1. А. Мицкевич. «Trzech Budrysów» / А. С. Пушкин. «Будрыс и его сыновья»
1. А. Мицкевич. «Trzech Budrys?w» / А. С. Пушкин. «Будрыс и его сыновья»
А. Мицкевич
«Trzech Budrys?w»
Stary Budrys trzech syn?w, t?gich jak sam Litwin?w,
Na dziedziniec przyzywa i rzecze:
«Wyprowadzcie rumaki i narz?d?cie kulbaki,
4 A wyostrzcie i groty, i miecze.
Bo m?wiono mi w Wilnie, ?e otr?bi? niemylnie
Trzy wyprawy na ?wiata trzy strony:
Olgierd ruskie posady, Skirgie?? Lachy s?siady,
8 A ksi?dz Kiejstut napadnie Teutony.
Wy?cie krzepcy i zdrowi, jed?cie s?u?y? krajowi,
Niech litewskie prowadz? was bogi;
Tego roku nie jad?, lecz jad?cym dam rad?,
12 Trzej jeste?cie i macie trzy drogi.
Jeden z waszych biec musi za Olgierdem ku Rusi,
Ponad Ilmen, pod mur Nowogrodu;
Tam sobole ogony i srebrzyste zas?ony,
16 I u kupc?w tarn dziengi j ak lodu.
Niech zaci?gnie si? drugi w ksi?dza Kiejstuta cugi,
Niechaj t?pi Krzy?aki psubraty;
Tam bursztyn6w jak piasku, sukna cudnego blasku
20 I kap?a?skie w brylantach ornaty.
Za Skirgie??em niech trzeci poza Niemen przeleci;
N?dzne znajdzie tam sprz?ty domowe,
Ale za to wybierze dobre szable, puklerze
24 I mnie stamt?d przywiezie synow?.
Bo nad wszystkich ziem branki milsze Laszki kochanki,
Wesolutkie jak m?ode koteczki,
Lice bielsze od mleka, z czarn? tz?s? powieka,
28 Oczy b?yszcz? si? jak dwie gwiazdeczki.
Stamt?d ja przed p??wviekiem, gdym by? m?odym cz?owiekiem,
Laszk? sobie przywioz?em za ?on?;
A cho? ona ju? w grobie, jeszcze dot?d j? sobie
32 Przypominam, gdy sp?jrz? w t? stron?».
Tak? dawszy przestrog? b?ogoslawi? na drog?;
Oni wsiedli, bro? wzi?li, pobiegli.
Idzie jesie? i zima, syn?w ni? ma i ni? ma,
36 Budrys my?la?, ?e w boju polegli.
Po ?nie?ystej zamieci do wsi zbrojny т?? leci,
A pod burk? wielkiego co? chowa.
«Ej, to kube?, w tym kuble nowogrodzkie s? ruble?» —
40 «Nie, m?j ojcze, to Laszka synowa».
Po snie?ystej zamieci do wsi zbrojny m?? leci,
A pod burk? wielkiego co? chowa.
«Pewnie z Niemec, m?j synu, wieziesz kube? bursztynu?» —
44 «Nie, m?j ojcze, to Laszka synowa».
Po snie?ystej zamieci do wsi jedzie m?? trzeci,
Burka pe?na, zdobyczy tam wiele.
Lecz nim zdobycz pokaza?, stary Budrys ju? kaza?
48 Prosi? go?ci na trzecie wesele.
А. С. Пушкин
«Будрыс и его сыновья»
Три у Будрыса сына, как и он, три литвина.
Он пришел толковать с молодцами.
«Дети! седла чините, лошадей проводите,
4 Да точите мечи с бердышами.
Справедлива весть эта: на три стороны света
Три замышлены в Вильне похода.
Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков,
8 А на русских Кестут воевода.
Люди вы молодые, силачи удалые
(Да хранят вас литовские боги!),
Нынче сам я не еду, вас я шлю на победу;
12 Трое вас, вот и три вам дороги.
Будет всем по награде: пусть один в Новеграде
Поживится от русских добычей.
Жены их, как в окладах, в драгоценных нарядах;
16 Домы полны; богат их обычай.
