Уолтер Мосли

Уолтер Мосли

Почему я пишу

Мне очень нравится складывать слова, чтобы сочинять всякие истории. Это великолепное занятие. Не могу даже представить причины, чтобы не писать. Правда, одна могла бы быть… Предположим, мои книги не пользовались бы спросом… Хотя, если подумать, меня это не остановит. Я все равно буду писать.

Не могу сказать, будто пишу всю свою жизнь. В детстве я много рисовал. Причем ежедневно. Писать я начал только в тридцать лет и сразу влюбился в это. Сочинительство — как отношения. Встречаешь кого-то и внезапно ты влюблен, когда и не ожидаешь. Я вот спрошу вас, почему вы влюблены? Вы сможете мне ответить?

Я сочиняю с большим удовольствием, но не создаю культа из этого процесса. Если мне удается какая-нибудь фраза, я испытываю такое же потрясающее чувство, какое получаешь от любого удачного хода, например, в электронной игре или шахматах. Просто во время письма такие моменты возникают гораздо чаще, чем при любом другом занятии. Моя жизнь — это жизнь воображения, даже когда я просто иду по улице.

Огненные муравьи

До того как стать писателем, я работал программистом. Это было ненавистное дело и совершенно для меня бессмысленное. Не помню, чтобы я, возвращаясь домой, мечтал о работе, в которую уйду с головой, — как это происходит сейчас.

Однажды, сидя в пустом офисе в выходной день и совершенно одурев от работы — я делал большую программу для Mobil Oil, — я написал: «В жаркие липкие дни в южной Луизиане роятся огненные муравьи». Я никогда не был в Луизиане и никогда не видел огненных муравьев. Помню, я тогда подумал: «Звучит как первая строка романа. Может быть, мне сочинить что-нибудь?» Так я написал свою первую книгу.

Никто не хотел ее публиковать. Я даже не мог найти агента. В сюжете не было ни белых, ни черных женщин; речь шла о черных мужчинах — и никто не хотел такое читать.

Я уже перестал надеяться, что кто-нибудь ее издаст. И решил просто продолжать писать, возможно, пойти на курс мастерства, чтобы поучиться этому; потом найти работу учителем. Так я писал книги около четырех лет и наконец дошел до «Дьявола в синем». Закончив этот роман, я дал его другу-писателю. Он передал рукопись своему агенту, и она сказала, что пристроит ее. Через шесть недель покупатель был найден. Издательства искали разные детективы. И черный детектив оказался уникальной находкой. По крайней мере, так решило издательство, взявшее мою книгу.

Продажа моей первой книги стала лучшим моментом за все годы работы романистом. Это было так неожиданно. Я позвонил отцу и сказал: «Я продал книгу. Они заплатили мне столько денег, сколько я зарабатываю за год». Он в это не поверил. Кстати, я тоже.

Вот как все начиналось. Книгу приняли нормально, люди начали обращать на меня внимание. И еще один потрясающий момент: теперь я мог не ходить на службу.

Стоило начать…

Я уже не мог остановиться. И не хотел останавливаться. Сейчас у меня в компьютере три-четыре романа, которые я еще не предлагал издательствам. Даже агенту не показывал, так как она мне все твердит: «Только не еще одна книга, Уолтер! У меня нет времени ее читать».

У меня был сборник из шести новелл, который я ей отослал. А она говорит: «Уолтер, я не могу это читать. У меня есть другие клиенты. У меня лежат четыре твои книги, когда мне их читать?» Я спокоен. Я так же был спокоен, когда выходили мои первые книги. Я знаю, что они хорошо сделаны. Не хочешь их публиковать, ладно. Рано или поздно кто-нибудь их издаст.

Отказ — это так эротично

Худший момент — это критика. Момент, который повторяется когда чаще, когда реже, но в жизни писателя он присутствует всегда.

Если продолжаешь писать то, что хочешь, — критикуют со всех сторон. «Мы не будем печатать твой роман; в нем слишком много секса…» «Мы не издадим эту документалистику; ты не телеведущий. Что ты о себе возомнил?»

Критика воспринимается всегда болезненно, но тем не менее учишься получать от нее удовольствие. Ведь она тоже часть этого большого невероятного мира, и надо понимать, что в жизни не обходится без боли. В каком-то смысле эта боль даже эротична. Ты начинаешь ею наслаждаться. Тебе нравится встречаться с коллегами-писателями и, болтая с ними, пожаловаться на разгромную критическую статью или ужасный отказ, пришедший из издательства.

Однажды в Publishers Weekly вышла рецензия: парень написал, что мои герои чрезвычайно слабые. Я теперь полюбил предупреждать об этом читающих меня людей. Довольно забавно. На самом деле читать такое о себе страшно. Ужасно, когда так говорят о любом авторе, даже самом молодом и неопытном. Мне-то что? Мои книги регулярно выходят, и у меня все в порядке.

Я решил именно так к этому относиться. Как боксер, который пытается уклониться от серии ударов, а если получает один, то всегда говорит: могло быть еще хуже. Я просто пытаюсь выжить.

