К типологии русских литературных альманахов и сборников первой четверти XX века[**]

К типологии русских литературных альманахов и сборников первой четверти XX века[**]

Объединив в заглавии настоящей работы понятия «литературный альманах» и «литературный сборник», мы с самого начала обозначили важный типологический признак, по которому русские альманахи отличаются от альманахов, выходивших в прошлом и выходящих в настоящее время в странах Западной Европы и в Америке. В русском языке, во всяком случае, применительно к сфере литературы и искусства, совершенно утрачено первоначальное средневековое значение слова «альманах», заимствованного из арабского «аль-мунах», первоначально — «стоянка каравана», затем, переносно, — «истории, рассказываемые во время периодических стоянок каравана». Наконец, не только в арабском, но и в других языках слово «альманах» употребляется в значении «календарь»: «свод данных или знаний, связанных с календарным циклом», — которое сохранилось в европейских языках, и особенно в английском. Конечно, рассматривая конкретные русские издания первой трети (и даже половины) XX века, можно будет, наверное, усмотреть какие-то особенности формы и содержания, отличающие тогдашние «альманахи» от просто «сборников» (или констатировать отсутствие таковых), однако в самом широком плане русские альманахи суть сборники. Что же касается альманахов английских и американских, а также французских и, в меньшей степени, немецких, то они сборниками не являются, а если и являются, то в очень специфическом плане, то есть всегда строго применительно к продукции определенного времени, как правило — года.

Начать типологическое размежевание русских и западных альманахов следует с обозначения узкого, чисто терминологического употребления названия «альманах» в западной культуре как в аспекте диахроническом, так и в аспекте синхроническом. Рассматривая диахроническую ось термина «альманах» на Западе, с одной стороны, и в России Серебряного века, с другой, отметим следующее типологическое различие: на Западе понятие «альманах» возникло как следствие распространения элементов высокой, первоначально сакральной культуры в поле культуры массовой, популярной, народной в результате быстрого развития книгопечатания. Первые печатные альманахи, появившиеся в Италии, Германии и Франции, представляли собою нечто вроде календарей, покрывающих предстоящий год так, что на определенные даты, связанные с религиозными праздниками, печатались отрывки из священных и нравоучительных текстов, священные и духовные стихи, иногда — прорицания и предзнаменования; указывались даты и места предстоящих паломничеств и т. п. Такие альманахи предназначались для паствы, а также для мелкого клира. Их распространение было сугубо коммерческим, они продавались за доступную цену на ярмарках, их разносили странствующие книгоноши. Первые альманахи XV века были на латинском языке, а потом стали выходить на немецком, французском и английском. Постепенно весь этот поток альманахов разделился на три ветви: 1) народные книги, 2) собственно профессиональные и технические альманахи и 3) литературные альманахи. Популярные и народные издания слились с многочисленными «народными книгами» (chapbooks), лубочной литературой типа той, которая сложилась, например, в России в конце XVII и в XVIII веке. Соответственно, некоторый «низовой» оттенок смысла и поныне сохраняется в этом слове в западных языках, в том числе и в сфере литературы и искусства. (Отметим здесь же, что в России Серебряного века понятие «альманах» довольно быстро стало, напротив, ассоциироваться преимущественно со сферой высокой культуры, более того, с изданиями декадентского или модернистского содержания, выполненными в особой художественной манере искусства модерн.) Этот процесс на Западе привел к тому, что в конце концов название «альманах» перестало употребляться применительно к народным книгам и перешло в качестве термина во второй поток литературы альманахов, а именно в профессиональные альманахи. В этом качестве альманахи стали частью уже не народной, фольклорной культуры, но культуры официальной, книжной.

Особенно распространились профессиональные альманахи — с употреблением именно этого термина в названии, но и не только его — в Соединенных Штатах и Германии. По-английски издания подобного года могут называться «Yearbook» («Ежегодник») или «Gazetteer» («Справочник»), Они, как правило, содержат перечень самых важных фактов или событий, относящихся к определенной области занятий, профессии, отрасли деятельности или организации, имевших место в течение календарного года. Поэтому название «CIA Almanac» толкуется как «CIA Yearbook of Facts», a «Jewish Almanac» может альтернативно упоминаться как «Jewish Yearbook». В английском языке слово «almanac» без определения имеет чисто терминологическое значение: «сведения о погоде и других климатических показателях в данном месте за данный отрезок времени».

Профессиональные альманахи существовали в России дореволюционного периода и даже в советской России. Здесь, правда, многие старые дореволюционные профессиональные альманахи перестали выходить начиная с тридцатых годов, по причинам растущей секретности и всеобщей подозрительности, но продолжал издаваться — с перерывом на годы Отечественной войны — «Пушной альманах», в котором анонсировались аукционы мехов и цены.