А другой от прусаков, от проклятых крыжаков,
Может много достать дорогого,
Денег с целого света, сукон яркого цвета;
20 Янтаря — что песку там морского.
Третий с Пазом на ляха пусть ударит без страха:
В Польше мало богатства и блеску,
Сабель взять там не худо; но уж верно оттуда
24 Привезет он мне на дом невестку.
Нет на свете царицы краше польской девицы.
Весела — что котенок у печки —
И как роза румяна, а бела, что сметана;
28 Очи светятся будто две свечки!
Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже
И оттуда привез себе женку;
Вот и век доживаю, а всегда вспоминаю
32 Про нее, как гляжу в ту сторонку.»
Сыновья с ним простились и в дорогу пустились.
Ждет, пождет их старик домовитый,
Дни за днями проводит, ни один не приходит.
36 Будрыс думал: уж, видно, убиты!
Снег на землю валится, сын дорогою мчится,
И под буркою ноша большая.
«Чем тебя наделили? что там? Ге! не рубли ли?»
40 «Нет, отец мой; полячка младая».
Снег пушистый валится; всадник с ношею мчится,
Черной буркой ее покрывая.
«Что под буркой такое? Не сукно ли цветное?»
44 «Нет, отец мой; полячка младая».
Снег на землю валится, третий с ношею мчится,
Черной буркой ее прикрывает.
Старый Будрыс хлопочет и спросить уж не хочет,
48 А гостей на три свадьбы сзывает.
Баллада Адама Мицкевича «Trzech Budrys?w» («ТВ») написана, вероятно, в конце 1827 года или в начале 1828 года и впервые опубликована во втором томе его стихотворных произведений (Петербург, 1829). Она имеет подзаголовок «Ballada litewska». В так называемом (ныне утраченном) альбоме Петра Мошиньского был дан вариант баллады под другим названием «Wyprawa Budrys?w (Pie?? dawna litewska)» и с некоторыми разночтениями: в частности, четверостишия в нем заменены шестистишиями и включена дополнительная строфа между строфами 7 и 8 (см. Мицкевич, 1972, с. 282–283; Згожельский, 1962, с. 171–172).
Пушкин перевел балладу в Болдине 28 октября 1833 года. Перевод под названием «Будрыс и его сыновья. Литовская баллада» («БС») был впервые опубликован в «Библиотеке для чтения» (1834. Т. 2. Кн. 3. Отд. 1. С. 96–97). В оглавлении «Библиотеки для чтения» указан и автор (под прозрачным криптонимом «из M-а»), Сохранился перебеленный автограф перевода с многочисленными поправками (Пушкин, 1949, с. 901–903). В воспоминаниях Л. Павлищева говорится, что Пушкин пользовался французским подстрочником баллады, который специально для него сделал Мицкевич (Павлищев, 1890, с. 104); однако сейчас исследователи считают, что в 1833 году Пушкин знал польский язык достаточно хорошо и в подстрочнике не нуждался (Измайлов, 1975, с. 145–146).
«Будрыс и его сыновья» — свидетельство литературной дружбы и соперничества между крупнейшими поэтами двух славянских народов. Сложные и неоднозначные взаимоотношения Мицкевича и Пушкина неоднократно служили предметом исследования и полемики (Третьяк, 1906; Ледницкий, 1926, с. 36–225; 1956; Тарановский, 1937; Гомолицкий, 1950; Благой, 1958; Ло Гатто, 1958; Цявловский, 1962; Измайлов, 1975; Ахматова, 1977, с. 194–197, 266; Чуковская, 1980, с. 120–121 и др.). Они издавна стали символом взаимодействия, равно как и спора русской и польской культур.
При этом наш текст интересен и во многих других отношениях. Как оригинал Мицкевича, так и перевод Пушкина — характернейшие образцы литературной баллады, весьма популярного в первой половине XIX столетия жанра (Згожельский, 1962; Суханек, 1973; 1974; Кац, 1976). «БС» стал фактом русской литературы; но он одновременно дает возможность судить и о Пушкине-переводчике. Пушкин справедливо считал перевод равноценным оригинальному творчеству (ср. его известные замечания о переводе Вяземским «Адольфа» Бенжамена Констана). Отрицая как переводческий «буквализм», так и ненужное украшательство, он всё же тяготел к свободному художественному переводу, могущему значительно отклоняться от оригинала (Владимирский, 1939; Федоров, 1968; Гросбарт, 1975; Юрченко, 1975). Позицию Пушкина нетрудно сопоставить с современной научной точкой зрения на перевод художественного текста (ср., например, Иванов В., 1961).
