0. ПУСК!

И вот мы сидим во внутреннем дворике замка: я, Пашка и Виктор. Пашка и Виктор пьют ром, а я смотрю на Алискину могилу, на гвозди, торчащие из креста, и так мне обидно становится, что хоть стой, хоть падай.

И тут эти скоты начинают по нам стрелять. Пробрались, уроды, в замок, расположились возле окон и давай поливать внутренний двор свинцом. Мы-то перед ними как на ладони. Витька сразу погиб, дернуться не успел. Он и не пытался. Чего ему дергаться-то? Ему без Ирки уже не жизнь — дергайся, не дергайся.

Пашка в сторону хотел отпрыгнуть, за колонну. Последние силы на прыжок потратил. Но куда там — расстреляли, сволочи. Эти не промажут, туды их в качель.

Сижу я, в общем, и размышляю: а чего они меня до сих пор не подстрелили? Помучить, что ли, хотят напоследок, свиньи?

Тут один из них во двор выходит. Толстый такой дядька в камуфляже, с сигаретой в зубах. Глаза добрые-добрые, до приторности. Меня чуть не стошнило, ей-богу.

Дядька мне и говорит:

— Ты, мальчик, не бойся. Мы тебя не тронем. Потому что ты для нас — гарантия нового светлого будущего.

А я смотрю на могилу, где похоронено их старое светлое будущее, и надуваю щеки, чтоб не стошнило. Плохо мне что-то. Живот скрутило, голова болит. Съел, может, чего-то не того? Так я ведь уже сутки ничего не ел… только горлышко пивной бутылки с утра погрыз, слизал, что там на нее налипло, — вот и весь мой завтрак.

Толстый дядька продолжает вещать:

— Мы знаем, — говорит, — что ты изобретатель. Нам это сообщили по нашим каналам.

Я думаю: ну надо же. Друзья, сволочи, смеялись над моими проектами, а враги, туды их растуды, верят в мой изобретательский талант. Тотальная несправедливость. Обидно до слез.

— Мы подозреваем, что ты изобрел важный прибор, усилитель веры. И сейчас он у тебя. Ради своей безопасности, ради безопасности Родины: передай его нам.

— Какой еще усилитель? Нет у меня никакого усилителя…

Толстяк голову поднимает. Из окна на втором этаже высовывается солдатик с приборчиком, антенна которого прям на меня направлена, и говорит:

— Так точно, товарищ полковник, усилитель у него. Приборы не врут.

Толстяк опять на меня смотрит.

А я думаю: вот жил когда-то английский ученый, который изобрел усилитель веры. И он сказал своим студентам, что сейчас вызовет Сатану, и они поверили, что Сатана явится, а он усилил их веру, и Сатана явился. Сожрал ученого, а вместе с ним сожрал и его усилитель. Вот только, скажите на милость, зачем Сатане прибор жрать? Это на Сатану совсем не похоже. Он и ученого-то, наверное, только для профилактики сожрал, чтоб другим неповадно было; но приборчик-то ему жрать вовсе без надобности. От приборчика у Сатаны могло несварение случиться, это уж наверняка.

А замок? Замок-то откуда взялся? Не было на этом месте никогда замка! Но мои друзья верили, что он есть, и Алиса верила, и замок появился. Поднялся, скотина этакая, из небытия.

И вот я обдумал всё это, поднялся и говорю:

— Ладно, подлецы, сознаюсь: усилитель у меня! И сейчас с его помощью я верну Алису к жизни!

И они верят, верят.

И полковник верит — это я по его испуганным круглым глазам вижу.

И солдаты верят — это я по их дрожащим рукам определяю.

Тогда я, стараясь не обращать внимания на тошноту, говорю:

— Но не только Алису! Вернутся к жизни все мои друзья, которые тут погибли! И Ирка тоже вернется, потому что Виктору без Ирки не жизнь!

И они верят, верят.

А полковник смекает, что к чему, и поднимает руку, чтоб скомандовать: огонь!

Я говорю:

— Ваши пули не причинят вреда ни мне, ни моим друзьям!

И они верят.

Верят, сволочи.

А я усиливаю их веру. Сглатываю подступающий к горлу кислый комок и усиливаю.

Нет у меня никакого хитрого приборчика. Я, как тот злополучный английский ученый, сам по себе усилитель.

Как я стал усилителем, спросите вы?

Может, врожденное. Может, папа ремнем эту сверхспособность в меня вбил. Может, от долгого сидения перед телевизором она, зараза, возникла. Должно же хоть что-то полезное от долгого сидения перед телевизором возникать?

В общем, не знаю я.

Да и не важно.

Вставай, Алиска.

Покажи этим скотам свет истинной веры.