Среди профессиональных альманахов особое место занимают королевские, дворцовые и т. п. сословные альманахи. Среди них прежде всего выделяется так называемый «Готский Альманах» («L’Almanach de Gotha», «The Almanac of Gotha»), являющийся с середины XVIII века и до настоящего времени неотъемлемой принадлежностью социальной жизни Европы. Этот альманах является параллелью к французскому «Королевскому альманаху» («Almanach Royal»), который с 1676 года начал выходить ежегодно и первоначально содержал сведения о дворцовых празднествах, торжественных ассамблеях, а также о парижских ярмарках. «Almanach Royal», переменивший со временем свое определение на Imperial, а далее на National, продолжал выходить до 1913 года. Начиная с 1699-го в нем печатались регулярные сведения по генеалогии и гражданскому состоянию лиц французского королевского дома и владетельных фамилий, а также родовые и послужные списки дворян и высшего духовенства. В то время эти сведения были совершенно необходимы для совершения браков среди лиц дворянского сословия. Такие же цели преследует и вышеупомянутый «Готский Альманах», названный так по немецкому городу Гота, где был впервые выпущен. В настоящее время он служит единственным подобным справочником европейского дворянства, в частности, в него включены и те русские дворянские фамилии, члены которых могут сочетаться браками с европейскими дворянскими родами. «Готский Альманах» издается в Нью-Йорке, правда, не каждый год, но цель его все та же: поддерживать в надлежащем порядке реестр всех лиц знатного происхождения в соответствии с их родословной и брачным положением.

В «Королевском Альманахе» стали впервые появляться публикации поэтических произведений, поэтому именно он стал образцом для первого литературного альманаха, который появился во Франции в 1765 году и выходил в Париже под названием «Альманах муз» («L’Almanach des muses») до 1833 года. Подражая «Королевскому Альманаху», «Альманах муз» также посвящал свои страницы важным событиям в сфере театра. «Альманах муз» впоследствии прославился тем, что в нем в свое время, особенно после установления в 1794 году Директории, появлялись очень известные и впоследствии даже прославленные произведения, например сочинения маркиза де Сада наряду со стихами Э. Парни и А. Шенье.

Со своей стороны, парижский «Альманах муз» явился образцом для всякого рода «Альманахов муз», возникших и в других европейских странах в XVIII веке: немецкий «G?ttinger Musen-almanach», выходивший с 1770 года в Гёттингене, и его многочисленные подражатели в других немецких и австрийских городах, часто под руководством и с участием самых видных поэтов и писателей. Так, начиная с того же 1770 года выходил «Musenalmanach», где печатались И. В. Гете, В. Шлегель, Л. Тик, А. Шамиссо. Особенно известным был «Альманах муз», которым с 1796 по 1800 год руководил Ф. Шиллер и где были напечатаны многие самые известные его стихи, равно как и произведения Гёте.

Во Франции у «Альманаха муз» постепенно стали появляться конкуренты: с 1796 года «L’Almanach fran?ais» («Французский альманах»), в котором выступали со своими поэтическими дебютами Ламартин и Виктор Гюго; с 1776 по 1806 год «L’Almanach Litt?raire» («Литературный Альманах») и между 1801 и 1809 годами «L’Almanach des prosateurs» («Альманах прозаиков»). Эти французские литературные альманахи никогда не достигли того статуса явлений высокой культуры, который завоевали только что названные немецкие альманахи. Постепенно французские литературные альманахи снова «снизились» до уровня популярных изданий («L’Almanach des dames» — «Женский альманах»; между 1853 и 1869 годами очень популярный и рассчитанный на самые широкие вкусы «Almanach de la litt?rature, du th??tre et des beaux-arts» — «Альманах литературы, театра и изящных искусств»). Подобное же явление стало в конце концов характерным и для немецких альманахов, которые сменились популярными Taschenb?cher — «карманными» изданиями. Положение здесь изменилось лишь в конце XIX столетия, тогда же, когда оно стало меняться и в русской литературе, то есть в эпоху Серебряного века. Но для того чтобы перейти к этому периоду русской литературы, надо вспомнить об истории русских литературных альманахов в период зарождения современной русской литературы в конце XVIII и начале XIX века, особенно в 1820–1830 годы: широко известно замечание В. Г. Белинского о том, что это время в русской литературе было периодом расцвета «альманачных» изданий[1188].

В отличие от западноевропейских «альманахов», в том числе и литературных, традиция русских литературных альманахов началась с пустого места, без того, чтобы традиция народных, профессиональных или официальных альманахов как-то влияла на альманахи литературные. Н. М. Карамзин, выпустивший в 1796 году первый настоящий русский литературный альманах «Аониды», поместил это издание в ряд уже существовавшей тогда в западных странах традиции «Альманахов муз»:

Почти на всех европейских языках ежегодно издается собрание новых мелких стихотворений, под именем «Календаря муз» («Almanac des muses»); мне хотелось видеть и на русском языке нечто подобное, для любителей поэзии: вот первый опыт под названием «Аониды».[1189]

Карамзин перевел здесь «альманах» как «календарь». В дальнейшем эта традиция издания сборников поэтических произведений в виде альманахов, когда каждому альманаху дается свое имя, приобрела особый авторитет.

Альманахи пушкинской поры еще дальше отходят от популярных «календарей муз» французской традиции и приближаются к немецким «Musenalmanachen» с их установкой на высокий романтический стиль. Здесь существенное влияние оказывает позиция редактора-издателя. Так, альманах «Мнемозина» («Собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемое кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером», Москва, 1824) отличается в целом характерным для декабристских текстов особым пристрастием к высокому архаизирующему стилю, широко использующему и старославянизмы, и сюжеты из древнерусской и средневековой западной истории. Одним из примеров может быть напечатанное здесь стихотворение «Давид», принадлежащее перу А. Г. (Александра Грибоедова) с нарочито церковно-славянскими лексикой и синтаксисом:

Не славен в братиях измлада

Юнейший у отца я был,

Пастух родительского стада;

И се! Внезапно Богу сил

Орган мои создали руки,

Псалтирь устроили персты.

