О «Царстве Божием»[158]

О «Царстве Божием»[158]

I. Царство Божие внутри нас

«Не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут:

вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть.

(Св. Евангелие от Луки 17:20,21)

1. Умирая, мы возвращаемся туда, откуда пришли, возвращаемся в вечность. Но где же мы сейчас находимся, как не в той же вечности? Вступая в мир, мы продолжаем оставаться в вечности, так же просто, как перейдя из одной комнаты в другую, продолжаем оставаться в квартире, к которой эти комнаты принадлежат. Земная жизнь нисколько не удаляет нас от вечности, так же, как земная смерть нисколько нас к ней не приближает.

2. Разве то, что вокруг нас происходит, происходит не в вечности, а в каком-то другом месте?

3. Ведь, вот, это уже и есть вечность — то, что лежит перед нами, чего еще нам, собственно говоря, надо? Вечность не была бы вечностью и бесконечность не была бы бесконечностью, если бы в нее не вмещалась эта улица, лежащая перед моим окном, этот «я», смотрящий в окно.

4. То, что сейчас лежит перед моими глазами и есть вечность. Вчера, сегодня, завтра, через тысячу лет, через миллион столетий — по существу жизнь всегда остается одной и той же. Ничего другого, ни лучшего, ни худшего ожидать нельзя: самое главное в жизни — она сама, чудо моего бытия и моего знания об этом бытии, самое главное раскрывается в любом мгновении жизни, не зависит ни от каких перемен. Нам даны: комната, окно, улица, крыши, облака, мы сами всё это видящие. Из этого мы должны построить себе рай и навсегда остаться в нем.

Кто из наличного материала не может построить рая, тот не вступит в него никогда. Если мы уже сейчас не научимся замечать прелесть этого мира, то мы не заметим и райской прелести.

<5>. Мы уже в небе, уже в вечности. Мы должны все понять здесь и сейчас, иначе ничего никогда не поймем. «Прогресс», «эволюция» — это поверхность; по существу, в своей глубине жизнь неизменна, никакого более благоприятного случая не представится — сейчас или никогда. Мы и в раю сможем спрашивать: «кто я? откуда? зачем?». Надо ответить на эти вопросы сразу, на месте, или они так и останутся без ответа.

6. Всё самое важное мы и сейчас уже знаем полностью. Не рассуждая, не думая, прежде всякого опыта и вопреки всякому опыту каждый из нас втайне знает: я вечен, бессмертен, прекрасен, добр, мудр, безгрешен, блаженен. Дети счастливы, потому что знают и верят в это. Мы несчастны потому что не решаемся до конца себе в этом поверить.

7. Нам кажется, что мы уже вышли из первобытного, «исходного» рая, но еще не вошли в рай завершающий, последний. В действительности нам не надо искать нового рая, потому что мы никогда не уходили из старого: мы от века пребываем в раю; ангел «с пламенным мечом обращающимся» — не вне, а внутри нас самих; мы сами себя изгнали из рая и сами в любое мгновение можем в него вернуться.

8. «Christ, schatze dir die Reis in Himmel nicht so weit:

Der ganze Weg hinein ist keines Schrittes breit» (Ang. Silesius)*

«So aber Gott die Dunkelheit wegtut… so sehest du auch hier,

auf der Stelle… das schone Angesicht Gottes und die ganze himmlische Pforte» (Jakob Bohme)**

[* Христос, не считай, что путь на небеса столь длинный;

Вся дорога туда — не шире одного шага (Анг. Силезиус) (нем.).]

[** Если бы Господь Бог устранил бы тьму… то увидел бы и здесь, на этом самом месте… прекрасный лик Бога и все небесные врата (Якоб Бёме) (нем.).]

Вечное блаженство здесь под рукой, надо только руку протянуть и его взять. Оно уже перед глазами, надо их только открыть.

9. Мы как деревья поднялись над землей, своими корнями мы еще в земле, но нашей листвой мы уже погрузились в небо, уже слились с ним своим дыханием. Снизу — всё еще исходная вечность, темное исходное ничто; но сверху уже изливается вечность последняя, сияющая, живая, окончательная.

10. Этот лес на горе, просвечивающий сквозь туман, колокольни и крыши маленького баварского городишки[159], — чем всё это не райские купола и сады? Почему в раю должны расти только пальмы, а не дубы и елки? Ожидать, что в раю окажутся одни только пальмы и дворцы в мавританском стиле — ведь это просто художественная безвкусица: это не рай, а коробка из-под фиников.

