Соавторы Пушкина
Не многие знают во всех подробностях историю поэтических произведений А. С. Пушкина. А между тем судьба некоторых из его шедевров довольно любопытна и представляет не только литературоведческий, но и общий интерес. Имеются в виду продолжения и окончания стихотворений, поэм и романов Пушкина, написанных его многочисленными соавторами.
Широкую известность получило в свое время окончание поэмы Пушкина «Русалка», сделанное Д. П. Зуевым. Обнародование этого окончания в 1889 году вызвало шумные споры. Уже самый год его появления наводил на мысль о неправдоподобности рассказа Зуева, будто бы слышавшего чтение «Русалки» из уст самого Пушкина в 1836 году. Как можно было запомнить наизусть текст окончания поэмы, не записав его, и хранить затем в памяти в течение полувека? Несмотря на защиту утверждения Зуева известным литературоведом филологом Ф. Е. Коршем, журналисту А. С Суворину удалось доказать подложность стихов, выдававшихся за пушкинские. Подробности этого дела изложены в книге «Подделка «Русалки» Пушкина», изданной А. С. Сувориным в 1900 году.
Виновником разоблачения оказался родственник Зуева, напечатавший в газете в этом году письмо о том, как Зуев в течение многих лет сочинял недостающие сцены из «Русалки». Эти сцены, по словам Зуева, Пушкин считал «лучшими в своей драме». Почему же Зуев не объявлял раньше этих сцен из «Русалки» и объявил уже почти перед своей смертью (он умер в 1898 году)? Он боялся разоблачения со стороны своего брата, который, по сведениям, был лично знаком с Пушкиным.
После Зуева «Русалку» заканчивали еще Е. А. Богданова (под криптонимом И. О. П.) и Штукенберг (под псевдонимом Крутогоров).
Кроме «Русалки» были закончены без участия автора следующие произведения Пушкина:
Поэма «Братья разбойники». Написана в 1822 году и издана Августом Семеном в 1827 году (два издания). Пушкинская поэма оканчивается следующей строкой:
За старца брат меня молил.
В посмертном же издании 1838 г. за этими словами следует еще шестнадцать строк:
Умолк, и буйной головою
Разбойник в горести поник,
И слез горючею рекою
Свирепый оросился лик… —
и т. д.
Известно, в собрании сочинений Пушкина под редакцией С. А. Венгерова эти строки также имеются, однако в издании 1936 года под редакцией Б. В. Томашевского их уже нет. Дело в том, что оригинал их до сих пор не известен, и утверждать, что они написаны Пушкиным, нельзя.
Стихотворение «В голубом небесном поле…» (1822).
Отрывок его сохранился в следующем виде:
В голубом небесном поле
Блещет месяц золотой,
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.
Догаресса молодая…
На этом стихи обрываются.
Тема о старом доже и молодой догарессе взята из новеллы Гофмана «Дож и догаресса» (из цикла «Серапионовы братья»), рассказывающей историю Марино Фальери, венецианского дожа, женившегося в восьмидесятилетием возрасте на молодой Аннунциате.
Новелла Гофмана была написана в связи с картиной художника К. Кольбе, появившейся на выставке Академии художеств в Берлине в 1816 году, изображающей дожа и догарессу.
Однажды дож находит приколотую к его трону записку:
У дожа Фальери красотка жена.
Он муж, но другим достается она.
Начатое Пушкиным стихотворение пытались окончить неоднократно. Так, А. Н. Майков написал стихотворение «Старый дож», о котором критик А. А. Измайлов сказал, что он «не поймал отлетевшей тайны Пушкина». Была попытка у М. Славинского (в журнале «Север», 1896, № 29).
В наше время стихотворение закончено Вл. Ходасевичем. Вот несколько строк из этого окончания:
В голубом эфира поле
Ходит Веспер[9] золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.
Догаресса молодая
На супруга не глядит,
Белой грудью не вздыхая,
Ничего не говорит…
«Юдифь» («Когда владыка ассирийский…»). Вспомним, как звучит у Пушкина стихотворение. Так как оно известно только по черновым наброскам, а их всего три, то выглядит оно в разных редакциях по-разному. Приведем строки, совпадающие в разных вариантах.