О! кто до горней высоты

Ко Господу воскрилит звуки!

Здесь же были опубликованы стихотворение В. Кюхельбекера «Святополк Окаянный» и его же «Естонская повесть», звучащие в высшей степени возвышенно и своеобычно. При всей типологической схожести с немецкими альманахами на содержании и на подборке произведений видна своя, специфическая русская печать.

Гораздо богаче и влиятельнее в смысле продолжения этой традиции в последующей литературе был знаменитый альманах A. Дельвига «Северные цветы». В этом альманахе представлено собрание шедевров русской словесности разных жанров: от замечательных лирических стихотворений и баллад А. С. Пушкина, B. А. Жуковского, басен И. А. Крылова, переводов И. Козлова и Ф. Глинки до критических обзоров Плетнева и очерков Вяземского. Именно в альманахе «Северные цветы на 1825 год, собранные бароном Дельвигом» мы находим первое упоминание об этом периоде русской литературы как о ее «золотом веке» — в статье Плетнева «Письмо к графине С.И.С. о русских поэтах»:

Одним словом, это (Жуковский. — Д. С., Н. С.) первый поэт золотого века нашей словесности (если непременно надобно, чтобы каждая словесность имела свой золотой век).[1190]

Подобно тому как золотой век русской литературы начался с расцвета альманахов, ее Серебряный век, ведущий свой отсчет, как многие полагают, с книги Д. С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», вышедшей в 1893 году, также характеризовался невиданным расцветом литературных альманахов. Период же между 1830 и 1890 годами — это период расцвета русской литературной печати журнального типа. Именно в эти годы сложились и упрочились основные периодические издания художественной литературы: журналы «Современник», «Отечественные Записки», «Вестник Европы», а позднее — «Русское Богатство» и «Северный Вестник», который стал мостом в новую эпоху модернизма.

Понять причину пышного расцвета литературных альманахов в России в начале XX века можно, как нам кажется, в плане типологическом. Следует обратить внимание на тот факт, что девяностые годы XIX века — это годы возникновения многочисленных литературных альманахов в странах немецкого языка, Германии и Австрии. Существенно и то обстоятельство, что наиболее влиятельные издания такого типа в Германии были не просто литературными журналами типа русского «Северного вестника», но литературно-художественными журналами. Упомянем наиболее значительные и известные: журнал «Bl?tter f?r die Kunst» («Страницы искусства», 1892–1918), под редакцией Стефана Георге, и журнал «Pan» («Пан»), который выходил с 1895 года и в редакции которого состоял Рихард Демель. Оба журнала отличались очень высоким уровнем материалов, как оригинальных, так и переводных (П. Верлен, С. Малларме, С. Пшибышевский, Г. д’Аннунцио, P. M. Рильке, С. Георге, Г. фон Гофмансталь, А. Шницлер, Г. Гейм и проч.). Отличались они и замечательным художественным вкусом, как в собственно графической подаче материала, выполненной в стиле Art Nouveau, так и в богатом подборе иллюстраций: оригинальных гравюр по дереву, офортов и проч. Эти два журнала оказали огромное влияние на организацию и структуру немецких литературно-художественных альманахов первых годов XX века, а также последующих в высшей степени влиятельных альманахов экспрессионистского и авангардистского плана. Среди них литературно-художественные альманахи «Amethyst» (Вена, 1905/1906, с рисунками О. Бердслея, М. Бемера и др.), «Avalun» (поэтический и художественный ежегодник, Мюнхен, 1901), «Opale» (журнал литературы и искусств, Лейпциг, 1907), экспрессионистский альманах «Das Neue Pathos» (Берлин, 1913–1919, с участием Г. Бенна, И. Бехера, М. Даутендея и др.), не говоря уже о знаменитом «Синем всаднике» («Der blaue Reiter», 1913) Кандинского и Марка. Все эти издания, как и многие другие, отличались замечательным синтезом поэтического, литературного и художественного искусства. Надо сказать, что и в тех немецких чисто литературных альманахах, где художественная сторона не была доминантной, как, например, в многолетнем альманахе издательства «Insel-Verlag» — «Insel Almanach», где, в частности, печатал свои произведения P. M. Рильке, бросается в глаза продуманность и разработанность художественного и графического оформления. Именно в этих альманахах вырабатывалось искусство книги, достигшее больших высот в Германии и Австрии начала XX века. В Германии в это время сам термин «литературный альманах» гораздо реже встречается, чем в России. Немецкий Almanach не теряет связи с первоначальным употреблением термина «альманах» в значении периодического издания типа календаря, обзора новинок и проч. Так, например, в Германии существовали «Еврейские альманахи» («J?discher Almanach»), периодические художественно оформленные издания, ежегодно представлявшие культурные, литературные и общественные достижения евреев Германии, Австрии и остального мира.

Развитие литературно-художественных изданий в России этого периода шло по тому же направлению синтеза литературного, поэтического и художественного вдохновения. При этом, начиная с самых первых литературных альманахов XX века, имело место стремление создать новый культурный объект, в котором бы объединялись традиция альманахов пушкинской поры и новое направление богато иллюстрированных художественных изданий и журналов.