11. Красота ландшафта зависит не от того, каков он сам по себе, а от того, каким мы его видим. Воспринимать будничную земную жизнь в свете вечности, переживать ее как один эпизод вечной жизни и соответственно этому ее расценивать — это и значит жить в Царстве Божием. Царство Божие — это видеть земную жизнь «оттуда — сюда», видеть ее освещенной не тусклым земным солнцем, не черным, всё затемняющим солнцем смерти, а ослепительным солнцем вечной жизни.

12. Мы изгнали себя из рая тем, что живем в нем не по-райски. Мы не видим рая вокруг себя, потому что еще не имеем его внутри себя. Мы не видим рая не потому, что его нет, а потому что мы сами — слепы; увидеть, заметить его — значит в него вернуться. Рай, Царство Божие уже даны нам, но еще нами не взяты. Уже сейчас почувствовать (заметить, понять) свою вечность — значит уже сейчас вступить в нее. Войти в Царство Божие и заметить его вокруг себя — это одно и тоже.

13. Всё дело в нас самих. Дело не в отсутствии рая, а в нашей неподготовленности к нему. Поэтому, хотя Царство Божие уже объективно и существует, вне нас оно остается только обещанием, достигнуто оно лишь постольку, поскольку оно также и внутри нас. Не мы входим в Царство Божие, а оно в нас входит; мы должны понемногу проникаться им, сами им стать.

14. Бог создал Адама блаженствующим в раю, создал человека для счастья. Сам Адам нарушил блаженство, съев яблоко познания добра и зла: разделив блаженство на радость и страдание, [умудрившись] в блаженстве увидать страдание. Увидев зло, Адам сам стал злым, нанеся страдание другому, сам стал страдать. Чтобы возвратиться в рай, надо только перестать привередничать, вместо «лучше» и «хуже» увидеть первоначальное сплошное совершенство. Увидеть во всём полноту совершенства — значит

самому стать сполна совершенным и блаженным. А увидеть полноту совершенства можно, только увидев вселенную во всём ее объеме, увидев не здешнее, теперешнее, случайное, а всю мировую историю в ее завершенности: только так обнаружится, зачем теперешнее и случайное было вообще нужно, и почему как часть целого и оно было необходимо, а значит, по-своему и совершенно.

«Человек несчастлив только потому, что не знает, что он счастлив; только потому». (Достоевский)[160].

15. Счастливый человек выполняет задание, поставленное ему Творцом. Бог печалится, видя нас плачущими, и радуется, видя нас счастливыми. Каждой улыбкой мы воздаем хвалу Творцу мира и жизни.

16. Жизнь хороша, мир хорош, всё хорошо. Можно любить и светлые и темные стороны жизни, и солнечное и пасмурное небо, можно любить всю жизнь в целом. Отсюда — безразличие к мелочам жизни, беззаботность, жизнь птиц и цветов. Это не безразличие в буддийском смысле — не отрицание жизни, а скольжение над нею: есть одежда, хлеб, вино, жизнь — хорошо, нет — тоже хорошо. «Благословен и день забот, благословен и тьмы приход»,

17. В страстном отрицании этого мира индусами меньше истинной отрешенности от жизни земной и вместе с тем меньше истинной преданности вечному, всеобъемлющему (а значит включающему в себя и земную жизнь) бытию, чем в христианском полете над миром.

II. Поверхность и глубина

1. Земное зло — поверхность. Надо только достаточно углубиться в мир, чтобы сразу же — здесь и сейчас — наткнуться на полное блаженство и совершенство.

Надо только вырыть из земли «зеленую палочку», про которую в детстве рассказывал Льву Толстому его старший брат, Николай, «на которой написана тайна, как всех людей сделать счастливыми». Надо только отыскать эту палочку, и всё сразу станет хорошо: счастливый человек добр, и добрый человек счастлив.

2. Чем глубже в мир и себя — тем светлее. «Сердце земли — из золота». Каждый из нас, вглядываясь в себя, знает, что его глубочайшая сущность беспорочна, что всё зло только в отклонении от этой сущности. Мы не видим этого в других, потому что только в самих себя мы можем заглянуть достаточно глубоко, только самих себя видим чистыми, премудрыми и прекрасными. Но в действительности все люди одинаковы, все хороши: сущность всякого человека, сущность самой жизни — добра.

3. Вспомним свое раннее детство: мы все были когда-то беспорочны. Всё злое — это позднейшие наслоения на нас, первозданно-чистых, грязь, нас обрызгавшая — наносное, чужое в нас.

Дурное — это лживое. Зло — это неправда, это не мое во мне.

4. Что такое «грязь»? Хлеб грязен, если он упал на пол и к нему пристали частицы земли, но и пол грязен, если на нем остались крошки от упавшего хлеба. «Грязь» — это примесь чужеродного элемента; быть чистым — это быть самим собой. Я грязен, поскольку моя самобытность запачкана фальшью. Высшая добродетель — правдивость.