Перевод баллады Мицкевича о трех Будрысах с давних пор считается непревзойденным (Брюсов, 1929, с. 271). Многие его свойства уже рассматривались исследователями (Кулаковский, 1899; Чернобаев, 1938; Тыц, 1939; Хорев, 1956; Левкович, 1974; ср. также Сидеравичюс, 1976, с. 18–21). В последнее время пушкинским переводам из Мицкевича посвятил обширную серию работ З. Гросбарт (1965; 1968; 1969; 1971; 1973 и др.). «БС» справедливо оценивается как одна из наиболее удачных попыток Пушкина уловить характер чужой культуры, воспроизвести иноземный быт, приобщить к русской поэзии мотивы, образы и формы нерусского фольклора (ср. замечания о «местном колорите» в русской поэзии начала XIX века — Гуковский, 1965, с. 225 sqq.).
Одновременно «БС» принято считать одним из немногих у Пушкина точных переводов (ср. замечание, что «БС» «является, может быть, единственным переводом Пушкина, где он полностью подчиняет свою поэтическую индивидуальность оригиналу, по-видимому, совершенному с его точки зрения» — Левкович, 1974, с. 164–165).
Так ли это на самом деле? Перевод стихотворения предполагает воссоздание его поэтической модели средствами другого языка (Иванов В., 1961, с. 370–371); однако в нашем случае мы сталкиваемся еще с одним интересным феноменом. «БС» в определенном смысле сходен со знаменитым переводом Gouzla, относящимся к той же эпохе пушкинского творчества (см. Эткинд, 1973, с. 217–241; ср. также Бобров, 1964; Колмогоров, 1966; Иванов В., 1967б). Пушкин здесь имеет дело с имитацией, pastiche (‘подражанием’), грубо говоря — с талантливой подделкой народной баллады. При этом сквозь оболочку чужеземной (польской) культуры просвечивает иная, более экзотическая (литовская). Поэт, в сущности, оказывается перед той же задачей, что и в переводах из Мериме: пробиться сквозь данный ему текст к некоторому возможному «пратексту», в известной степени реконструировать (реально не существующий) фольклорный оригинал. Польский язык и культура здесь играют ту же медиативную роль, что в случае «Песен западных славян» французский язык и культура. В этом плане «БС», насколько нам известно, не рассматривался.
Сопоставление с литовскими народными балладами показывает, что Пушкин решил задачу реконструкции хотя и интуитивно, однако во многом верно: «БС» в заметной степени конвергирует с реальными литовскими фольклорными текстами, оказывается более сходным с ними, чем стихотворение Мицкевича. Различия «ТВ» и «БС» не сразу заметны и более тонки, чем в случае перевода из Мериме, где Пушкин имел дело с «нейтральной» прозой. Но они могут быть прослежены на многих уровнях. Поэтому, на наш взгляд, тезис о точности перевода и полном подчинении индивидуальности Пушкина польскому оригиналу нуждается в пересмотре: Пушкин стремится передать — как и в некоторых других случаях — не только и не столько предстоящий ему оригинал, сколько поэтическую модель мыслимого фольклорного оригинала, встающего за ним. Возможно (и даже вполне вероятно), он знал, что фольклорный «пратекст» в данном случае является нулевым, но это не меняет дела.