Один из первых литературных альманахов начала девятисотых годов — «Северные цветы», издание, которое мыслилось его начинателями как прямое продолжение «Северных цветов» 1825–1832 годов. Оно возникло при новом издательстве «Скорпион», объединявшем творцов символистского направления. В предисловии к возобновленным «Северным цветам» были четко сформулированы цели и задачи альманаха: продолжение высокой пушкинской традиции, но в новом пластическом исполнении, обогащенном художественным стилем fin de si?cle:

Возобновляя после семидесятилетнего перерыва альманах «Северные цветы» (последний раз он был издан в пользу семьи Дельвига в 1832 году), мы надеемся сохранить и его предания. Мы желали бы стать вне существующих литературных партий, принимая в свой сборник все, где есть поэзия, к какой бы школе не принадлежал их автор. Придерживаясь этого духа прежних «Северных цветов», освященных близким участием Пушкина, мы не нашли нужным подражать их внешности. Маленький формат, мелкая печать (петит) и т. п., бывшее обычным в альманахах Пушкинского времени, было бы совершенно лишним затруднением для современного читателя. Впрочем, мы рады, что обложку к нашему изданию взял на себя исполнить художник Сомов, который так прекрасно передает дух наших 20-х и 30-х годов. Все виньетки воспроизведены из изданий того же времени.[1191]

Высокий художественный вкус, прекрасное оформление и новый формат придают литературному содержанию этого альманаха неповторимую ценность. В нем собраны стихотворения Ю. Балтрушайтиса, З. Гиппиус, А. Добролюбова, Ф. Сологуба, К. Фофанова, К. Случевского, К. Бальмонта, Вл. Гиппиуса, М. Лохвицкой, И. Коневского, В. Брюсова, а также посмертные публикации стихотворений А. Фета и К. Павловой. Из прозы — произведения Чехова и Бунина. Здесь же опубликованы архивные материалы, связанные с именами Пушкина и Тютчева, а также статьи В. Розанова, И. Коневского и В. Брюсова.

Начав первым, альманах «Северные цветы» скоро уступил главенство среди символистских альманахов альманахам издательства «Гриф». Однако необходимо отметить, что это был блестящий, поистине образцовый пример альманаха-сборника нового типа, целиком принадлежащего эпохе Серебряного века, эпохе модерна с ее пафосом собирания культуры воедино под эгидой высокого эстетического направления — символизма, чуждавшегося вульгарных интересов повседневности. Именно этот признак — двойной взгляд на литературный объект, взгляд одновременно с точки зрения актуальной современности, в которой заключена и она сама, и ее прошлое, и взгляд с точки зрения вневременной, из вечного будущего — стал характерным для лучших литературных альманахов и сборников Серебряного века. Этот двойной взгляд придал им неувядающую прелесть и абсолютную ценность, особенно остро воспринимавшиеся из того будущего, которое так часто нарочито пренебрегало эстетическим критерием. Именно эстетический критерий — наличие художественного оформления — и послужит отличительным признаком альманахов и сборников Серебряного века и периода революции, гражданской войны и нэпа от так называемых «толстых журналов» последующей поры, особенно тех, которые сформировались в эпоху «развитого сталинизма». Недаром период с 1927 по 1956 год — это «безальманашная» эпоха, характеризующаяся постепенной атрофией искусства синтеза изображения и слова на журнальной странице. Лишь начиная с возродившихся альманахов и сборников, таких как «Тарусские страницы», «Литературная Москва», «День поэзии», станет возможным снова вспомнить о традиции русских литературных альманахов и сборников эпохи модерн.

Возвращаясь к Серебряному веку, следует отметить, что наличный материал — а он, несомненно, очень велик — требует подробного и тщательного описания каждого издания, и многое остается пока довольно смутным, особенно степень проникновения в российскую провинцию модернистской тенденции к образованию литературных и литературно-художественных альманахов. По крайней мере, материал, который имеется в распоряжении авторов — а он далеко не полон, — позволяет сделать вывод, что с 1918 по 1922 (год, когда, условно говоря, произошла насильственная ликвидация Серебряного века) мода на альманахи и сборники начала быстро проникать и в самую глухую российскую провинцию.

В дореволюционную эпоху разграничительная линия между сборником, альманахом и журналом в России крайне зыбка (как и в Германии). Многие издания объявляются как периодические журналы, но успевает выйти всего несколько номеров, иногда — всего один, и журнал превращается в сборник. В России разграничительная линия иногда пролегает внутри самого литературного и художественного материала. Как до революции, так и после нее альманахи более характерны для общей модернистской культуры, которая после революции будет включать и так называемую «пролетарскую культуру». Для авангарда в целом более характерно употребление слова «сборник».

Русские литературные альманахи Серебряного века и первого послереволюционного периода можно разделить на три группы: периодические альманахи, выходившие при известных книжных издательствах один или несколько раз в год; периодические альманахи с менее регулярной периодичностью; и непериодические, зачастую разовые альманахи-сборники. К первой группе, помимо уже упомянутых «Северных цветов» (1901–1904), надо отнести такие весьма известные издания, как альманах издательства «Гриф» (1903–1913), очень популярные альманахи издательства «Шиповник» (1907–1917). Сюда же надо включить уже не альманахи, а сборники издательства «Знание», которые от перечисленных отличаются тем, что иногда эти издания представляют собою просто отдельные книги (нечто вроде советской «Роман-газеты»), Ко второй группе надо причислить сборник «Земля», альманах футуристов «Садок судей», альманах «Слово». К третьей группе разовых альманахов относится, например, литературный альманах «Антология» (Москва, 1911).