5. Звери и дети чисты, потому что они правдивы. Они могут быть злы, жестоки, но не лживы. В них есть зло, но нет греха. Грех — внутреннее расщепление с самим собой, отрыв от собственной сердцевины. «Не то делаю, что хочу, чего не хочу, то делаю» (Ап. Павел).

6. Наша сердцевина — Бог, «образ Божий» в нас. Человек оттого и смог создать понятие Бога, что носит его Образ в своей глубине. Надо приблизиться к Богу в себе, тогда удастся увидеть Бога и в мире.

7. «Будьте, как дети» — призыв к чистоте детства, к тому священному в нас, что просвечивает сквозь все внешние наслоения. Мы плохи только тем, что оказались не в силах удержаться на первоначальной высоте, соблазнились, пали. Каждый из нас повторяет грех Адама, каждый съедает яблоко познания добра и зла и лишается благодаря этому рая.

8. Наше грехопадение начинает совершаться с момента рождения и продолжается до самой смерти. Но непрерывно идет и процесс нашего просветления, нашего вхождения в Царство Божие.

9. Снаружи — два встречных процесса: грехопадение и преображение. Их трение друг о друга создает всю напряженность жизни. Сердцевина же — неизменна. В нашей глубине мы еще до сих пор настолько же совершенны, насколько были совершенны в день нашего сотворения и насколько будем совершенны в день нашего воскресения.

10. Зло — только результат нашей слабости. Зло — только уступка чрезмерно мягкой и робкой души грубому, напирающему, требующему сопротивления миру: защищая себя, ядро обволакивается жесткой скорлупой. Наши поверхности грубы; трением друг о друга они еще больше ожесточаются и огрубляются, но наша сердцевина первозданно-нежна. Поэтому мы и бываем поражены внутренней красотой ближнего, когда нам удается заглянуть в него достаточно глубоко.

«Всё понять — всё простить».

11. Мы все очень, очень хороши. Наше несовершенство — неумение себя, настоящего, понять и неумение себя, настоящего, выразить.

12. Каждый из нас одновременно и святой, и преступник. Что такое наша жизнь — цепь подвигов, героическая борьба с одолевающими нас внешними соблазнами, или отречение от нашей сущности, грех, преступление, предательство? Каждый поступок можно осветить с различных сторон: даже в худшем можно увидеть только бессилие, и даже в лучшем — утонченное себялюбие и своекорыстие. Если на страшном суде судить нас будет Бог, Он полностью нас поймет и оправдает, если судить будет чёрт — посмеется над нами и целиком осудит.

13. Беда человека, что не кто-нибудь другой, а он сам себя судит, а в нем — не только Бог, но и дьявол.

III. Царстве Божие и эстетическое созерцание

1. «Если бы чёрт проскакал много сотен тысяч миль, чтобы попасть на небо и увидеть его, он всё-таки остался бы в аду и неба не увидел» (Яков Бёме). Чёрт всегда в аду, ангел всегда в раю. Важно, кто смотрит на мир; не важно, на что он смотрит. Ландшафт сам по себе не красив и не некрасив, мы сами делаем его красивым, любуясь им. Сидя в трамвае или лежа в постели, я могу пребывать в Царстве Божием и могу быть лишенным его среди цветущей природы, в полноте сил и жизненного благополучия.

2. Для того, кто достиг Царства Божия, житейская радость или страдание — только различное содержание пробегающей перед ним действительности. Можно любоваться мрачной пропастью, простирающейся у края дороги, так же, как и цветущим лугом. Полюбить эту жизнь во всей ее дикой запущенности, почувствовать ее несравненную прелесть сквозь весь ее трагизм и жестокость — это и значит войти в Царство Божие, создать себе рай на земле.

3. Пребывать в Царстве Божием — это любоваться жестоким миром и собственными страданиями в нем, как художник любуется суровым, несладким ландшафтом.

4. Жизнь сама по себе такое огромное счастье, что все ее мелкие невзгоды и огорчения — пустяк в сравнении с нею самой. Конечно, неприятно, если болит голова или нет папирос. Но, с другой стороны, если быть всегда сытым, утратится радость еды; если иметь вдоволь папирос, перестанешь замечать их. Мы чувствуем жизнь только благодаря сопротивлению, ею оказываемому. Преодоление несчастья — не меньшее счастье, чем само счастье.

5. «Не всё ли равно, откуда любоваться закатом — из окна дворца или из окна тюрьмы?» (Шопонгауэр). Не всё ли равно, откуда любоваться жизнью — из здорового или больного, из счастливого или из страдающего тела? Радость Царства Божия, как и радость эстетического созерцания, бескорыстна.