Пришел сатрап к ущельям горным
И зрит: их узкие врата
Замком замкнуты непокорным.
И над тесниной торжествуя,
Как муж на страже, в тишине,
Стоит, белеясь, Ветилуя[10]
В недостижимой вышине.
В 1918 году неожиданно появилось окончание стихотворения. Некто Зуров, инженер-электрик по специальности, прислал из Харькова пушкинисту Н. О. Лернеру окончание «Юдифи», будто бы найденное им при следующих обстоятельствах.
Как писал Зуров, у него был в Киеве приятель Кащенко, у которого служила старая кухарка. После смерти кухарки остался сундук с письмами ее прежних хозяев. И среди этих писем нашелся конверт с загадочной надписью на нем: «Пушкин от…», в котором на бумаге с водяными знаками «1834» оказалось окончание «Юдифи». «Хорошо, что я снял копию с окончания, — писал он, а то мы бы никогда его не увидели: Кащенко был убит, дом сгорел и сундук тоже».
Не усомнившись в подлинности стихов, Лернер напечатал их в газете «Наш век» (1918, № 89). Как выразился А. Слонимский в статье «Мнимые стихи Пушкина», этим он сделал «драгоценный подарок пушкинистам». Соблазнившись умышленными пометками на полях, Лернер выдал за пушкинские такие стихи, которые даже приблизительно не стоят на уровне пушкинского замысла.
«Евгений Онегин». Делались, как известно, попытки окончания романа «Евгений Онегин». Еще в 1829 году в альманахе «Венок граций» был напечатан отрывок из подражания «Онегину» под названием «Евгений Вельский».
В 1866 году в журнале «Современник» № 3 в разделе «Новые книги» появилось объявление о выходе «Евгения Онегина» — романа в стихах, «сокращенного и исправленного по статьям новейших лжереалистов Темным человеком» (под этим псевдонимом скрывался?Д. Д. Минаев).
Вот одна строфа из «исправленного» романа:
Но за обед пора садиться.?
Куда же мчится он, куда??
Морозной пылью серебрится
Его густая борода.?
Бежит к кухмистеру Евгений
И там без дальних объяснений
Велит к столу себе подать
Обед копеек в тридцать пять…?
Как видим, поэтический образ Онегина под пером «новейших реалистов» изменился и Онегин стал похож?на обыкновенного студента, обедающего в кухмистерской. Так Д. Минаев отвечал на статьи Д. И. Писарева о Пушкине.
Но для нас интересно не сокращение романа, а его продолжение и окончание. Таким окончанием занялся А. Лякиде, автор романа «В вихре жизни».
В конце прошлого века А. Лякиде выпустил стихотворное произведение под названием «Судьба лучшего человека», доставшееся будто бы ему в рукописи от умершей бабушки. В нем описаны последние похождения Онегина, который говорит о себе так:
Судьба, ей-ей, с меня смеется.
В этом «сочинении Александра Пушкина 1836 года», которое переписал сосед-помещик издателя, скрывшийся под инициалами П. Т., а снабдил предисловием и отпечатал в петербургской типографии упомянутый А. Лякиде, есть, например, такие строфы (приведем только одну, где говорится о желании Онегина снова покинуть свет и об отъезде его в деревню):
От этих дам и их гостиных.
От кавалеров записных,
Нарядных, чопорных и чинных,
Военных, статских и иных.
И вот, полгода протянувши
До лета и рукой махнувши
На все, к себе уехал он
В деревню, скукой отягчен.
Он жил там месяц и прилежно
Искал себе покупщика
(Задача эта не легка).
Непостоянства дух мятежный
Ему давно совет уж дал:
Все обративши в капитал…
Вот она и обнаруживается, цель исправления произведения прошлого века на новый лад — надо продать имение и обратить его в капитал! С точки зрения нарождающегося капиталистического строя только так можно было расценивать роман и поведение его героя.