Возвращаясь к теме синтеза художественного и поэтического начал в изданиях Серебряного века, отметим, что наиболее примечательными в этом плане были большие художественные журналы «Мир искусства», «Весы» и «Золотое Руно». Два последних вполне можно причислить к альманахам, поскольку в них часто печатались стихи, эссе и т. п., например стихи Александра Блока, эссе Федора Сологуба, произведения других, менее известных поэтов и писателей (Е. Розен, Н. Баранов). Особое внимание в этих журналах уделялось художественной стороне издания, богатому оформлению репродукциями, рисунками и гравюрами. Собственно литературные альманахи Серебряного века также были всегда тщательно изданы: изощренно выполненные заставки, особо подобранные шрифты, продуманно и со вкусом оформленные страницы. Особенно отличались в этом отношении литературные журналы, альманахи и сборники символистского издательства «Скорпион», выходившие под эгидой Валерия Брюсова, и, конечно же, замечательный журнал «Аполлон» под редакцией Сергея Маковского (1908–1917), сменивший во многих аспектах символистские «Весы» и «Золотое Руно».

Надо заметить, что на протяжении всего периода расцвета альманахов и сборников они вызывали полярные реакции со стороны критики. Это связано не только с идеологической, эстетической принадлежностью критиков, но и с предпочтениями или претензиями к самой форме альманахов. Одни считали, что альманахи случайностью набора авторов и произведений хорошо отражают дух культуры, других такая случайность выводила из себя. Вот типичный для рядовой печати народнического плана отзыв на альманах «Северные цветы», принадлежащий перу А. В. Амфитеатрова:

Признаюсь, еще никогда не приходилось мне встречать более бесцеремонного, беспардонного и бестолкового злоупотребления именем Пушкина, более бесшабашной оргии суесловия, ликующей под сенью пушкинского авторитета.<…>

Альманах лже-продолжателей Дельвига и Пушкина наполнен сплошь декадентщиною всякого рода: откровенною, начистоту, или прикрытою историческими масками. Декадентщиною «мохнатою и голою», если позволено будет высказаться слогом г-жи З. Гиппиус, которая, тоже, вероятно, для поддержания «пушкинских тенденций», поместила в скорпионовых «Северных цветах» какой-то горячешный бред о русалках, озаглавленный «Святая кровь».[1192]

Д. В. Философов, с другой стороны, так отозвался о новом журнале «Весы» в первом номере журнала «Новый путь»:

«Весы», предназначенные для любителей литературной роскоши и изысканности, является ульем для нового роя пчел-аристократок <…> Для «Нового пути» «Весы» — верный союзник в борьбе с варварами, хулиганами. В данное время имеет значение, в культурно-историческом смысле, главным образом эта борьба «декадентов» с «босяками».

Босяки идут быстрыми шагами, сплоченной толпой, обольщенные своим успехом <…> Они наивно думают, что, добившись свободы, равенства и братства, уничтожением старого уклада и плеванием на драгоценнейшие дары культуры, они уровняют путь для свободного творчества будущих поколений. Как будто из царства хулиганов может выйти что-нибудь иное, кроме возвращения к первобытному варварству.[1193]

Пристальное внимание критики способствует росту символистских изданий. Если альманах «Северные цветы», начинавший как центральный альманах символистов, как уже указывалось выше, к 1904 году утрачивает свое значение, уступив его альманахам издательства «Гриф», и однократно возобновляется лишь в 1911-м (вызвав крайне отрицательную реакцию Н. С. Гумилева в 8-м номере «Аполлона»), то альманахи «Гриф» оказываются гораздо более жизнеспособными: они выходили с 1903 по 1913 год. И объединяли поэтов нового направления — символистов, связанных узами творчества и мировоззрения с Валерием Брюсовым, но не только их. В числе авторов альманахов «Гриф» находим художников, прямо не входивших в группу Брюсова, например Иннокентия Анненского и Александра Блока, а также Вячеслава Иванова и Андрея Белого, во многом противоположных ему. «Гриф» имел полное право заявить:

Десять лет назад, в 1903 году, когда выходил первый Альманах Грифа, новая русская литература была недавно возникшей и яростно гонимой религией. В стране, где утилитарное понимание задач искусства царило так долго, провозглашение его не служебным, а самоценным и признание его символической сущности были встречены, как безумие, если не как преступление. И для немноголюдного тогда нового литературного лагеря, сомкнувшегося в несколько тесных групп, весь мир казался одним враждебно бушующим океаном. Но те, кто верили, только закалились в борьбе. Мы, пережившие те дни, не забудем того весеннего горения души, того благоговейного трепета, той чистой и вдохновенной радости, в которых рождалось новое творчество.

Вера не осталась бесплодной. Умножались защитники. Правда лозунгов, вчера отвергаемых, победительно проникала в общественное сознание, крепла и росла, и мы в праве утверждать, что настоящее русской литературы окрашено насквозь теми идеями, во имя которых когда-то, в ряду немногих органов печати, выступил «Гриф».[1194]