6. С другой стороны, не всё ли равно, любоваться прекрасным закатом или любоваться стенами собственной тюрьмы? Ведь это только неразвитый эстетический вкус — предпочитать закат простой груде камней. Дело не в закате, а в художнике. В любом положении, с любого места можно найти тысячи ландшафтов, тысячи натюрмортов, достойных любования, в любом мгновении можно переживать непосредственную радость жизни, ее внутренний трепет.

7. Простое созерцание одной ветки дерева — так, как ее видит художник, когда ее пишет, — уже источник чистой, неотъемлемой радости. Кажется, если всмотреться как следует, уже одним этим можно заполнить целую жизнь, всю жизнь быть счастливым, всё полюбить и понять.

Эстетическое созерцание — это еще не Царство Божие, но уже его частица, его предвозвестие.

8. Царство Божие, как и эстетическое созерцание, — это восприятие жизни, как самоцели, прямое утверждение жизни, независящее от ее отношения к нашим нуждам и выгодам; это — любование самим светом, а не содержанием световой проекции, которую он рисует. Царство Божие — переживание непосредственной ценности жизни с такой остротой, с какой она переживается осужденными на смертную казнь за несколько минут до конца.

9. Царство Божие — переживание жизни как только положительной ценности, рождающейся из самого противопоставления плюсов и минусов, света и тени. Игра светотени именно и сообщает картине ее выпуклости.

10. Святой Франциск даже болезнь и смерть называл «сестрами». Рай, Царство Божие — не там, где нет страданий и смерти, а там, где и страдание, и смерть принимаются с радостью.

Рай — это с пением идти на костер, а не бродить, зевая, по дорожкам Эдема.

11. Счастье Царства Божьего — счастье любви и, оно — наше собственное создание. Вошедший в Царство Божие вкладывает свой свет в жизнь, а не заимствует его от жизни. Ему не надо ждать, пока жизнь сделает его счастливым, он сам и себя, и ее делает счастливыми. Вся активность любви лежит в любящем, поэтому счастье любви неотъемлемо. Любить — это светиться собственным светом, а не блестеть отраженным.

12. Создавая художественное произведение, я люблю его, в этой любви — и причина, и цель, и смысл, и оправдание художественного произведения. Бог сотворил мир, полюбив его — залюбовавшись им, своим собственным созданием. Мир — «ничто», «иллюзия», «майя», но под любящим взглядом Бога он оживает и становится прекрасным, как безобразная тряпичная кукла под любящим взглядом играющей ею девочки.

13. Любовь делает счастливым и любящего, и любимого. В любви оба счастливы — и берущий, и дающий; и тот, кто дарит, и тот, кто получает подарок. Полнота любви — полнота счастья. Любовь и есть Царство Божие внутри нас.

14. Человек определяется не тем, что в него «входит», а тем, что «исходит». Царство Божие не может быть вложено в нас извне, оно должно быть найдено нами самими («ищите Царствия Божия»), должно изнутри разрастись в нас. Извне Царствие Божие только «благовествуется», но «каждый усилием входит в него».

IV. Царство Божие и бессмертие

1. Почему-то считают, что только за пределами этой жизни возможен прорыв в бессмертие, в Царство Божие. Это недоразумение — он одинаково возможен как за пределами жизни, так и здесь, на земле. Мы уж сейчас в вечности, нам не надо далеко ходить, чтобы достичь Царства Божьего, бессмертия, рая, блаженства. Царство Божие, бессмертие, рай, блаженство — это пробуждение Бога в нас, оно настолько же возможно в земной жизни, как и в любом из неизвестных «потусторонних» миров. Мы можем еще в течение миллиардов лет искать Царства Божьего по всему мирозданию и не найти его, и мы можем уже сегодня открыть его в нас самих, тут же, не сходя с места.

2. Мы непрестанно движемся сквозь мир во времени, но, помимо этого, мы вне времени, «извечно» и «навечно» пребываем в Царстве Божием. Мы «до сих пор» так же непосредственно связаны с Творцом мира, с Началом Начал, как были с Ним связаны в день нашего сотворения. И мы «уже теперь» погружены в венчающее мир бессмертие, как будем в него погружены в день воскресения мертвых.

3. Суть христианства — не всеобщее воскресение мертвых «в последний день», а воскресение самого Христа «на третий день».

«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек». (И. 11, 23–26). Мертвые воскреснут — это само собой. Но задолго до этого, уже в этой жизни, здесь, на земле, бессмертен каждый, вошедший в Царство Божие.