Читатель может сам составить заключение о возможной принадлежности этих стихов Пушкину. Написанные онегинской строфой в четырнадцать строк, с явным подражанием роману, заметным хотя бы в перечислениях эпитетов, в то же время они грешат безграмотностью, выдающей их автора с головой, и поэтической неумелостью новичка. В некоторых местах попадаются и примеры некорректного применения предлога «с» вроде приводившегося выше («Судьба, ей-ей, с меня смеется»). Напрасно автор предисловия уверяет, что Пушкин не отделывал это сочинение и закончил его в неделю, — стихи говорят сами за себя.
В сочинении Онегин, как настоящий капиталист, выезжает с предпринимательской целью на Урал, где знакомится с дамой мужественной наружности — кавалерист-девицей. На его упрек, зачем она убила в себе женщину, дама отвечает, что никогда не считалась с мнением света и следовала всегда природным склонностям. По пути в Сибирь Онегин вспоминает бывшую тогда в моде кавалерист-девицу как полный контраст Татьяне. В конце повести напавшие грабители убивают Онегина.
В 1890 году продолжение и окончание романа выпустил в Москве поэт-самоучка А. Е. Разоренов, автор песни «Не брани меня, родная». О нем вспоминает В. А. Гиляровский в книге «Москва и москвичи».
«В Палашевском переулке, рядом с банями, в 80-х годах была крошечная овощная лавочка, где много лет торговал народный поэт Разоренов. Я жил некоторое время в номерах «Англия» и бывал у него ежедневно. Получил от него в подарок книгу «Продолжение Евгения Онегина», написанную недурным стихом. Это был старик огромного роста, богатырского сложения, читал наизусть чуть не всего Пушкина, а «Евгения Онегина» знал всего и любил цитировать…»
В этом окончании Онегин умирает от чахотки. Перед смертью он отпускает своих крестьян на волю.
Как видим, и здесь чувствуется знамение времени — Онегин в своих поступках идет в ногу с веком.
Это окончание, в отличие от других, продиктовано искренним преклонением автора перед Пушкиным и желанием почтить его память.
Недостаток образования не позволил, однако, «самоучке-простецу», как называл себя автор, сделать это достойным образом.
Один из «потомков Онегина», прокутив и проиграв свое родовое имение, дожил почти до Октябрьской революции. Об этом рассказал нам ловкий автор и плохой поэт В. П. Руадзе, издавший в 1911 году роман в стихах «Внук Онегина». Его герой по имени Сергей продолжал еще разъезжать на паре собственных лошадей.
Везде бывал, как дед Евгений,
Швыряя щедро серебром,
На карту ставил он ребром
Все, что имел, без рассуждений…
Зато к литературе он не имел ни малейшей склонности, в том числе и к модным поэтам, и к писателям типа Арцыбашевых:
В часы, свободные от фронта,
Он не цитировал Бальмонта
И не был вовсе в сердце ранен
Твоею силою, о Санин!..
В романе изображен момент приезда внука в дедовское имение, чтобы перед продажей попрощаться с ним:
Горела ночь, когда Сергея
С поклоном встретили лакеи,
Когда прошел он, чуть живой,
В высокий дедовский покой…
Здесь также заметна цель исправить Пушкина: то, чего не сделал дед, совершает внук — продает имение, чтобы обратить его в капитал.
Все эти «капиталистические» варианты романа являются бесплодными попытками «улучшить» Пушкина.
«Египетские ночи». Наконец, известно окончание В. Брюсовым стихотворной части повести Пушкина «Египетские ночи». В данном случае Брюсов не скрывал своего авторства, так что это окончание вполне подходит под итальянский термин «пастиччио», то есть робкое подражание.
Суммируя все приведенные выше продолжения и окончания, можно заметить, что намерения их авторов были различны. Среди этих авторов были и профессиональные поэты (А. Майков, Вл. Ходасевич, Д. Минаев, А. Разоренов, В. Брюсов), стремившиеся воссоздать или реконструировать тексты Пушкина, были и мистификаторы (Д. Зуев, Руадзе, А. Лякиде и другие), занимавшиеся этим с целью идеологического исправления пушкинских произведений исходя из позиций своего класса и социального строя, во имя которого они жили.