В 1914 году вышел альманах альманахов «Гриф» — последний, итоговый, в котором напечатаны избранные произведения почти всех авторов, публиковавшихся в альманахах «Гриф». Здесь были и недавно написанные вещи, вроде стилизованного под эпоху начала XIX века жеманного рассказа Сергея Ауслендера «Первая любовь барона фон-Кирилова», и совсем ранние стихи «Поле за Петербургом» Александра Блока. Максимилиан Волошин представлен совершенно дионисийским циклом сонетов «Lunaria», стилизованным в духе античной мифологии, а Вячеслав Иванов — дружескими посланиями Ю. Верховскому и В. Бородаевскому, полными реминисценциями из русской поэзии Золотого века. Этот великолепный альманах иллюстрирует еще один важный момент в уяснении того, какую роль играли и играют альманахи и сборники Серебряного века в формировании и определении картины истории литературы и культуры того времени и всего XX столетия. Альманах или сборник, особенно принадлежащий определенному литературно-эстетическому течению и имеющий периодичность альманаха, то есть раз в год, или подытоживающий большую главу в деятельности такого течения, как это имело место с альманахом «Гриф», неизбежно собирает вместе самые различные по смысловому наполнению и жанру произведения. Создается некий образ, срез литературного процесса, каким его хотели видеть составители альманаха и каким он предстает перед нами, читателями и исследователями, через исторически значимый отрезок времени. В нашем случае это тем более любопытно, что этот отрезок времени далеко не нейтрален, не однороден. Он сам влияет на то, как собранный в альманахе образ литературы предстает перед нами.

Рассмотрим с этой точки зрения альманах альманахов «Гриф». Попробуем найти некоторый общий смысловой знаменатель, который явно ощущается во многих опубликованных в нем произведениях, во всяком случае в наиболее значительных, несмотря на очевидные контрасты тематики, эмоциональной трактовки и стиля. Тогдашняя критика часто указывала на то, что таким общим знаменателем является мотив угасания, мотив тусклого, мотив грусти. Действительно, эти мотивы встречаются в стихах Иннокентия Анненского, А. Диесперова, В. Линденбаума, Ф. Сологуба, В. Ходасевича, опубликованных в альманахе. Однако в альманахе альманахов «Гриф» довольно много произведений, на первый взгляд, совершенно иного семантического плана: разного рода стилизации под другие исторические эпохи, особенно под начало русского XIX века (рассказ Ауслендера, водевиль Бориса Садовского и драматический отрывок Алексея Толстого); сочинения, навеянные разными культурами (стихи А. Белого, Л. Вилькиной, стихи и рассказ А. Кондратьева, стихи И. Новикова, Н. Пояркова). Общее смысловое начало, которое мы видим во всех произведениях этого альманаха, есть настойчивая работа по созданию особого мира духовной, интеллектуальной и эмоционально-психологической культуры, который мог бы равноправным образом существовать рядом с миром бытовой, исторической повседневности, окружавшей создателей альманаха. Создаваемый мир культуры намеренно отличается от мира повседневности своей особой насыщенностью, концентрацией элементов, их взаимным соотношением, но при всем этом он касается мира повседневности, задевает, трогает его. В результате получается, что творцы альманаха расширяют границы мира культуры. Они видят, воспринимают и воссоздают то, что не видно, не воспринимается людьми повседневности, зачастую для этих последних просто не существует.

Возьмем в качестве примера два стилистически и эмоционально противоположных произведения: первое по порядку стихотворение, напечатанное в альманахе, — «Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали…» И. Ф. Анненского и рассказ С. Ауслендера «Первая любовь барона фон-Кириллова». Вот стихотворение Анненского:

Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали,

Чтоб он завял в моем сверкающем бокале.

Сыпучей черноты меж розовых червей,

Откуда вырван он… что может быть мертвей?

И нежных глаз моих миражною мечтою

Неужто я пятна багрового не стою,

Пятна, горящего в пустыне голубой,

Чтоб каждый чувствовал себя одним собой?

Увы, и та мечта, которая соткала

Томление цветка с сверканием бокала,

Погибнет вместе с ним, припав к его стеблю,

Уж я забыл ее — другую я люблю…

Кому-то новое готовлю и страданье,

Когда не все мечты лишь скука выжиданья.

Мир, возникающий в этом стихотворении, — это прежде всего мир поэтический, литературный, вырастающий из пушкинского «Цветка» («Цветок засохший, безуханный…») и бодлеровских «Цветов зла» с их александрийской стопой, прилежно воспроизводимой Анненским, и гипнотическим мотивом переплетения прекрасного и безобразного, когда одно переливается в другое, и мертвого, вырастающего из живого, и наоборот. Особый вклад Анненского в этот поэтический мир состоит в том, что он заменяет резкость и нарочитость смысловых переходов Бодлера почти змеиным, медленным и постоянно меняющим смысловое направление извивом синтаксиса и смысла. Каждый образ, иногда даже отдельное слово, отдельные слоги несут контрастное слитное значение, и, начав с одного полюса, смысл перетекает в свою противоположность. «Нет, мне не жаль…» — утверждает первая строка стихотворения, но эмоция здесь иная, противоположная: конечно, жаль, и безмерно жаль, поскольку образ цветка в бокале настолько ярок, почти болезненно сверкающ, что он должен пребывать вечно. Впрочем, цветок этот, которого так жаль, вовсе не погибает, хотя и обречен на смерть: его прекрасный облик, как эхо, откликается и в образе «розовых червей», и в багровом мираже на фоне «голубой пустыни», которая, конечно, вызывает к жизни «голубой цветок» Новалиса и Гейне. Да и как можно забыть мечту, когда так много смыслового пространства-времени уже затрачено на нее? Все длится, все подвергается пристальнейшему эмоционально-пластическому запечатлению. Разумеется, даже если этот образ, как иногда у Анненского, коренится в некой повседневности, повседневность как таковая отделяется от окружающего ее бытового контекста и вводится в мир культуры и поэзии, мир в высшей степени усложненный и умудренный, — и от нее остается лишь «скука выжиданья», которая, впрочем, и сама есть лишь отблеск бодлеровского ennui.

