Далёкая, дальняя, «жива ли ещё?»

Стихотворение М.И. Цветаевой «О, Муза плача, прекраснейшая из муз!..», написанное 19 июня 1916 года и посвящённое А.А. Ахматовой, отличается романтической пафосностью: Музе плача, «шальному исчадию ночи белой», Музе, «насылающей метель на Русь», Музе, вопли которой «вонзаются в нас, как стрелы», присягает Анна Ахматова, Муза возвышается, даже обожествляется лирической героиней:

Мы коронованы тем, что одну с тобой

Мы землю топчем, что небо над нами – то же!

И тот, кто ранен смертельной твоей судьбой,

Уже бессмертным на смертное сходит ложе.

А что дарит одна поэтесса другой?

В певучем граде моём купола горят,

И Спаса светлого славит слепец бродячий…

И я дарю тебе свой колокольный град,

– Ахматова! – и сердце своё в придачу.

В «Музе» (1921) богиня характеризуется следующим образом: «под смуглыми веками – пожар златокрылый», «подол неподобранный, ошмёток оскаленный», «не злая, не добрая, а так себе: дальняя», «не плачет, не сетует», «забыла – и россыпью гортанною, клёкотом». Такая характеристика, не лишённая натуралистических подробностей, далека от поэтизации символа художественного творчества.

Читаешь стихотворение и ощущаешь спокойное, если не равнодушное отношение лирической героини к Музе, называющей её в конце первой строфы далёкой, в конце третьей – дальней. И вдруг – неожиданная концовка («Храни её, Господи, / Такую далёкую!»), отделённая от предыдущего текста тире и делающая произведение Цветаевой парадоксальным.

В 1925 году М.И. Цветаева пишет стихотворение «Что, Муза моя? Жива ли ещё?..», в начале которого получает развитие ассоциация с тюрьмой:

Так узник стучит к товарищу

В слух, в ямку, перстом продолбленную

– Что Муза моя? Надолго ли ей?

Соседки, сердцами спутанные,

Тюремное перестукиванье.

Следующий ассоциативный ход имеет отношение к больнице:

Что Муза моя? Жива ли ещё?

Глазами не знать желающими,

Усмешкою правд кроющими,

Соседскими, справа-коечными

– Что, братец? Часочек выиграли?

Больничное перемигиванье.

Эх, дело моё! Эх, марлевое!

А теперь наступает очередь войны:

Так небо боёв над Армиями,

Зарницами вкось исчёрканное,

Ресничное пересвёркиванье.

В воронке дымка рассеянного —

Солдатское пересмеиванье.

И наконец – смерть:

[…] «Не крушись! Расковывает

Смерть – узы мои! До скорого ведь?»

Предсмертного ложа свадебного —

Последнее перетрагиванье.

Перестукиванье, перемигиванье, пересвёркиванье, пересмеиванье, перетрагиванье – таковы отглагольные существительные, на которых держится смысловой каркас стихотворения Цветаевой, в связи с чем нельзя не выделить приставку пере, входящую в морфемный состав всех пяти слов и фиксирующую каждый раз ситуацию взаимодействия, пересечения в одной пространственной точке разных линий, разных сознаний. Причём на первый взгляд может показаться, что в стихотворении отсутствует подлинная динамика, так как одна и та же ситуация, если иметь в виду её сущностный смысл и игнорировать детали, нюансы, воспроизводится в разных образных регистрах.

Но на самом деле здесь всё сложнее. Во-первых, в заключительной части стихотворения звучат слова самой Музы, успокаивающей лирическую героиню: «Не крушись! Расковывает / Смерть – узы мои! До скорого ведь?», а завершается произведение словосочетанием «последнее перетрагиванье» – и создаётся ощущение, что вопрос, обращённый к богине, больше невозможен. Зачем его задавать, если близкая смерть Музы неминуема?

Очень печальное стихотворение, так как читателю понятно, что Муза символизирует поэтическое творчество, вдохновение лирической героини, которая находится в кризисной ситуации. Этот постоянно повторяющийся вопрос выражает неослабевающее психологическое напряжение, душевную боль. Драматизм – эмоциональная тональность стихотворения!