4. Вступление в Царство Божие не делает человека бесконечным во времени, но делает его вечным в мгновении. Целующихся влюбленных не интересует вопрос о будущем браке, о длительности их отношений: они слишком счастливы настоящим. Брак — это житейская проза; будущее бессмертие — тоже проза по сравнению с божественным романтизмом Царства Божиего.

Вступлением в Царство Божие вопрос о бессмертии не решается, но снимается с очереди как второстепенный. В мире, во времени я появляюсь и исчезаю, был или не был, буду или не буду. В вечности я больше всего этого: в вечности я просто есмь.

5. Стоит ли заботиться о продлении жизни, здесь или за гробом, растягивать жизнь в длину? Не лучше ли повысить ее интенсивность? Если наша земная жизнь недостаточно насыщена, то в этом виноваты мы сами — тем, что недостаточно насыщенно ее переживаем. Стоит до конца напрячься — и мы сможем уже здесь, в этом мире, и воспринять жизнь, и высказать ей себя полностью. Для этого не надо долгой жизни, достаточно одного дня. Отдав себя на распятие, Христос одним этим больше высказывает себя и закрепляет свое учение, чем мог бы это сделать, прожив до глубокой старости, годами это учение проповедуя.

«Лучше один большой поступок, чем много маленьких» (Аристотель).

6. Животное психологически бессмертно: умирая, оно ничего не знает о своей смерти, не переживает страха смерти. Человек познал свою обреченность и стал благодаря этому смертным. Для вошедшего в Царство Божие, «вторично рожденного», смерть снова внутренне преодолевается: познав свое бессмертие, он становится бессмертным, каждое мгновение земной жизни он переживает как протекающее в вечности, как непреходящее.

7. Всё случающееся случается раз навсегда, никогда и ничем не может быть изъято из реальности. Уход мгновения в прошлое не означает его уничтожения, а говорит лишь об ослаблении связи между ним и нарастающим настоящим; при нужде эта связь всегда может быть восстановлена (прошлое воскрешено).

8. Вечный Бог, лежащий в нашей глубине, связывает нас воедино во времени и пространстве, связывает нас со всем миром; в Нем каждый из нас вездесущ и непреходящ. Осуществится ли бессмертие или нет — безразлично: всё случится так, как надо, как захочет Бог, как захочет наша собственная глубина, которая лучше нас самих знает наши последние желания. Уверенность в том, что бессмертие может быть осуществлено, если только оно понадобится, сообщает верящему чувство превосходства над смертью, овладения ею, победы над нею.

9. Бог хочет лучшего для меня; всё, что Он хочет, Он может и осуществить; всё будет как надо; забота о бессмертии — забота «о завтрашнем дне», это сомнение в полноте Божественной благости и Божественной силы.

10. Царство Божие — соединение человека со своей надвременной сутью: это исходная свобода, «всё еще» (неизменно) присутствующая в каждом мгновении жизни, и завершающее бессмертие, «уже сейчас» (изначала) достигнутое в каждом мгновении.

11. Мы еще не бессмертны, мы только будем бессмертны, но это бессмертие лежит в нас самих и должно быть нами только открыто.

Во времени лежит не само наше бессмертие, а наше вступление в него, наше знание о нем: открытие, обнаружение нами своей вечности. Это вступление может случиться в теперешней жизни; если оно не случится теперь, то случится «после окончания мира»; но оно может и совсем не случиться — всё зависит от нас самих.

V. Царство Божие вне нас

1. В нашей глубине — Бог, всемогущий и бессмертный. И все-таки: свободна и бессмертна только наша глубина, поверхность косна и тленна. Царство Божие должны разрастись в нас, как семя, — только тогда мы насквозь, целиком станем совершенны. Отсюда эта двойственность: одновременно и наша причастность, и наша внеположность Царству Божию.

Прежде думали, что небо, как твердый голубой купол неподвижно закреплено над землей. Теперь мы знаем, что купола нет: голубизна неба — это голубизна воздуха, воздух и есть уже небо, земля грудь с грудью соприкасается с небом, купается в нем, нет разрыва между землей и небом. Стоя ногами на земле, мы головою и грудью погружены в воздух, в небо. Наша земная жизнь и есть уже рай; другого рад нет и не нужно.

2. Едва поднявшись над землей, мы погружаемся в небо: небо не твердый далекий купол, а окружающий нас воздух. Отменив твердый небесный купол над своей головой, человек приблизил небо вплотную к земле. Но вместе с тем, отменив нижнюю границу неба, человек тем самым отменил и его верхнюю границу — уничтожил не только опору, но и препятствие для дальнейшего роста, — открыл себе путь в бесконечность. Мы изначала находимся в Царстве Божием и вместе с тем можем расти в нем все дальше и дальше.

