Рик Муди

Рик Муди

Почему я пишу

За моей спиной было уже два романа, когда учился в шестом классе, правда, я их не дописал. В каждом было страниц десять. В одном рассказывалось о ребенке, ставшем вице-президентом. У меня все еще есть маленькая тетрадь с чистыми страницами, которую я приобрел для будущих книг. Жажда писать уходит корнями в очень далекое детство.

Почему я пишу? При помощи языка я могу стать лучше, чем я бываю в реальном времени. Чтобы исправить то, на что не способен, восстановить уверенность. И — на данный момент — потому что я не знаю, что еще делать. Я пишу так же, как дышу и ем. Каждый день. По привычке.

Было бы легче, если бы я мог сказать, что, когда я пишу, случается одна или несколько предсказуемых вещей. Но правда в том, что случилось много всего за все годы, что я пишу, и все это непредсказуемо, изменчиво и неизмеряемо.

Думаю, я пишу уже тридцать три года, если считать началом моего писательского труда мой первый опыт, когда я переработал что-то чужое. Издаю книги около двадцати лет. Иногда писательство чем-то вдохновлено или вдохновляет; иногда оно лишено всего, кроме необходимости продолжать работать. Думаю, я имею в виду следующее: все со мной происходящее настолько разнообразно, что было бы как-то глупо пытаться дать этому одно название. Всякий раз, когда я пишу, или, точнее, когда уже написал, я чувствую себя просто по-человечески лучше и умиротвореннее. Это не означает, к несчастью, что литературный результат хоть сколько-нибудь хорош.

Мой ответ Оруэллу на «четыре основных мотива, заставляющих писать»[33]

1. Чистый эгоизм. Жажда выглядеть умнее, желание, чтобы о тебе говорили, помнили после смерти, стремление превзойти тех взрослых, которые унижали тебя в детстве

Писать из-за злобы, например, или из-за личной выгоды — это просто не сочетается с тем, что делает литературу полезной и глубокой. Моя причина преимущественно невротическая.

Полагаю, я не чувствую себя комфортно, когда говорю, и писательство дает мне время и спокойствие, чтобы высказаться лучше, чего я не могу сделать устно. Страница — это такое тихое и уединенное место, где я не чувствую то давление, которое ощущаю в мире.

2. Эстетический экстаз. Восприятие красоты мира или, с другой стороны, красоты слов, их точной организации. Способность получить удовольствие от воздействия одного звука на другой, радость от крепости хорошей прозы, от ритма великолепного рассказа.

Да, это может стать причиной, чтобы писать. Я представляю себе, как стараюсь думать о прозе так же. Как думаю о музыке. Я стараюсь думать о прозе как о музыкальной форме, не просто как о коде, который мы договорились использовать, чтобы развивать сюжет. Эстетический восторг — это то, что преимущественно меня мотивирует, потому что у эстетического восторга нет особых требований к повествованию.

3. Исторический импульс. Желание видеть вещи и события такими, каковы они есть, искать правдивые факты и сохранять их для потомства.

Конечно, я надеюсь остаться интересным и для потомков, но думаю, к тому моменту буду уже мертв, а потомков с собой не возьмешь в последний путь.

4. Политическая цель. Ведь даже мнение, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, уже является политической позицией.

Прекрасная сентенция, и я с ней согласен. Думаю, что все искусство связано с политикой, но некоторое искусство, молчащее о своей политике, немного зловеще поддерживает статус-кво. Я всегда старался следить за политическими позициями в том, что я делаю, но не в эстетически скучной (смотри пункт 2) или слишком резкой манере. Я верю, что эти две категории — эстетическая и политическая — могут идти рука об руку. Даже если этот аргумент никогда не примут общественные реалисты или толпа тех, кто верит в искусство ради искусства.

Мой ответ Джоан Дидион[34]

Во многом писательство — это способ выразить свое «я», заявить о себе людям, сказать им: «Слушайте меня, взгляните моими глазами, измените свою точку зрения».

Если бы это было вот так — от первого лица, вероятно, я захотел бы все бросить и сделать со своей жизнью что-то другое. Хотя «яканье» неизбежно и литературное творчество всегда начинается с личности, но в нем есть не только «я». Есть еще «ты», воплощенное в читателе. Я вижу реальный обмен с читателем, который волен привносить в работу то, что он хочет. В этом контексте писательство — не выражение себя, а освобождение от себя (кажется, Томас Элиот).

Мой ответ Терри Темпест Уильямс[35]

Я пишу, чтобы взглянуть в лицо своим демонам.

Звучит интересно, но для меня — слишком метафорично и слишком преувеличенно.