Таким образом, поэт путем соположения реалий, образов и чувств (которые в повседневности либо вообще не имеют места, либо соположение которых невозможно или требует неимоверной изощренности и изобретательности) творит особый мир, который соприкасается с этой повседневностью лишь тем, что использует те же имена явлений. В нашем конкретном случае этот мир является частью более широкого явления, о котором мы говорим, — символистского воображения.

Рассказ Сергея Ауслендера «Первая любовь барона фон-Кирилова» на первый взгляд решительно непохож на стихотворение И. Ф. Анненского. Это — жеманная, стилизованная история о юном дворянском сыне, который был «вполне здоров, лицом румян, но любил слишком уединение и в тихой меланхолии целыми часами обретался, несмотря на свои шестнадцать лет чуждался всяких увеселений, был тих и застенчив»[1195]. Автор творит здесь не только особый мир русской дворянской усадьбы — опять-таки! — пушкинской поры. Здесь создается особый образ автора, особый авторский стиль, ориентирующийся на старую прозу, создается, более того, никогда не существовавший мир русских дворян с нерусским титулом «барон» и нерусским обозначением дворянского достоинства, приделанным к вполне русской и совершенно недворянской фамилии: «фон-Кирилов». В веселой комедии мы видим то же явление «искусственной метонимии», когда вместе сополагаются элементы, натуральным образом не сополагающиеся, подобно только что рассмотренному стихотворению Анненского. В рассказе С. Ауслендера искусственная метонимия — это не только стилистическое явление, но и явление содержательное, когда изобретается не только «в реальности» не существовавший мир русско-немецких посконных дворян, но и мир субтильных и жеманных чувств, призванных особо задержать внимание на эротических переживаниях.

Альманах альманахов «Гриф» в этом случае выглядит своего рода устройством для создания мира искусственной метонимии. Такой мир был необходим, поскольку русская культура того времени жаждала восполнения. Она жадно стремилась усвоить, представить себе, вообразить те явления, которые еще не успела освоить средствами артистического, художественного воображения.

Еще более великолепный образец творения мира культуры, совершенного в своей полноте и красоте, являет нам «Литературный альманах „Аполлон“», вышедший в Петербурге в 1912-м, за два года до итогового альманаха издательства «Гриф». Литературные альманахи журнала «Аполлон» регулярно появлялись внутри номеров «Аполлона», завершая, как правило, журнальную подборку. Все эти альманахи отличались особым вниманием к эстетической стороне публикуемых произведений. Участвовали в них поэты и прозаики самых разных течений — от символистов до стилизаторов. Если «Гриф» был, в основном, прибежищем символистов, то выбранный нами для описания здесь «Литературный альманах „Аполлон“», напечатанный внутри последнего номера журнала «Аполлон» за 1911 год, дал возможность выступить в полную силу поэтам постсимволистского направления. Здесь напечатаны стихи Н. Гумилева, С. Клычкова, М. Кузмина, Н. Клюева, М. Зенкевича, Б. Лившица, Анны Ахматовой, О. Мандельштама наряду со стихами А. Блока, Андрея Белого, К. Бальмонта. Но, конечно, наиболее сильно прозвучали здесь четыре стихотворения и рассказ «Sabinula» тогда совершенно неизвестного автора, скрывшегося за латинским псевдонимом Incitatus («стремительный»). Это был граф В. Комаровский, скончавшийся от безумия через три года, в 1914-м.

Стихи В. Комаровского совершенным образом иллюстрируют законченность и самодостаточность поэтического мира альманаха. «Неизвестный латинский поэт» возникает без всякого предварительного уведомления. Он требует внимательного вчитывания и вчувствования в свои стихи, установления своей поэтической генеалогии в ряду римских поэтов наряду с обозначением предтеч в русской поэзии. Он раздвигает рамки эмоционального отношения к духовному миру прошлого, который становится одновременно близким, осязаемым и — остраненным, не подчиняющимся традиционному диктату современной трактовки. Это особенно чувствуется в заключительных строфах стихов Комаровского. Вот, например, заключительная строфа стихотворения «Вечер»:

В провалы туч, в зияющий излом

За медленным и золотым орлом

Пылающие идут легионы.

Картина торжественного солнечного заката приобретает здесь эмблематическую значимость, навсегда увековечивая поступь давно ушедших и далеко отстоящих от России и ее истории легионов Рима. Интересно здесь слово «идут», которое воспринимается одновременно и как высокий славянизм, и как просторечное (благодаря ударению), превращающее в тексте стихотворения римские легионы в неожиданно весьма «свойские» российские полки. Так античность Комаровского становится структурно равнозначной «русско-немецкой» деревне, где живет «барон фон-Кирилов».

Однако разница между альманахом альманахов издательства «Гриф» и «Литературным альманахом „Аполлона“» очень велика. В отличие от «Альманаха издательства „Гриф“» «Литературный альманах „Аполлона“» воссоздает не только структуру и облик отдельного от повседневности мира культуры, он весьма действенным образом творит и особую духовную метафизическую атмосферу, атмосферу, которая восходит к символистскому миру духовных сущностей, но превосходит ее интенсивностью, напряженностью, густотой.

