Взывание к музе

Взывание к музе

Цитата из Ксенофонта, открывающая эту часть книги, взята из трактата, в котором прославленный воин и историк дает рекомендации молодым людям, стремящимся стать командирами. Он утверждает, что первая обязанность командира — приносить жертвы богам и взывать к ним о помощи.

Я делаю то же самое. Последнее, что я делаю перед тем, как сесть за работу, — это произнесение моей молитвы Музе. Я читаю ее вслух, совершенно серьезно. И только после этого приступаю к делу.

Когда мне было около 30, я снимал небольшой дом в Северной Калифорнии; я приехал туда, чтобы закончить роман или убить себя. К этому времени у меня разрушился брак с девушкой, которую я любил всем сердцем, я испортил две карьеры и т. д., и т. п. — и все потому (хотя в то время я этого не понимал), что не мог справиться с Сопротивлением. Первый роман я написал на девять десятых, второй — на девяносто девять сотых, а потом выбросил их в мусорную корзину. Мне не хватало мужества. Поддаваясь Сопротивлению, я становился жертвой всех вышеупомянутых пороков, отвлекающих факторов, зла, — называйте это как угодно, — которые не вели никуда, и в конце концов оказался в сонном калифорнийском городке, с фургоном «Шевроле», котом Мо и древней «Смит-Короной».

На нашей улице жил парень по имени Пол Ринк. Если хотите получить о нем представление, прочтите книгу Генри Миллера «Биг-Сур и апельсины Иеронима Босха». Пол был писателем. Он жил в своем автофургоне под названием «Моби Дик». Каждый день я начинал с того, что пил кофе вместе с Полом. Он читал мне лекции о самодисциплине, преданности, пороках рынка. Но, самое главное, он поделился со мной молитвой — «Взыванием к Музе» из «Одиссеи» Гомера в переводе Лоуренса Аравийского. Пол напечатал ее для меня на своей машинке «Ремингтон», еще более старой, чем моя. Этот листок бумаги еще хранится у меня. Он желтый и сухой, как пыль; малейшее дуновение — и он рассыплется.

В моем домике не было телевизора. Я не читал газет и не ходил в кино. Я просто работал. Однажды днем я мучил бумагу в маленькой спальне, переделанной в кабинет, как вдруг услышал, как кто-то громким голосом декламировал: «…охранять, защищать и оберегать Конституцию Соединенных Штатов». Я вышел наружу. Что происходит? Оказалось, это радио моего соседа. «А ты не слышал? Никсон ушел, они выбрали нового парня».

Я пропустил Уотергейтский скандал.

Я был полон решимости продолжать работу.

Я терпел неудачи так часто и причинял этим самому себе и людям, которых я люблю, столько боли, что чувствовал: если я провалюсь на этот раз — остается только повеситься. Тогда я еще не знал, что такое Сопротивление. Но я ощущал его, причем явственно. Я воспринимал его как позыв к саморазрушению. Я не мог закончить то, что начал. Чем ближе я оказывался к цели, тем больше я находил самых разных способов все испортить. Я работал 26 месяцев подряд, пока наконец не написал: