2

Когда власть сменилась, многие нервничали: как оно, мол, будет? Отменят ли карточки на колбасу? А на молоко? На молоко-то карточки отменят? Отменили. И сначала всё вроде неплохо шло. Полгода или год кое-как жили. А потом цены взлетели. И взлетали всё выше и выше. Люди сразу занервничали: а почему взлетели? Зачем, собственно? Есть ли экономические причины? Экономические причины нашлись. Но главной причиной почему-то назвали Алису с этими ее космодромами и прочими финтифлюшками. Они, мол, назад в прошлое страну тащат. А это ведь нехорошо, когда всякие космодромы и прочие финтифлюшки в прошлое тащат. Потому что пути назад нет.

К тому же настала пора освобождать место для новых героев.

В общем, народу подкинули версию об Алискином непосредственном участии в создании благоприятных условий для гиперинфляции. Так и заявили: создала, мол, благоприятные условия и так далее. Народ за эту версию ухватился. Но погромы не сразу начались. Пару лет версия неспешно варилась в человеческой среде. А потом, как водится, понеслось.

Я на всю эту катавасию особого внимания не обращал. Я дома сидел, изобретения мастерил. Очень я люблю всякое этакое мастерить, и чтоб сочетало в себе и то, и это, и еще третье. Раз в месяц ко мне папа приходит, деньги на журнальном столике оставляет и молча исчезает. Я его не виню: это ведь папа. Разве можно отца родного винить? У него новая семья. А то, что он со мной не разговаривает, так это ничего страшного. Зато он мне квартиру купил близко к центру. Однокомнатную, но зачем мне другая? Мне и в этой места полно. Живи — не хочу.

Но из дома выходить иногда надо. За хлебом, за молоком. Я и выходил. Руки суну в карманы и иду себе, глядя под ноги. Трещинки в асфальте считаю. Однажды иду в булочную, задумался и на что-то мягкое наступил. А мягкое как дернется! Я ногу убрал, смотрю: котенок на тротуаре лежит. Я его ботинком пошевелил, перевернул, а у него рана в животе, глубокая, и кровь сочится. Котенок необычный: одноглазый и без хвоста. Смотрит на меня, губами еле-еле шевелит: помоги, мол. Я голову поднял и только тогда сообразил, что прохожих вокруг полным-полно. И все они идут мимо меня и мимо котенка и старательно рожи отворачивают.

Я одного такого прохожего за руку схватил — у него как раз и мобильник был.

— Пожалуйста, — говорю, — помогите. Тут котенок раненый. Вызовите «скорую»!

Он руку выдергивает:

— Какую еще «скорую»? Нет у меня в телефоне такой функции — «скорую» для всякого отребья вызывать!

Я другого пытаюсь схватить: а он отшатывается, словно от меня воняет. А ведь от меня не воняет, это я точно знаю. Я нарочно перед выходом на улицу одеколоном побрызгался. Но на всякий случай все равно понюхал под мышкой: свежо. Приятный такой запашок. Так чего же они?..

Короче, схватил я котенка на руки и побежал с ним в ближайшую ветлечебницу. А румяная сестричка в приемной мне и говорит:

— Прости, — говорит, — мальчик. Не примем мы твое животное.

Я на нее смотрю, понять не могу:

— Да как же так? Он ведь умирает…

— Это не обычный котенок, — говорит сестричка. — Это один из Ее прихвостней.

— Кого — Ее?

— Этой сучки Алисы. Так что убирайся-ка ты со своим животным подобру-поздорову, пока я милицию не вызвала.

Ну, я и убрался. Хотел домой убраться и там котенку рану перевязать. А он, сволочь, умер, пока я его в троллейбусе вез.