Следует, таким образом, говорить об особом хронотопе альманаха этого типа, в котором выстраивается своего рода смысловой сюжет по смежности публикуемых произведений, причем образуются связи как по непосредственному соседству, так и дистанцированные. Это могут быть связи мотивов, героев, мест, отдельных элементов и проч. «Литературный альманах „Аполлона“» образует целостное пространство-время. Большую роль в создании этого хронотопа играет замечательное художественно-графическое оформление художника Д. Митрохина. Его гравюры, помещенные после напечатанных произведений, создают единый, но весьма разнородный визуальный ряд, представляющий собой контрапункт ряду поэтическому, иногда вторя его семантике (ср. образ погребальной урны после стихотворения А. Блока «Все на земле умрет — и мать, и младость» на стр. 17), иногда ее по-своему комментируя (замечательный рисунок обнаженного юноши, окруженного цветами и птицами, с лирой, лежащей рядом, и раскидистым райским деревом на заднем плане, опубликованный после стихотворений Incitatus’а). Семантический сюжет этого хронотопа — сюжет сна и пробуждения ото сна, присутствующий как смысловая структура во всех произведениях альманаха.

Визуальный хронотоп этого альманаха отличается особой праздничностью. Художник восхищается миром прекрасных образов и воспевает его. Поэтический хронотоп альманаха также являет собою праздничный гимн искусству, утверждение его вечной искупительной силы. Для того чтобы должным образом интерпретировать этот хронотоп, следует вспомнить о том, что он оказывается связанным с весьма значительным теофорным именем, вынесенным в заглавие журнала и альманаха, — с именем бога Аполлона. В этой работе мы не собираемся обращаться ко всей сложной семантике этого образа, тем более что она более чем подробно исследована в замечательной работе незабвенного В. Н. Топорова и именно в связи с журналом «Аполлон»[1196].

Для нашей темы существенно, что хронотоп, который формируется в «Литературном альманахе „Аполлона“», с одной стороны, включает в себя многие существенные характеристики аполлинизма, выявленные В. Н. Топоровым (свет, гармония пространства и времени, соразмерность, классическая простота пропорций, ясность и спокойствие), а с другой — предполагает в качестве одного из основных лейтмотивов известный сюжет состязания Марсия и Аполлона, закончившийся гибелью победителя Марсия по воле ревнивого соперника.

Можно сказать, что основной хронотоп, выявляющийся в самых различных произведениях, напечатанных в «Литературном альманахе „Аполлона“», — это хронотоп пути: движения из тесного, замкнутого, сжатого, узкого места в открытое, окультуренное, свободное, широкое пространство, где внешнее гармонично сочетается с внутренним. В плане сюжета судьбы это процесс выхода личности из давящих на нее обстоятельств, экзистенциально-метафизических или социально-культурных, процесс самоопределения, самосознания и саморазвития личности. Этот процесс индивидуации всегда подразумевает гармоничное соотнесение себя и другого в метафизическом, межличностном или социальном плане. Миф об Аполлоне и Марсии, переосмысленный в этом гармонизирующем плане в первом произведении, с которого начинается альманах, — в переведенной М. Волошиным поэме Анри де Ренье «Кровь Марсия», представляет сатира Марсия как совершенного художника, концентрирующего в себе все замечательные творческие потенции человека, потенции, не исчезающие с его гибелью, но сохраняющиеся и даже продолжающиеся в непрерывном процессе — пути творчества. Этот путь может становиться невидимым, зарастать травами забвения и безразличия, но он может открыться перед новыми и новыми поэтами и художниками. По Анри де Ренье, секрет успеха Марсия в его состязании с Аполлоном состоит в том, что сатир не движим никакими посторонними соображениями, кроме желания сотворить совершенную музыку, совершенную в ее полном слиянии с природой. Марсий

…уходил, порою до рассвета

На склоне гор, и, севши там меж сосен,

Глядел в молчанье, в бесконечность, в ночь…

И флейта лес дыханьем наполняла,

И чудо! — каждое, казалось, пело

Во мраке дерево. Его таким я слышал…

И был велик, таинственен, прекрасен

Огромный лес, живущий в малой флейте.

Индивидуация здесь — это совершенное и прекрасное воспроизведение образа, объединяющего свое собственное подобие и подобие мира. Соответственно, хронотоп должен быть организован по принципу соразмерности внешнего и внутреннего. Так, в образе сатира Марсия, которому противопоставлен Аполлон, подчеркнута динамика внешнего пространства природы, которое через флейту перетекает во внутреннее пространство души. С другой стороны, Аполлон, антагонист Марсия, стремится наказать его путем уничтожения границы между телом и внешним миром.

Границы внутреннего и внешнего подвергаются испытанию в двух стихотворениях Александра Блока — «Сон» («Я видел сон: мы в древнем склепе…») и «Все на земле умрет — и мать и младость…», следующих сразу же вслед за поэмой Анри де Ренье. В стихотворении «Сон» индивидуация есть попытка воскресения, последнее усилие вырваться наружу, навстречу Христу, из непроницаемого склепа смерти, олицетворяющего все обычное и повседневное в жизни. Этой индивидуации мешает, как оказывается, «спокойная жена», которой «не дорога свобода: / Не хочет воскресать она».

В стихотворении «Все на земле умрет — и мать, и младость…» прорыв из экзистенциального пространства-времени куда-то в другое, высшее существование, как и в поэме о Марсии, оказывается связан со смертью:

И к вздрагиваньям медленного хлада

Усталую ты душу приучи,

Чтоб было здесь ей ничего не надо,

Когда оттуда ринутся лучи.