Генезис «ТВ» исследован мало. Балладу издавна принято связывать с именем Винцента Будревича, филарета и приятеля поэта, прозванного на литовский лад Будрысом (Budrўs — частая литовская фамилия, связанная с прилагательным budr?s — ‘бодрый, бдительный’). Будревич — математик по образованию, позднее преподаватель гимназии в Твери — имел двух братьев, причем все трое отличались силой и удалью (Мицкевич, 1972, с. 283). «ТВ» представляет собой как бы миниатюрную, не лишенную юмора новеллу или дружескую стихотворную шутку. Ее сюжет не имеет явных соответствий в записанном литовском фольклоре. С подлинными литовскими народными балладами, которые обычно просты по структуре, трагичны по содержанию и связаны с лирической песенной моделью, текст «ТВ» почти несопоставим (ср. Балис, 1938; 1941; 1954; Йокимайтене, 1968; Топоров, 1966 — в данной главе мы во многом используем замечательный труд Топорова). Всё же Мицкевич, изучавший народную поэзию, до некоторой степени владевший литовским языком и записывавший литовские песни (см. Миколайтис-Путинас, 1955, с. 17–19), употребил здесь фольклорную модель, хотя и в переработанном виде. Диалогическое построение, «голосоведение», тенденция к троекратному повторению синтаксических и морфологических конструкций в «ТВ» напоминают характерные приемы литовских баллад (ср. Клейнер, 1948, с. 159). В остальном использованы не столько баллады, сколько волшебные сказки (ср. о возможной связи с чешскими сказками — Кулаковский, 1899, с. 17; ср. также новейшую, увы, весьма претенциозным языком изложенную работу — Новикова, 1983, с. 147–150). В своей сюжетно-семантической структуре «ТВ» воспроизводит некоторые основные синтагматические звенья сказки и набор ее основных персонажей (Пропп, 1928; Мелетинский, Неклюдов, Новик, Сегал, 1969). Старый Будрыс посылает своих сыновей в чужие страны, где двое из них должны приобрести чудесные предметы, а третий — жену; после испытаний (данных лишь намеком) все три сына возвращаются с женами. Перед нами типичный набор сказочных функций от недостачи до свадьбы (некоторые функции восстанавливаются «в уме»); типичные оппозиции старший / младший, свое / чужое, чудесный предмет / жена и др.; типичный треугольник персонажей — отправитель (адресант), герой (субъект, адресат) и невеста-царевна (объект); наконец, типичное для европейской сказки утроение субъекта (и объекта), за которым скрывается бинарный принцип: два сына противопоставлены третьему, два ложных и неисполненных задания — третьему, истинному и исполненному. Мицкевич, не используя конкретных фольклорных текстов, всё же явно улавливает их структуру (ср. нашу следующую главу о Некрасове). Это настраивает читателя и переводчика «на фольклорный лад». Однако Мицкевич, во-первых, налагает на эту модель подлинный исторический материал: три сказочных царства оказываются реальными историческими партнерами средневековой Литвы, чудесные предметы — военной добычей, невесты — обычными девушками; вводятся имена исторических лиц, географические наименования и т. д. Во-вторых, поэт придает теме иронический, новеллистический поворот. Старый Будрыс сообщает сыновьям, что некогда он сам привез жену из Польши, и против своего желания (?) побуждает всех троих предпочесть жену добыче. Конец баллады — пример изящной игры на обманутом (и одновременно сбывшемся) ожидании, игры уже не фольклорной, а чисто литературной.
Пушкин не только полностью сохраняет сюжет баллады, но и строго следует за Мицкевичем в расположении его звеньев по строфам, даже по строкам. Однако на других уровнях он последовательно снимает признаки исторической баллады и анекдотической новеллы, приближаясь к фольклорному костяку текста.
В отличие от Мицкевича, Пушкин не был знаком с подлинным литовским фольклором и в своей реконструкции ориентировался, надо полагать, на славянские модели. Но он несомненно уловил некоторые «глубокие структуры», присущие как славянской, так и балтийской фольклорной поэтике. Одновременно он с замечательным тактом избежал славянизации, сохранил ощущение экзотичности текста. На уровне «поверхностных структур» совпадения с литовскими балладами у Пушкина многочисленны и весьма показательны. Следует повторить, что речь идет не о подражании или заимствовании, а именно о конвергенции. Сам факт подобной конвергенции свидетельствует о превосходном поэтическом чутье. Надо также заметить, что Пушкин ни в коем случае не упрощает оригинал Мицкевича. Фольклорная «эстетика тождества», к которой он стремится, по-своему не менее сложна, чем литературная «эстетика противопоставления» (термины «эстетика тождества» и «эстетика противопоставления» введены Ю. Лотманом в 1964 году); снятие сложности на некотором уровне может компенсироваться ее возрастанием на другом.
