II. Kyrie

В мире горы есть и долины есть,

В мире хоры есть и низины есть,

В мире моры есть и лавины есть.

В мире боги есть и богини есть…

Горы сдвигать — людям ли?

Те орудуют. Ты? Орудие.

М. И. Цветаева

Похоже, что критики преждевременно похоронили цикл «Люди, боги и я», утверждая, что в «Нам здесь жить» Олди благополучно его завершили. «Одиссей» является несомненным продолжением названного цикла и в то же время сиквелом романа «Герой должен быть один». Хотя это и вполне самостоятельное произведение, но некоторыми нитями (мотивами, эпизодами да и духом, пафосом) оно связано с книгой о Геракле. Боги хотят завершить начатое — извести на земле последних представителей смешанной расы, имеющих «серебро в крови». По сути, своих детей и внуков, которые могли бы претендовать на места в сонме бессмертных. Но на Олимпе и без того тесно. И Глубокоуважаемые развязывают Троянскую войну, в мясорубке которой должны перемолоться потенциальные конкуренты. Очень больная тема для современности, когда мы являемся очевидцами гибели сотен вот таких же точно молодых и сильных ребят в жерновах бессмысленной бойни. И видим торжество небожителей-олигархов, греющих руки на чужой беде.

Олимпийцы у Олди выписаны вполне канонически. Именно такими их и представляешь. Прекрасными и бессердечными, абсолютно равнодушными к человеческим судьбам. «На меня ему смотреть, ясное дело, зазорно, — думает об Аполлоне Одиссей, — мимо щурится, поверх головы. Губы кривит с усталым презрением: надоело все презирать, а куда денешься? Скулы высокие, переносицы нет: прямой нос в одну линию со лбом. Кудри до плеч, плечи вразлет, осиная талия, узкие бедра — загляденье. Кифара и лук, лавр и дельфин». Что-то еще пытается сделать для людей неугомонный Гермий-Пустышка. Но с оглядкой. Вдруг, кто из старших увидит — беды не оберешься.

Примечательно, что в отличие от «Героя» в «Одиссее» Старшие не появляются. Мы только узнаем из уст младших богов о воле Зевса, о его отношении к тому или иному событию, о решениях сонма небожителей. Это и естественно. Ведь все эти желторотые одиссеи, менелаи, диомеды и в подметки не годятся могучему Алкиду. С ними управится и молодежь. И тем неожиданнее то, что едва-едва оперившиеся юнцы все же смеют дерзить богам. Знать, чувствуют они в себе какую-то неведомую олимпийцам силу. Ее же, эту Силу, чует в Одиссее и Эрот — сам олицетворение древней, еще от Хаоса полученной мощи. Видимо, не случайно он передает частицу своего умения рыжему наследнику басилевса Итаки. Умение это не раз придет на помощь Лаэртиду в трудную минуту.

И все же при чтении страниц, посвященных отношениям богов и людей, иногда испытываешь недоумение. Как-то трудно абстрагироваться от христианского представления о боге как о высшем разуме, всевидящем и всезнающем. Неужели богам не открыто грядущее, не ведомы сердца и помыслы людей, что они, как презренные торгаши, заключают с людьми сделки, договоры? Оказывается, уверяют Олди, не открыто и не ведомы. Глубокоуважаемые лишь немногим отличаются от людей. И никакие они не бессмертные. Просто живут несколько дольше, чем человек, и поэтому их уход в небытие не так заметен. Их даже можно ранить, а если с умом использовать яд лернейской гидры, то и…

В первой книге романа есть поразительная сцена, вызывающая довольно противоречивые чувства: торга Одиссея и Афины наутро после ночи их совместной любви.

«— Ты умница, милый, — повторила она, укрепляя узел на затылке. Грудь поднялась, вызывающе грозя небу темными, лиловыми сосками. — Я всегда знала: ты умница. На этот раз мне повезло. Ты все правильно понял — тогда, с этим дурацким посольством, я сперва было решила… а ты молодец. И папа говорит, что молодец, и мачеха; и даже дядя, хотя ты сильно подставил его внука… Ты хорошо поработал на Семью, милый…

Впервые я видел без преград, без дыма жертв и грозных знамений: до чего мы похожи! Одной крови; одной души. На их месте я тоже давно бы развелся, разошелся, сломал мост через пропасть, чтоб не шлялись туда-сюда, а если пропасти на самом деле нет создал бы ее, сотворил из ничего!.. Чтобы можно было только с обрыва разглядеть противоположный край: фигуры в дымке, неясные, внушающие трепет и ужас. И бездна пропасти, сама по себе зовущая встать на колени, на четвереньки, отползти назад, уткнув взгляд в камешки, терзающие ладони, ноги, сердце…»

Впервые так откровенно и так обыденно говорится о любви земного человека и богини. Но что это за любовь, если возлюбленная, не успев даже одеться, говорит о суетных делах? И требует от любимого, чтобы он способствовал уничтожению своих ближайших друзей, принес их в жертву олимпийцам, купив тем самым охранную грамоту для себя и, как полагает Одиссей, для своих родных.