В ЖАНРЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ПАСЬЯНСА
В ЖАНРЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ПАСЬЯНСА
Константин сменил имя и принес с собой в торбочке семена греческих букв.
Переписчики заскрипели перьями в кельях.
Красное Солнышко загнал всех в реку на рассвете. Игорь вышел в поле, но попал в плен — и Боян запел.
Поп, у которого на руке было три пальца, одолел того, у которого было только два, и упрятал супостата, будто мину, в земляную яму — откуда в веках зазвучала дивной красоты русская брань протопопа.
Петр[3], как и велело ему имя, из дерева строил только корабли — и утвердил каменный град на болоте.
Ломоносов дрался с немцем за науку.
Мурза Державин и Жуковский-ага передвигались, скользя, по дворцовым паркетам — в изумрудных камзолах, в лощеных черных фраках с алмазными звездами.
Пушкин[4] зарядил и выпалил в воздух, будто Петропавловская крепость в полдень. Всех разбудил, кто днем отсыпался и бодрствовал ночью.
Выстрел его загнал Лермонтова в горы и спугнул Гоголя.
Гоголь покружил над родными насиженными местами — и отправился в отчаянный перелет.
(Ван?) Даль, напротив, приходил издалека. Казака Луганского, по счастью, из него не вышло. Свое имя он дал словарю.
Толмачи Белинский и Чернышевский, Добролюбов и Писарев[5] делали то, что каждому на роду фамилией написано было.
Редактор Некрасов[6] не был красив.
Каторжанин Достоевский[7] всех достал и продолжает все еще доставать.
Граф Толстой[8] замесил в тесте фразы войну, мір, изобрел религию для «тонких», но от толщины своей, невзирая на вегетарианскую диету, так и не сумел избавиться. Черен он был с исподу, как всякое зеркало.
Чехов[9] расчихался и раскашлялся, особенно после Сахалина, и зачах.
Блок попытался оторвать от земли русский бунт — и оказался раздавлен страшным грузом сорвавшейся буквы «ять» и еще нескольких.
Пешков был смолоду отменным пешеходом, но огорчил, пройдя по ковру в мурзы.
Маяковский[10] прикинулся маяком, а Пастернак дачным корнеплодом.
Есенин заблудился в алкогольной роще — и разбил зеркало, чтоб выйти вон.
Цветаева перецвела и выцвела.
Булгаков набулгачил; и Бабель.
Еще один граф Толстой, учитывая опыт своего предшественника, худеть даже не пытался.
Платонов записался по переписи государственным жителем.
Набоков[11] ушел на сторону.
Хармс[12] взял неправильный псевдоним, впал в детство и очутился в дурдоме.
Заболоцкого услали, куда Макар телят не гонял.
Мандельштама отправили в переплавку.
Пересекая как-то бульвар в автомобиле, Сталину подумалось, что двух мизантропов сразу России не потянуть. Он велел убрать сидящего на бульваре Гоголя, а на его место поставить своего человека.[13]
Солженицын[14] сцепился и сплелся со лжой.
Пока Пикуль (тайный «корнишон») и другие квасили кадушками свои романы, Бродский забрел за океан, Ерофеев[15] спился. Вот и Битова за Не-Битова дают.
Но, чу, — совсем новый русский грядет!