Исследователи обычно указывали, что «БС» «просторечнее», чем «ТВ»: Пушкин избегает сентиментального налета в описании польской красавицы, употребляет союз что вместо как в речи старого Будрыса и т. п. (см. Гросбарт, 1965, с. 82–84). Но и чисто статистическое, «микроскопическое» изучение лексики здесь дает любопытные результаты. Пушкин несколько сужает словарь Мицкевича. «ТВ» состоит из 315 слов (194 лексические единицы), «БС» — из 309 слов (187 лексические единицы). Сужение словаря в общем сводится к сужению набора существительных: в «ТВ» их 79 (с повторениями — 107), в «БС» — соответственно 70 и 96. Процент существительных остается приблизительно таким же, но в данном случае, разумеется, важны абсолютные цифры. Пушкин, как правило, исключает существительные, невозможные в народной балладе либо достаточно для нее редкие. Именно существительные составляют лексико-семантическое ядро литовской народной баллады; словарь ее глаголов гораздо менее характерен (Топоров, 1966, с. 107–108). Таким образом, операция «сужения» производится на важном с точки зрения фольклориста материале (глаголов в «БС» 38, в «ТВ» — 37).
Пушкин прежде всего меняет систему локально-темпоральных координат текста. Пространство «БС» не столь «географично» и не столь конкретно, как пространство «ТВ». В переводе сняты географические наименования Ilmen, Niemcy, Niemen, Ru? («ТВ» 14, 43, 21, 13); оставлены только Вильна («ТВ» 5, «БС» 6) и Новгород («ТВ» 14, «БС» 13 — архаизированная форма в Новеграде). Не менее любопытно, что введено слово Польша («БС» 22, 29), которого в «ТВ» нет (оно было лишь в черновике Мицкевича). Это допустимо интерпретировать как некоторую «литуанизацию» точки зрения (Польша как внешнее, удаленное; ср. Lachy s?siady, «ТВ» 7). Вообще в «БС» заметно меньше точных локальных указаний и меньше слов, связанных с членением пространства: нет соответствий словам dziedziniec («ТВ» 2), kraj («ТВ» 9), mur («ТВ» 14), posady («ТВ» 7), wie? («ТВ» 37, 41, 45), а также слову ziemia в смысле «страна» («ТВ» 25). Временных определений в «БС» одно (день в конструкции дни за днями, 35); в «ТВ» их четыре, притом более конкретных — jesie? (35), p??wiecz.e (29), rok (11), zima (35).
Иным предстает в переводе и предметный мир. Исчезают конкретные исторические термины, средневековые реалии: bro? («ТВ» 34), brylanty («ТВ» 20), dzienga («ТВ» 16), kap?anskie ornaty («ТВ» 20), kube? («ТВ» 39, 43), n?dzne sprz?ty («ТВ» 22), puklerze («ТВ» 23), sobole ogony («ТВ» 15), srebrzyste zas?ony («ТВ» 15). Снимаются социальные определения (branki, «ТВ» 25; kupcy, «ТВ» 16), технические военные выражения (cugi, «ТВ» 17) и т. п. Человеческое тело в «БС» представляют только они (28); в «ТВ» пристальнее взгляд, больше подробностей (lice, 27; oczy, 28; powieka, 27; rz?s?, 27; ср. также исключенную строфу). Наконец в «БС» отсутствуют некоторые слова, имеющие отношение к сфере коммуникации (przestroga, «ТВ» 33; rada, «ТВ» 11).