Моя проблема

Звучит бредово, но моя самая большая проблема — капитализм. Он работает так: люди производят разную продукцию на сборочном конвейере и затем продают ее. Если твое дело — ставить переднее крыло на «Форд-Пинто», ты не имеешь никакого представления о тормозной системе. То есть у тебя не получится просто так взять и поменять вид деятельности.

То же самое с писателями. У меня есть научная фантастика, документальная проза, романы, сценарии для сериалов и фильмов — я пишу обо всем. Но многие не хотят, чтобы я писал все подряд.

С этой проблемой сталкиваются многие писатели. Чем ты успешнее, тем больше проблем в жизни. Предположим, ты заработал миллион долларов на какой-то книге, а следующая приносит лишь двести тысяч, и в этом случае не только твой издатель считает, что с этой книгой что-то не так — ты начинаешь так думать.

Книгоиздательское дело просто выкидывает авторов из системы. Недавно я разговаривал с одним, так он пожаловался, что не может добиться публикации и подумывает, не бросить ли ему все это. Я сказал: «Ты шутишь, да? Ты пишешь не ради публикации. Ты пишешь, чтобы писать». Для женитьбы, как известно, нужен второй человек. Для литературной работы никого и ничего не требуется — есть только ты и твои мысли.

Мои любимые писатели — Чарльз Диккенс, Марк Твен — жили во времена, когда издание книг не так зависело от продаж; когда капитализм так не влиял на судьбы. Я не продавец, я писатель.

Поэтому стараюсь не думать о практической стороне дела, но издатель не оставляет в покое: «Хочу, чтобы ты заработал много денег». Он хочет, не я.

Литературный стиль? Жанр? Это нелепо

В издательском мире среди писателей существует своя специализация. Есть так называемая популярная литература, или коммерческая, и есть литература художественная. Люди, которым нравятся коммерческие книги, говорят: «Уолтер Мосли? У него художественная литература. Нам не интересно, что он пишет». Любители художественной литературы говорят обратное: «У него популярные книжки, не наш писатель».

Эти термины нелепы. Мне все равно, каким писателем вы меня назовете. Вопрос в другом: хорошие или плохие книги я пишу? Вы вольны думать о моих книгах что угодно — я со всем соглашусь. Писать детективы, придумывать всякие хитросплетения — для этого нужен особый дар.

Из года в год меня приглашают на церемонии вручения различных литературных премий, но меня никогда не номинировали. Глупо пытаться получать деньги в сообществе, которое не в состоянии разобраться с собственной системой распознавания литературных стилей и жанров.

Есть целая когорта «художественных» писателей, думающих, что значительнее их никого нет, и ненавидящих «коммерческих» авторов. Но кого они презирают? В истории нет ни одного известного писателя, который не был бы «популярным». Шекспир, Диккенс, Твен, Дюма, Гоголь, Достоевский — каждый крупный писатель, в каком бы жанре он ни работал, был популярным писателем. Мелвилл писал приключенческие романы, но это великие, очень глубокие книги. Вам, любящим его читать, разве не безразлично, к какому виду, стилю или жанру отнесут «Моби Дика»? Мелвилл писал романы, но он был гигантским писателем. В этом сила его прекрасных книг.

Документальная книга о нелегальных рабочих в центральной Калифорнии привлечет немногочисленное внимание тех, кого действительно волнует этот вопрос. Детектив, в котором мексиканец нелегально пересекает границу, да еще убивает своего проводника, будут читать все. Люди открывают книгу не из-за ее принадлежности к тому или иному жанру, а благодаря интересной истории, которую они собираются прочитать.

Однажды я разговорился с одной писательницей, которая весьма гордо заявила: «Не каждый может понять мои произведения». Я сказал: «Нехорошо. Твои произведения должны быть доступны всем. Как можно больше читателей должны вынести все хорошее, заложенное в твоих текстах. Если лишь десять человек в мире способны читать твои книги, нужно ли их вообще писать?»

Нам всем нужны свои площадки, где мы могли доброжелательно и спокойно говорить о своих книгах, просто делиться мнением. Но никто этим не занимается. В конце концов, все, что мы можем сказать, например, о своем романе, мы уже в нем написали.

Загадочное сердце

Читателям больше не нужны романисты, рассказывающие, как пересечь мир на корабле или воевать на войне. В двадцать первом веке мы получаем эту информацию другими способами. Но до сих пор остается загадкой человеческая душа. Мы хотим разобраться в людях, понять их поступки, желания и чувства.

Уолтер Мосли делится профессиональным опытом с коллегами

• Терпящие неудачу в писательском труде — это люди, сдавшиеся под воздействием внешних обстоятельств или подавленные тем, что их длительное время не публикуют. В таких ситуациях нужно собрать всю силу воли и работать дальше.

• Сочинительство — долгосрочное вложение. Если будешь продолжать усердно работать, достигнешь необходимого уровня успеха.

• Не надейся, что первый вариант твоей первой книги приведет тебя в восторг. Когда читатель берет ее в уже изданном виде, он никогда не увидит череду черновиков, стоящую за ней.

• Я не очень люблю Томаса Эдисона, но он сказал: «Гений — это один процент вдохновения и девяносто девять процентов пота». Он был прав.