3. Жизнь, какова она есть, неполная и несовершенная, — все-таки уже бесконечное благо. Это не означает, однако, что цель жизни уже сполна достигнута: то, что «все хорошо», не означает, что не может быть «еще лучше». Блаженное пребывание в жизни не препятствует блаженному нарастанию жизни.

4. Надо культивировать в себе Царство Божие, выращивать его в себе как дар, как «талант». Мы ближе всего к Царству Божию той своей стороной, которая наиболее «гениальна» в нас, — той своей стороной, которой мы способны кого-то или что-то очень любить — бескорыстно и самоотверженно, — и в которой мы способны бесконечно расти — неутомимо и самозабвенно.

5. Царство Божие, как и гениальность, — это скважина в небо. Чтобы скважина расширялась, надо делать только одно: по возможности часто пользоваться ею.

6. Каждый носит в себе свое Царство Божие: свой гений, счастье, талант, задачу, призвание — что-то настолько высокое и прекрасное, что, найдя эту «жемчужину, человек и идет и продает все, что имеет, и покупает ее».

7. Высшее в Христе — не мудрость Его проповеди, не Его чудодейственная сила, а Его добровольная смерть: просто то, что в Гефсиманском саду, перед приходом Иуды со слугами первосвященника, Он мог бежать от опасности и не убежал. Это — высшее в Нем, и вместе с тем это доступно каждому из нас: для того, чтобы совершить это, не надо быть ни гением, ни мессией, ни Богом. Каждому из нас открыт путь к полноте совершенства: высшее совершенство — нравственное, а нравственное совершенство доступно каждому.

8. Для тех, кто достиг Царства Божьего уже здесь, на земле, никакого «воскресения» не надо: они уже бессмертны. Но для тех, кто здесь его не достиг, — для всех нас, для миллионов слабых, — нужно воскресение вне этой жизни. Это только два разреза одного учения о Царстве Божием: «Царство Божие внутри нас» — «вертикальный» разрез, описывающий путь личного спасения для каждого из нас отдельно, здесь и сейчас. И второй разрез, «горизонтальный», — «Царство Божие вне нас», говорящий о спасении всего человечества, даже вообще всего живого — в широком и общеисторическом масштабе.

9. Во мне есть творец и творение. Творец совершенен, творение совершенствуется; творец неизменен и вечен, творение растет в бесконечность. Движение от Творца к творению, излияние творца в творение — движение от Царства Божьего внутри нас к Царству Божьему вне нас. Движение от творения к творцу, погружение творения в творца — движение от Царства Божьего вне нас к Царству Божьему внутри нас.

10. Исторический разрез евангельского учения о Царстве Божием — это Апокалипсис. Само Евангелие, хотя и допускает такой разрез, но больше интересуется персональным разрезом. Все существенное решается не во временном и пространственном порядке, не в мировой бесконечности, а вне времени и пространства, в надмировой вечности. Исторические «века» и «массы» (бесконечные «времена» и «силы небесные») — это количественная сторона вопроса: качественная сторона — спасение одного из нас. Судьба отдельного человека важнее судьбы всего земного шара.

11. Вступление в Царство Божие не зависит от исторических судеб человечества, совершается (может совершиться) в любое мгновение с любым из нас. Вошедший в Царство Божие — светится собственным, а не отраженным светом. Чем больше свечей в комнате, тем лучше, но Аля того, чтобы самому загореться, совсем не надо ждать, пока загорятся другие.

12. Царство Божие внутри нас — восстановление правильных отношений между единичным человеком и Богом, а не людей между собою. Это — возврат Адама в рай, блудного сына к отцу; главные действующие лица — сын и отец, а не сын и его братья. Отношения людей между собой — это уже следствие, но не причина или условие Царства Божия, это уже Царство Божие не только внутри, но и вне нас.

13. Само собой разумеется, что Царство Божие внутри нас не может остаться в нас изолированным, должно перелиться через край, создать Царство Божие и вокруг нас. Не только наше отношение к жизни, но и сама жизнь должна измениться — естественно, без особых усилий должна стать легкой, свободной, безгрешной. И обратно: наличие Царства Божия вокруг нас может очень облегчить наше вступление в него, но только облегчить — решающим моментом все же является наше внутреннее овладение им.

14. Внешние и внутренние условия взаимно поддерживают и направляют друг друга. Наш «горизонтальный» путь сквозь историю есть вместе с тем и наш подъем «в небо». Своим началом этот путь теряется в «первобытных дебрях» истории, своим концом выводит в блеск и сияние «Небесного Иерусалима». Но, помимо этого, он на всем своем протяжении грудью лежит на земле, спиной открыт небу. Царство Божие — это не только радость достижения цели, результат всего пути, но и погруженность в небо уже во время самого пути, бескорыстная радость самой прогулки.