Интересно сравнить эти данные с данными, относящимися к подлинным литовским народным балладам. Географические наименования в них редки (если не считать отдельных поздних и нехарактерных исторических песен); часто встречается лишь слово Vilnius (Вильна). Пространство членится достаточно абстрактным образом (сад / лес, дом / поле и т. п.), более развернутые топографические описания нетипичны. Среди временных определений слово diena (‘день’) наиболее частотно, названия времен года и др. редки. Предметный мир ограничен, сводится к набору простых вещей, причастных определенным персонажам, не привязанных к эпохе и часто имеющих символическое значение (венок, кольцо, меч, платок, сабля, седло, сундук, шелк и т. п.). Социальные категории (не считая таких, как воин, король) почти не встречаются. Человеческое тело никогда не изображается подробно (часты слова рука, голова, сердце, реже очи, слова типа ресницы практически отсутствуют). К сфере коммуникации в народных балладах относятся существительные слово, весть (последнее не употреблено в «ТВ» и употреблено в «БС», 5). Нетрудно заметить, что по лексическому наполнению «ТВ» гораздо литературнее, чем пушкинский перевод. Конкретный мир «ТВ», обстоятельно изображенный и относящийся к реальной исторической эпохе, в «БС» до некоторой степени заменяется «вневременным» фольклорным миром, более близким к миру истинных литовских баллад.
Кстати говоря, именно этим объясняется «переводческая ошибка» Пушкина, привлекшая внимание многих исследователей (ср., например, Струве Г., 1956, с. 111). В «ТВ» (7–8) Ольгерд (лит. Algirdas) идет на русских, Скиргелл (лит. Skirgaila) — на поляков, а Кейстут (у Пушкина Кестут, лит. K?stutis) — на крестоносцев; т. е. упомянуты три реальных литовских князя и военачальника XIV века, причем направления их походов соответствуют исторической действительности. В «БС» (7) выступает не Скиргелл, а Паз (в черновике — Пац). Пацы — литовский аристократический род, прославившийся в иную, значительно более позднюю эпоху (в XVII веке). К тому же направления походов в «БС» переставлены: Ольгерд идет на крестоносцев, а Кестут — на русских (7–8), что исторически неверно. Дело здесь, на наш взгляд, именно в фольклоризации, в снятии исторической конкретности (ср. частые ошибки того же типа в народной поэзии). Фонология — что также свойственно фольклору, в частности литовским балладам, — оказывается важнее истории и географии: «Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков, / А на р?сских Кест?т воевода».
В лексике «БС» Пушкин избегает как специфических «русизмов», так и полонизмов. Единственный русизм «ТВ» dzienga (16) естественным образом снят и как бы уравновешен единственным полонизмом «БС» крыжаки (17; любопытное совпадение — в литовском фольклоре обычно употребляется сходное слово kry?iokai, в то время как литературной формой является kry?iuo?iai).
Подобные же закономерности нетрудно проследить на уровне элементарных образов. Число таких образов в литовских балладах ограничено; большинство из них — типовые, традиционные, причем эпитет часто связан по звуку с определяемым словом (ср. ?alias q?uolas ‘зеленый дуб’, ?ilko skarele ‘шелковый платок’, lygus laukas ‘ровное поле’ и т. п.). Пушкин в «БС» склоняется именно к типовым, нередко тавтологическим фольклорным образам со сложной звуковой организацией, разрывами, перестановками фонем и т. д.: люди… молодые (9), силачи удалые (9); в драгоценных нарядах (15); от проклятых крыжаков (17); что песку… морского (20); ноша большая (38); черной буркой (42, 46); сукно цветное (43). Здесь также стоит отметить совпадения и конвергенции: большой, молодой, морской, удалой, черный принадлежат к наиболее частым эпитетам в литовских балладах. В «ТВ» соответствующих прилагательных либо вовсе нет (морской, удалой), либо они оказываются в других, не столь фольклорных контекстах. Вообще в «ТВ» преобладают описательные, уточняющие сочетания типа nowogrodzkie ruble (39), ruskieposady (7), sobole ogony (15), как правило, не столь явно организованные в звуковом плане.