Терминология

Мне никогда не нравилось слово писатель.

В молодости у меня был учитель, когда-то сказавший, что слово писатель для него не имеет никакого значения, а единственное, что ему важно, — это сама работа. И отчасти я с ним согласен. Думаю, в работе писателя есть нестабильность, недостаток уверенности — по крайней мере, для меня. Этот недостаток уверенности делает меня более отзывчивым к миру, более открытым ему. И поэтому если я должен отказаться от слова писатель, чтобы достичь открытости и ранимости по отношению к миру, — то отлично. Я откажусь от этого слова. Иногда я использую его из соображений простоты, а также чтобы не сбивать с толку людей, но я никогда с ним не чувствовал себя уютно.

Первый прорыв

Моим большим прорывом была публикация первого романа — после того как мне не удавалось им никого заинтересовать в течение шестнадцати месяцев или около того. Тогда мне это показалось огромным шагом вперед.

Я всегда думал, что буду неудачником. Отчасти я продолжаю так думать. Да, возможно, я неудачник. Поэтому все просто: выход моей книги в свет делает меня очень счастливым. Вначале я особенно не задумывался, продам я или не продам много экземпляров. Такие вещи меня не волновали. И до сих пор не волнуют. Сомневаюсь, что наступит день и я захочу проверить, сколько экземпляров чего-то моего авторства было продано.

Через годы после своего большого прорыва я преимущественно зарабатывал на жизнь писательством, а еще преподаванием, мастер-классами и выступлениями среди студентов.

Вряд ли я смогу назвать лучший момент в своей писательской жизни, поскольку мне чрезвычайно сложно отделить творческую жизнь от простой жизни. Думаю, лучшее в моей жизни произошло в 1987 году, когда я стал отцом, хотя тогда я был на волосок от психиатрической клиники. Рождение дочери оказало благотворное влияние на дальнейший ход событий в моей жизни. Я стал лучше писать благодаря дочери. Я понял, что у меня не слишком много «своих демонов» и мне всегда любопытнее вглядываться в мир и заглядывать в глаза людям. Поэтому позволю себе не согласиться с теми, кто думает, будто для творчества необходима парочка внутренних демонов.

Тяжелые времена

Писать всегда тяжело. Как мы все знаем, с этим связано и критическое отношение к твоему творчеству.

Однако я считаю, что критика весьма плодотворно воздействует на нашу работу. Правда, сам я не могу жить в окружении критики; наверное, я для этого недостаточно сильная личность. Я стараюсь не завидовать другим писателям. Думаю, нет ничего хуже зависти — и для моего творчества, и для всего литературного сообщества. Поэтому даже не спрашивайте меня о критике.

Я не решаю собственных проблем за счет своих книг. Напротив, творческий процесс — это бегство от личного. Иногда я невольно сам создаю проблемы, если сначала пишу, а потом только думаю. Но все они решаются обычными способами: временем, разговором, желанием все уладить и так далее.

Считаю, мне полезно продолжать работать и стараться немножко верить в то, что я делаю.

Осторожно: чтение вызывает желание писать

Я люблю книги в их материальном воплощении — в качестве вещи. Мне нравится носить их с собой. Причем все равно, тяжелые они или нет. И я не люблю всякие прибамбасы на книгах.

До того как я начал писать, я с жадностью проглатывал все книги подряд. Мои родители принадлежат к породе всегда читающих людей. В моей семье книга — это культ, священный объект, и я впитал почтение к ней с младых ногтей. Я точно не знаю, сколько еще просуществует книга в ее бумажном варианте, но надеюсь, что я лично не расстанусь с ней до своей смерти.

Беспощадность

У меня есть одна большая цель — не делать одно и то же дважды.

Процесс сочинения, неразбериха с абзацами и попытки создать действительно хорошую прозу — существенная часть моей личности, и я сужу себя очень и очень строго. Я беспощадный критик по отношению к себе и своей работе. Наверное, жить иначе — намного здоровее.

Рик Муди делится профессиональным опытом с коллегами

• Пытаться подогнать свою работу под условные коммерческие форматы в надежде на публикацию и продажу — это проигрышный план. Утратить возможность экспериментировать, поддаться давлению книгоиздателей стало бы величайшей потерей и для писателей, и для читателей.

• Устройство романа — это всегда неожиданное открытие, это невозможно «рассчитать». Не сидите за клавиатурой и не будьте рабами плана.

• Когда пишете роман, нужно держать все в голове. Поэтому хорошо работать в каком-нибудь тихом месте, и хорошо если сможете найти время, чтобы посвятить работе несколько дней без перерыва.