ГЛАВА ИЗ ПОЭМЫ

ГЛАВА ИЗ ПОЭМЫ

Средь шумного бала, случайно,

В тревоге мирской суеты…

А.К. Толстой

Распорядитель ласковый и мудрый

Прервал программу скучную. И вот —

В тумане электричества и пудры

Танго великолепное плывет.

Пока для танцев раздвигают стулья,

Красавицы подкрашивают рты;

Как пчелы, потревоженные в улье,

Гудит толпа, в которой я и ты.

Иду в буфет. Вдыхаю воздух пряный

И слушаю, как под стеклянный звон

Там декламирует с надрывом пьяный,

Что он к трактирной стойке пригвожден.

Кричат вокруг пылающие лица.

И вдруг решаю быстро, как в бреду:

Скажу ей всё. Довольно сердцу биться

И трепетать на холостом ходу!

А в зале, вместо томного напева,

Уже веселый грохот, стук и стон —

Танцуют наши северные девы

Приве зенный с бананами чарльстон.

И вижу: свет костра на влажных травах,

И хижины, и черные тела —

В бесстыдной пляске — девушек лукавых,

Опасных, как зулусская стрела;

На копья опираясь, скалят зубы

Воинственные парни, а в лесу

Сближаются растянутые губы

Влюбленных с амулетами в носу…

Но в этот мир таинственный и дикий,

В мир, где царят Майн Рид и Гумилев,

Где правят людоедами владыки

На тронах из гниющих черепов,

Ворвался с шумом по-иному знойный

Реальный мир, постылый и родной,

Такой неприхотливый и нестройный,

Такой обыкновенный и земной!

И я увидел шелковые платья,

И наготу девических колен,

И грубовато-близкие объятья —

Весь этот заурядный плоти плен.

И ты прошла — как все, ему подвластна.

Был твой партнер ничтожен и высок.

Смотрела ты бессмысленно и страстно,

Как я давно уже смотреть не мог.

И дергались фигуры из картона —

Проборы и телесные чулки

Под флейту негритянскую чарльстона,

Под дудочку веселья и тоски…

Вот стихла музыка. И стало странно.

Неловко двигаться, шутить, шуметь.

Прошла минута, две. И вдруг нежданно

Забытым вальсом зазвенела медь.

И к берегам, покинутым навеки,

Поплыли все, певучи и легки;

Кружились даже, слабо щуря веки,

На согнутых коленях старики.

Я зал прошел скользящими шагами,

Склонился сзади к твоему плечу:

Надеюсь, первый вальс сегодня с вами? —

И вот с тобою в прошлое лечу.

Жеманных прадедов я вижу тени

(Воображение — моя тюрьма).

Сквозь платье чувствую твои колени,

Молчу и медленно схожу с ума.

Любовь цветов благоухает чудно,

Любовь у птиц — любовь у птиц поет,

А нам любить мучительно и трудно:

Загустевает наша кровь, как мед.

И сердцу биться этой кровью больно.

Тогда, себя пытаясь обокрасть,

Подмениваем мы любовь невольно,

И тело телу скупо дарит страсть.

Моя душа не знает разделений.

И, слыша шум ее певучих крыл

(Сквозь платье чувствуя твои колени),

Я о любви с тобой заговорил.

И мертвые слова затрепетали,

И в каждом слове вспыхнула звезда

Над тихим морем сдержанной печали, —

О, я совсем сошел с ума тогда!

Твое лицо немного побледнело

И задрожала смуглая рука,

Но ты взглянула холодно и смело, —

Душа, душа, ты на земле пока!

Пускай тебе и горестно, и тесно,

Но если скоро всё здесь будет прах,

Земную девушку не нужно звать небесной,

Не нужно говорить с ней о мирах.

Слепое тело лучше знает землю:

Равны и пища, и любовь, и сон.

О, слишком поздно трезво я приемлю,

Земля, твой лаконический закон…

Тогда же вдруг я понял, цепенея,

Что расплескал у этих детских ног

Всё то, чем для Тобосской Дульцинеи

Сам Дон-Кихот пожертвовать не мог.

Всё понял, остро напрягая силы,

Вот так, как будто сяду за сонет, —

И мне уже совсем не нужно было

Коротенькое глупенькое «нет».

«Воля России». 1927. № 8-9