Некоторое приближение к мыслимому оригиналу достигается и на уровне синтаксиса. «ТВ» состоит из 19 фраз (средняя длина фразы 16,6 слова), «БС» из 26 фраз (средняя длина фразы 10,9 слова). При этом в «ТВ» восемь простых предложений (без сочинения и подчинения) и три придаточных; в «БС» простых предложений 11, а придаточное предложение лишь одно («как гляжу в ту сторонку», 32). Это также явная конвергенция с литовской народной балладой, для которой в общем характерна синтаксическая сжатость и простота. Параллельные синтаксические конструкции («седла чините, лошадей проводите», «БС» 3; «Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков», «БС» 7) встречаются в обоих текстах, но в «БС» их заметно больше и синтаксическая симметрия, как правило, строже. Ср. «Wy?cie krzepcy i zdrowi, jedzcie s?u?y? krajowi» «Люди вы молодые, силачи удалые» (9); «Tam bursztyn?w jak piasku, sukna cudnego blasku» «Денег с целого света, сукон яркого цвета» (19). Направление переводческого поиска здесь также выбрано точно: Пушкин идет к фольклорному прототипу. Одинаковые, близкие или легко предсказуемые конструкции определяют монотонный стиль литовских баллад (Топоров, 1966, с. 107). Едва ли не лучший пример — первые строки трех заключительных строф (37, 41, 45). В «БС» они построены на строгих параллелизмах, подкрепленных звуком: «Снег на землю валится, сын дорогою мчится»; «Снег пушистый валится, всадник с ношею мчится»; «Снег на землю валится, третий с ношею мчится» (ср. весьма типичный литовский синтактико-семантический параллелизм, приводимый в работе В. Топорова: «Per lygius laukus lietulis lyja, / Puikus kareivis karelin joja»). В соответствующем месте «ТВ» внутристрочного синтактико-семантического параллелизма нет, что делает и звуковые связи (весьма, впрочем, в этом месте богатые) несколько менее явными.
С синтаксическим параллелизмом связана и рифмовка. Рифмы в литовских балладах ориентированы на одинаковые словообразовательные и словоизменительные элементы (Топоров, 1966, с. 94). Чаще всего они строятся на глаголах или диминутивах. При этом позиция рифмующего элемента варьирует: он может находиться как в конце, так и в начале стиха или полустишия (Топоров, 1966, с. 89–90). Рифма, построенная на одинаковых морфологических элементах, в «БС» употреблена 22 раза из 36 (в том числе 9 рифм глагольных, а 12 раз рифмующие слова изосиллабичны); в «ТВ» соответствующих рифм всего 16 из 36 (в том числе глагольных 2, изосиллабичных 10). Сравнительный анализ польской и русской рифмы начала XIX века показывает, что такое расхождение является релевантным: согласно новейшим подсчетам, грамматические рифмы в русской поэзии этого периода встречаются значительно чаще, чем в польской, но у зрелого Пушкина и зрелого Мицкевича их процент почти одинаков (Ээкман, 1974, с. 118, 179). Один раз Пушкин во вполне фольклорном духе рифмует конец стиха с началом следующего (проводите — да тоните, «БС» 3–4); в «ТВ» таких случаев нет. Нередко в «БС» образуются своеобразные рифмоиды в началах двух соседних полустиший (будет — пусть, 13) или в конце строки и начале другой (блеску — сабель, 22–23); в одном случае встречается нечто вроде удвоенной рифмы (награде — Новеграде; окладах — нарядах, 13–15); все это также удаляет «БС» от «ТВ» и приближает к мыслимому прототипу. Что же касается диминутивов, то здесь оба текста далеки от реального литовского фольклора, где диминутивы необыкновенно часты. Однако любопытно отметить, что в «БС» мы находим пять диминутивов (26, 26, 28, 30, 32), а в «ТВ» лишь два (26, 28), причем в «БС» диминутивы в позиции рифмы обнаруживаются два раза, в «ТВ» — всего один. Надо сказать, что в плане морфологического инвентаря «БС» в общем следует за «ТВ», а «ТВ» — за фольклорными, в частности балладными, структурами (особый вес 1-го и 2-го лица, praesens historicum (‘историческое настоящее’), направленные формы — звательная и императив).
