютчева были для него особенно значимы. Любил стихи Вл. Соловьева, Ин. Анненского; из символистов особенно ценил Вяч. Иванова и Зинаиду Гиппиус. Изменить отношение к символизму не смогли ни личное знакомство с новой футуристической поэзией в лице сотоварища по Московскому университету Бориса Пастернака, ни книги поэтов других поэтических направлений, попадавшие на полки его личной библиотеки. Лосев так и остался на всю жизнь именно приверженцем символизма.

Уцелевшие лосевские стихи распадаются как бы на два цикла: «кавказский» и «дачный». Первый навеян путешествием на Кавказ после освобождения. Второй связан с жизнью в подмосковном дачном поселке Кратово, где Лосевы вынуждены были снимать комнату в 1941–1943 годах, когда их московский дом был разрушен немецкой бомбой.

Предлагаем читательскому вниманию стихи «кратовского» цикла.

Елена Тахо-Годи.

* * *

Благословенна дружба,

Пришедшая тогда, —

Таинственная служба,

Проникшая года.

Над всею жизнью внешней,

Такою, как у всех,

Горел огонь нездешний

Мучений и утех.

О том, чтоб сердце друга

Всходило в небеса,

Само того же луга

Нездешняя краса,

Чтобы не омрачалось

В стране, где зло и тлен,

К чужому не склонялось,

Не ведало измен…

Всю жизнь — на чуткой страже:

Рассветный час и синь,

Когда пролет лебяжий

Над холодом пустынь…

Зимняя дача в Кратове

Лиловых сумерек мигрень,

Снегов пустующие очи,

Печалей мглистая сирень

И бесполезность зимней ночи;

Сверло невыплаканных слез,

Жужжащих мертвенность туманов

И клочья вздыбленные грез,

Безрадостных оскал дурманов;

Трескучей жизни мертвый сон,

Бессонных фильмы сновидений

И почерневший небосклон

Ума расстрелянных радений, —

Здесь тускло все погребено,

Гниет послушно и смиренно,

И, снегом все заметено,

Для мира тлеет прикровенно.

И дачка спит под синей мглой,

Под тяжко-думными снегами,

Как бы могилка под сосной,

Людьми забытая с годами.

Уютно зимним вечерком

Смотреть на милую избушку,

На живописный бурелом,

На сосны леса, на опушку.

Картинку эдакую нам

Давали в детстве с букварями…

Вот почему на радость вам

И тут всплыл домик под снегами.

27–28 апреля 1942.

Весна в Кратове

Туманов жиденький простор,

Дождей слезливая шарманка,

Снегов дряхлеющий задор

И бурь пустая лихоманка,

Чахотка солнца и тепла,

Бездарной спеси туч тенета,

И слабоумие гнилья,

И злость сопливая болота.

О, импотентная весна,

Ты, вывих мысли неудачной,

Как бесталанно ты скучна,

Как вялый вздор ты мямлишь мрачно!

4–5 мая 1942.

* * *

Я просыпаюсь в ранний час,

Когда меж снами и дневною

Тщетою тайны возле нас

Душе глаголят тишиною.

Ты знаешь эту тишину:

Она сгибает нам колени,

Будя в груди у нас весну

Неведомому восхвалений.

Мой друг, мне хорошо тогда

В моей простой и детской вере:

Я вижу мир — в ином всегда,

В пустом пространстве не затерян.

И с радостью мой новый день

Я словом верным начинаю:

Мне драгоценна эта сень,

Которую я с детства знаю.

И мирные ночей сверчки

В своих часовенках застенных —

Глуши невзрачные дьячки —

О тех же тайнах сокровенных.

* * *

У меня были два обрученья,

Двум невестам я был женихом.

Может, оба златых облаченья

Запятнал я, в безумстве, грехом.

Но мои обе светлых невесты

Были нежны так и хороши,

Что они обнялись и вместе

Сохранили мне правду души.

Я пришел — возле них — столь же юным,

Как и был, к этой вот седине,

Что еще прикасаюся к струнам,

Что еще поклоняюсь весне.

И одна мне дала в моих детях

Несказанную радость отца,

А другая — живую в столетьях

Мысль, и мудрость, и жизнь без конца.