Адресат неизвестен Краков, 14 февраля 1975 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Адресат неизвестен

Краков, 14 февраля 1975 года

Уважаемая пани,

вы обратились ко мне за советом в вопросе эстетической оценки «Мнимой величины». Но ведь как автор я не могу быть тут беспристрастным, поскольку не сумею отделить в этой книге то, что хотел написать, от того, что написал. Я хотел написать вещь, меняющуюся, как некоторые ткани, которые изменяют цвет в зависимости от того, под каким углом на них смотришь. Так что можно, конечно, рассматривать эту книжечку как шутку или серию шуток. Однако можно считать также, что в этих шутках таится щепотка серьезности, что речь идет о том, чтобы некий будущий мир, не тот, который когда-то там будет, а такой, который МОЖЕТ быть, представить не напрямую, заполняя его какими-то действиями, фабулами, героями, описывая их окружение и поступки, но в таком усреднении, которое дало бы зеркальце, если бы упало на пол, разбилось на мелкие кусочки, и каждый из этих осколков отражал бы какой-то иной фрагмент окружающего мира. (Некоторые из этих осколков могут отражением искажать настоящие пропорции образов.) Один советский критик написал мне в частном письме, что эта книга по композиции схожа с «Абсолютной пустотой», но в «Мнимой величине» этот композиционный принцип наблюдается отчетливее. Это принцип, позаимствованный у музыкальной композиции, в которой некий мотив появляется сначала легко, фривольно и как бы в результате капризного случая, а повторяясь, набирает размах и полифоническое разнообразие. Поначалу речь как бы идет о делах небольшого калибра, из которых вдруг возникает все больший образ. Хотя он этого не написал конкретно, я думаю, что он думал о фигуре «мыслящей горы» — Големе, который сначала представлен в манере абсурдного анекдота (в «Экстелопедии»), а потом, как в театре перед торжественным представлением, начинают подниматься очередные занавесы (очередные вступления к подлинному Голему). Этот критик назвал такой принцип композиционным законом развивающейся спирали (якобы проблематика набирает дыхание, чтобы завершиться особенно мощным аккордом). Несомненно, можно и так. Что же касается «Абсолютной пустоты», она в некотором смысле была приготовлением к «Мнимой величине». Такой способ письма, когда поначалу как бы осуществляется «подготовка», а потом разнузданное перо получает возможность творить «подвиги», со мной уже случался (подобные взаимные отношения характерны для «Сказок роботов» и «Кибериады», когда первая книжечка была тренировочной практикой и сделала возможным написание второй). О сознательном применении композиционного закона «развивающейся спирали» мне трудно говорить по отношению к «Абсолютной пустоте». Скорее было так, что лишь ПОСЛЕ ее написания я заметил именно такую возможность, и уже именно с таким подходом составлял очередные камешки последующей мозаики.

Вы спрашиваете, является ли «Мн[имая] величина» насмешкой над критиками. Если бы даже можно было смотреть на нее под таким углом, это не было моим намерением, поскольку я не вижу серьезного смысла в полемике с критиками, замаскированной под беллетристику. Должен признаться, что критические голоса никогда не влияли на то, что я писал, и не думаю, чтобы так было и в случае «Мнимой величины». Я всегда просто писал то, что меня особенно интересовало в данный период жизни. Не задумывался я и об особых эстетических достоинствах этой книги; уже упоминавшийся критик особым моим коварством считал способ, которым я «Вступление ко всем вступлениям» отнес к проблеме творения (якобы творение само является «вступлением к небытию»). А мне лишь кажется, тот факт, что я вопреки содержащимся в этом вступлении торжественным заверениям (будто в книге не будет ничего, кроме «вступлений») все-таки в самом конце дал слово Голему, свидетельствует о моем участии в том, что этот Голем там говорит.

Благодарно вас приветствую,

Станислав Лем

Данный текст является ознакомительным фрагментом.