На метрико-ритмическом уровне оба текста с литовскими народными балладами имеют мало общего. Как в «ТВ», так и в «БС» четырехстопный анапест перекрестно чередуется с трехстопным; цезуры и клаузулы всюду женские. Этот стих, Прообраз которого обычно усматривается в балладе Вальтера Скотта «The Eve of Saint John» («Канун Св. Иоанна» — «Замок Смальгольм» в переводе Жуковского), является чисто литературным балладным стихом (см. о нем у Мицкевича и Пушкина: Брюсов, 1929, с. 139; Лапшина, Романович, Ярхо, 1934, с. 17, 23; Важык, 1954, с. 107–111; Вейнтрауб, 1954, с. 43–44; Длуска, 1955, с. 33–35; Струве Г., 1956, с. 110; Боровы, 1958, с. 221; Томашевский, 1961, с. 436). Однако как в «ТВ», так и в «БС» он насыщен внеметрическими ударениями: в «ТВ» их 53, что для польского стиха естественно, в «БС» — 46, что для русского стиха весьма много (см.: Холшевников, 1958, с. 47–51). Особенно часто под ударением оказывается первый слог в строке (в «БС» 31 случай) и восьмой слог нечетной строки, следующий за женской цезурой (в «БС» — 11 случаев). Справедливо отмечалось, что Пушкин здесь улавливает чужеязычный (польский) ритмический колорит. При желании и на этом уровне можно усмотреть признаки некоторой конвергенции «БС» с литовскими балладами, где акцент в четырнадцатисложниках и десятисложниках может оказаться практически на любом слоге и достаточно часто — на первом.
Звуковая организованность «БС» весьма высока. Некоторые типичные примеры уже приводились; число их легко умножить. Так, в строках 3–4 дан анафорический повтор дети… да точите и ряд других повторов: седла… лошадей; чините… точите мечи; дети… чините… проводите… точите (всегда рядом с ударным слогом); мечи с бердышами; лошадей проводите… с бердышами и т. п. Ср. также: справедлива весть… света… в Вильне (5–6: двойная инверсия); люди вы молодые, силачи удалые (9: в следующей строке звуковой подхват да… литовские); трое вас, вот и три вам дороги (12); целого света… цвета (19); роза румяна… бела… сметана (27); очи светятся… две свечки (28: figura etymologica ‘этимологическая фигура’); вот и век доживаю, а всегда вспоминаю (31); дни… днями проводит, ни один не приходит (35) и т. п. Здесь не отмечены менее существенные звуковые связи. Степень звуковой организованности в «БС» вполне сопоставима со степенью звуковой организованности в реальных литовских балладах; при этом Пушкин строит консонантные темы в основном на сонорных (и на в, с, ш), в чем также можно усмотреть конвергенцию. При сопоставлениях строк степень звуковой организованности в «ТВ» почти всегда оказывается несколько ниже, хотя она тоже достаточно высока, ср. m?wiono mi w Wilnie… wyprawy (5–6); wsiedli, bro? wzi?li, pobiegli (34) и мн. др. Внимание Пушкина к фонологической стороне текста особенно заметно на любопытном случае «звукового перевода»: слово psubraty («ТВ» 18) не переводится, но его фонемы, равно как и его значение, распределяются между двумя словами: прусаков… проклятых («БС» 17). Исследование вариантов показывает, что Пушкин в процессе создания текста скорее умножал аллитерации, а Мицкевич скорее уменьшал их количество. Ср., с одной стороны, первоначальный вариант третьей строки «БС»: сбруи, дети, чините, и коней выводите; с другой стороны, отвергнутые варианты «ТВ»: wytr?bi?… wyprawy (5–6); srebra… Rusi (13) и некоторые другие.
В порядке отступления заметим, что некоторые свойства «БС» могут объясняться использованием варианта «ТВ», зафиксированного в альбоме Мошиньского. Оттуда, например, могли прийти иконы (позднее оклады, «БС» 15), появление которых в «БС» З. Гросбарт (1968) объясняет воздействием более раннего булга-ринского перевода.
«Неустойчивое равновесие» «ТВ» и «БС» разрешается двояко. Оригинал и перевод как бы спорят между собой: Мицкевич идет от знакомого ему фольклора к литературному повествованию, Пушкин проделывает обратный путь к (нулевому) пратексту, сближается с незнакомым ему фольклором, надъязыковые структуры которого прозревает за стихотворением польского поэта.