15. Длина пути — бесконечность мировой истории; наше превышение над ним — причастность Царству Божьему. Мы видим дорогу сверху — видим не точку, а отрезок пути; принципиально могли бы видеть даже весь путь от начала до конца, если мы видим его, то только в силу собственной близорукости. Принципиально «все уже достигнуто»: наша дальнозоркость зависит не от положения на пути (дальше или ближе к концу), а от силы глаз высоты роста.

16. Полнота свободы, счастья и бессмертия среди земной преходящей жизни — это и есть Царство Божие в нас. Наша свобода — это открытость пути и возможность идти, куда вздумается. Счастье — дыхание чистым воздухом, непосредственная прелесть прогулки. Бессмертие, вечность — полностью открытый горизонт впереди и позади нас, возможность из любой точки, из любого мгновения охватить всю бесконечность пути.

17. Царство Божие — уже сейчас в нас, и вместе с тем это отдаленнейшая, никогда сполна не достижимая цель. Мы видим прошлое и будущее (восстанавливая прошлое своей памятью и предопределяя будущее своей волей), но мы далеко не видим их полностью. Увидеть их за пределами собственной жизни так же непосредственно, как сейчас мы видим свое детство и старость, — значило бы превратить судьбу мира в свою личную судьбу, стать непосредственно, воочию бесконечным. Дойдя до определенной точки пути, — прорвавшись в Царство Божие, — мы становимся на ноги: начинаем уже здесь вживаться в свободу и бессмертие. Не прекращая движения вперед, по пути, мы, однако, продолжаем расти и вверх, над путем: увеличиваем собственный рост, безгранично расширяем свой горизонт. Царство Божие — это охват прошлого и будущего в настоящем, вечное настоящее, пребывание в росте.

18. Приход Царства Божьего не означает конца пути, остановки. Напротив, только в нем все «по-настоящему» и начинается. Царство Божие — не завершение, а начало жизни, начало и постепенное врастание в новую, чисто-творческую, «бестрагическую» форму истории; внутренне — начало новой жизни, внешне — начало нового миропорядка.

19. Царство Божие — это не «статический», а «динамический» рай; рай, соединяющий в себе радость чистой игры с творчеством, отдых с ростом. Это примирение вечности с временем, Бога с миром, бытия с быванием. В «динамическом» раю отпадает возможность скуки: это рай, полный напряженной внутренней жизни.

20. «Ныне Царство мое не от мира сего», но когда-то оно должно стать и от мира сего, осуществиться «и на земле, как на небе». «Царство Божие внутри нас» в истории должно вылиться во всеобщее «Царство Божие вне нас», привести к миропорядку «Тысячелетнего Царства», «второго пришествия».

21. «Динамический рай» — продукт трагической эры миротворения и вместе с тем ее продолжение. Это рай во времени, но в преобразованном времени, где прошлое не уничтожается будущим, где нет «первородного греха» — съедаемого, уничтожаемого при еде яблока. Там прошлое целиком сохраняется в настоящем; вместо прошлого, настоящего и будущего там есть только одно вечно растущее настоящее.

VI. Соединение с Богом

1. Вступление в Царство Божие зависит от внутренних, а не от внешних причин. Человечество издавна создало сказку о счастливце без рубашки. Больной стонет и мечется в жару, и ему кажется, что причиной его страданий служит слишком яркий свет ламп или запах лекарства с ночного столика; в действительности — ни то, ни другое; его мучит только его собственное недомогание. Так и счастье Царства Божьего целиком обусловлено изнутри, надо только насквозь пропитаться этим таящимся и поднимающимся из нашей собственной глубины блаженством, чтобы не бояться никакой болезни, никаких внешних страданий.

2. Не только наше сознание, но и подсознание — все наше существо должно пронизаться этим внутренним светом. Прорыв в Царство Божие — прорыв к первоисточнику жизненного огня, открытие, что наша глубина не темна и холодна, а горяча и светоносна.

В глубине, на самом дне сознанья,

Как на дне колодца — самом дне, —

Отблеск нестерпимого сиянья

Пролетает иногда во мне.

Боже! — и глаза я закрываю

От невыносимого огня…[161]

Георгий Иванов

3. Вступить в Царство Божие — это почувствовать в основе всего не жестокий, холодный «мир» («природу»), а живого, теплого «Бога». Христианство вплотную приблизило нас как к созидающему жизнь Началу, так и завершающему ее Венцу. Далекого Небесного Владыку оно превратило в близкого «Отца», далекий «рай» конца времен — в уже сейчас открытое для нас Царство Божие. При этом возврат к Первоисточнику жизни и вступление в Царство Божие — это не два различных акта, а один и тот же акт: соединение изменчивой поверхности с неизменной глубиной.

4. В разрыве поверхности с глубиной — причина всего зла. Бог целиком во мне — и все-таки я фактически отделен от Него; Царство Божие сполна в моей власти — и все-таки я не могу его ухватить. Я — человек — оторвался от собственной сердцевины — Бога; я — Бог — потерял себя — человека, — «выронил миротворение из рук». Все дело в этом внутреннем расщеплении жизни.

5. Чтобы вернуться к единству, надо поверить в него. Разрыв — недоразумение, ошибка, самообман. Бог не отвернулся от мира, создав его однажды и потом предоставив его собственной судьбе, — Бог посейчас присутствует в мире, всецело его заполняет и так же всевластен в каждом из нас, как был всевластен в самом себе при создании мира. Фактически (бытийственно) единство никогда и не нарушалось, оно нарушено только в нашем сознании (познавательно). Поверить в это — единственный и исчерпывающий путь к преодолению разрыва. Причина разрыва — сомнение, недоверие к Богу или, что то же, к себе самому, потому что наше единство — это и есть ведь наше конкретное тождество. Надо довериться этому единству, своей глубине, Богу, бесстрашно отдаться Ему, предоставить Ему последнее слово в себе, — тогда все будет хорошо. «Не бойся, только верь».

6. Если верой в выздоровление больной может фактически себя исцелить, то верой в божественность своих сил человек может создать эти силы, — силы, достаточные, чтобы сдвинуть с места гору или воскресить мертвого. В вере есть творческий элемент: это воля не только желающая, но и создающая желаемое. Вера — воля к достижению желаемого, плюс уверенность в его достижимости; это желание человека, соединенное с уверенностью в ответном желании Бога; совместное желание человека и Бога. Вера — воля, санкционированная совестью, воля, которую человек чувствует необходимой и святой, его высшая (по глубине, напряжению и моральной чистоте) воля.

7. В вере происходит искомое соединение человеческой воли с Божественной. Своей человеческой волей Христос ужасался и сопротивлялся смерти («да минует Меня чаша сия»), но своей Божественной волей он хотел ее, знал, что Отец, посылающий Его на распятие, прав, что распятие нужно («не Моя воля, но Твоя да будет»). Такое же слияние воль происходит и при сотворении чуда. Еще до того, как сотворить чудо, Христос без тени сомнения знал, что оно возможно. При воскрешении Лазаря он сперва обращается к Богу: «Отче, благодарю тебя, что Ты услышал Меня», — и уже потом взывает «громким голосом: Лазарь! Иди вси». В акте веры человеческая воля одновременно и утверждает, и стимулирует разряд Божественной воли.

8. Человеческий глаз, отделенный от тела, лежащий на операционном столе, отвратителен, на лице человека как его живая часть он прекрасен. Красота — это осмысленность части по отношению к целому, гармония части с целым. В эстетическом созерцании мы замечаем эту гармонию, предугадываем смысл в созерцаемом объекте (в строении человеческого тела, здания, ландшафта). Радость эстетического созерцания — в совпадении ожидаемого с осуществленным, моего желания с желанием строющей мир силы (природы, Бога), в совпадении наших воль и наших целей.

Подобно этому и радость Царства Божьего состоит в предчувствии мирового смысла, просвечивающего сквозь временную бессмыслицу и несовершенство мира. Чутьем нашей веры мы предугадываем мировую гармонию и нашу собственную созвучность с нею. Царство Божие внутри нас — предвосхищение Царства Божьего вне нас; Царство Божие вне нас — осуществление Царства Божьего внутри нас.

9. Соединение с Богом, вступление в Царство Божие делает самого человека божественным — бессмертным, всемогущим, всеблагим, всеблаженным.

Бессмертие Царства Божьего — чувство абсолютной неуничтожимости всего совершающегося, не только нас самих, но и окружающего нас мира, каждого мгновения жизни, неизменное присутствие вчерашнего дня в сегодняшнем.

Всемогущество каждого вошедшего в Царство Божие — присутствие в сегодняшнем дне не только вчерашнего, но и завтрашнего дня, предрешенность будущего в нашей теперешней воле к нему; творческая, созидающая сила веры.

Всеблагость — чувство общности цели; единение со всем существующим в чувстве любви, которая во всех нас хочет одного и того же: полноты жизни для себя и для всего существующего.

Всеблаженство — субъективная, внутренняя сторона всеблагости, радость этой любви. Радость не только получающего, но и дарящего; блаженное соединение двух влюбленных, в котором оба счастливы: и целующий, и тот, кого целуют.