Фаина Гримберг (Гаврилина) О романе «Анна Каренина»

Я часто говорю, что литература рождается от литературы. Тем не менее существует такое направление, которое я называю «прототипным литературоведением», основано оно на том, что кто-то кого-то встретил, в кого-то влюбился, узнал о каком-то случае и тут же написал роман. Я категорически против такого подхода к литературе, поскольку считаю, что текст в первую очередь рождается от другого текста, как котята рождаются от кошки, а яблоки вызревают на яблоне. Литература к так называемой реальной жизни имеет весьма косвенное отношение – это не жизнь влияет на литературу, а напротив, литература влияет на тот странный процесс, который мы именуем жизнью.

Так какие же литературные источники мы можем найти у романа Л. Толстого «Анна Каренина»?. Ну, конечно же, прежде всего это роман Гюстава Флобера «Госпожа Бовари». Казалось бы, все ясно – французский роман о женщине, которая изменила своему мужу, повлиял на русского писателя. Но не все так просто. Помните знаменитые «обеды пятерых», где периодически собирались для трапезы и беседы Гюстав Флобер, Эмиль Золя, Альфонс Доде, Эдмон Гонкур и Иван Сергеевич Тургенев. Вот эти-то обеды и положили начало колоссальному влиянию русской литературы на западноевропейскую. Тема адюльтера, или проще говоря, супружеской неверности, в западноевропейской литературе традиционно решалась в комическом, мелодраматическом и морализаторском ключе. Но потом появляется Тургенев (повесть «Первая любовь», пьеса «Нахлебник»), который подходит к теме измены как к настоящей глобальной человеческой трагедии. Из этого тургеневского подхода, т. е. из русской литературы, и рождается роман Гюстава Флобера, литературные находки которого позднее, как бумеранг, возвращаются в Россию.

Я еще упомяну Флобера, а пока скажу о другом источнике «Анны Карениной». Все вы помните, что лошадь Вронского звали Фру-Фру – капризница, кокетка. Так что же это за Фру-Фру? В пьесе Александра Николаевича Островского «Таланты и поклонники» актриса Негина жалуется помощнику режиссера: «Послушайте, Мартын Прокофьич, ведь при вас, при вас, помните, он обещал дать мне сыграть перед бенефисом. Я жду, я целую неделю не играла, сегодня последний спектакль перед бенефисом; а он, противный, что же делает! Назначает «Фру-Фру» со Смельской».

Итак, «Фру-Фру» – это пьеса Анри Мельяка и Людовика Галеви, которая шла в Петербурге в 1872 году. Чем она для нас интересна? Речь в ней идет о молодой женщине Жильберте, у которой есть маленький сын и которая изменяет своему мужу – уже слышится что-то близкое и родное, не правда ли?

Тем не менее надо сказать, что первым за этот сюжет взялся не Толстой, а Александр Николаевич Островский в пьесе «Гроза». Кстати, знаменитую фразу о том, что люди не летают, как птицы, – первой произнесла именно Эмма Бовари. Итак, тема эта как-то прижилась на русской почве и стала источником серьезных размышлений о трагедии человеческого бытия. Кто только ни брался за нее: и Островский, и Мамин-Сибиряк, и Эртель, и Боборыкин…

Но что же такое роман «Анна Каренина»?

Был такой художник Эшер, который рисовал разнообразные дома-лабиринты. Так вот, роман Толстого – это такой лабиринт, в который можно войти с любой точки и уже из этой точки двигаться к выходу. Давайте проявим оригинальность и войдем в роман с самого его начала, пропустив, разве что, сакраментальную фразу о счастливых и несчастливых семьях. Что мы видим дальше? Мы видим домашнее устройство не очень состоятельного, но родовитого аристократа князя Степана Аркадьевича Облонского; мы замечаем, что говорят уже не по-французски, но по-английски. Князя Степана Аркадьевича на английский манер зовут Стивой, а его жену, Дарью Александровну, в семейном быту называют Долли. Это очень интересно, давайте это запомним. Идем дальше: с порога мы выясняем, что Стива Облонский уличен в супружеской неверности, его супруга оскорблена, и в доме царит полный беспорядок.

Тут мы фиксируем еще один интересный момент – кто же участвует в этом беспорядке? Это черная кухарка, то есть женщина, которая готовит для прислуги; это две гувернантки: англичанка и француженка; это, конечно, горничная Дарьи Александровны; это няня, прачка и вся остальная прислуга.

Любопытно, что если мы возьмем, скажем, роман английской писательницы Элизабет Гаскелл «Мэри Бартон», то увидим, что в это же время в Англии общество начинает проявлять серьезный интерес к положению рабочих; где-то на горизонте маячат профсоюзы. Но в России ничего этого пока что нет. Действие романа Толстого происходит в период интенсивных реформ Александра II, т. е. крепостное право не так давно отменено. Степан Аркадьевич просыпается, его одевает камердинер Матвей – с недавних пор свободный человек. Тут я снова попрошу вашего внимания, поскольку мы сталкиваемся с очень интересной идеей – идеей служения, – которая нашла отображение во многих персонажах Толстого. Воплощением такой идеи стала, например, Наталья Савишна – крепостная экономка в трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность».

Говоря о служении, нам трудно до конца понять, что это такое, потому что сами мы никогда никому не служили и нам, в свою очередь, никто не служил. В том же «Отрочестве» Лев Николаевич замечает, что гувернер-француз Жером эгоистичен.

Что же Лев Николаевич принимает за эгоизм? За эгоизм он принимает отсутствие этого вот бескорыстного служения. Мы давно забыли это понятие. Например, французский медиевист Жан Фавье, разбирая стихи Франсуа Вийона, в которых тот воспевает герцога Шарля д'Орлеан, пишет, что Вийону в этих стихах тесно, душно, что Вийон льстит. Дело в том, что Фавье в своем двадцатом веке уже тоже не помнит, что такое служение, а вот человек пятнадцатого века, Франсуа Вийон, знал это наверняка. Он знал, что такое служить, что такое воспевать своего сюзерена, которому Бог предоставил право властвовать. То же самое, в сущности, мы наблюдаем с камердинером Матвеем, который фактически бескорыстный служитель Степана Аркадьевича, своего рода – жрец.

Это очень интересное явление, на которое я бы посоветовала вам обратить внимание, поскольку оно совершенно исчезло из человеческой практики, его уже не существует, но Лев Николаевич еще застал его и сумел зафиксировать.

Давайте теперь перейдем к композиции романа: кто главный герой? Многие из вас наверняка назовут саму Анну Аркадьевну, Вронского или Каренина. Обратите внимание, Анна восклицает: «Ну что такое, оба Алексеи». И Каренин, и Вронский. Интересно, зачем Толстому два Алексея? Назвал бы Вронского Андреем, имя, которое очень подходит для офицера, для военного человека – ан нет. Он называет обоих своих героев Алексеями, а в центр этой композиции ставит Анну, чье имя – палиндром.

Так кто же главный герой? А главный герой романа, конечно же, Лёвин. Казалось бы, причем тут Лёвин? Многие драматурги, которые превращали этот роман в пьесу, или кинематографисты, экранизировавшие «Анну Каренину», предпочитали избавляться от Левина вовсе. Он у них вроде есть, а вроде бы его и нет, одни жалкие клочки. Тем не менее в романе о нем сказано очень много – интересно почему, ведь он формально к сюжету имеет очень небольшое отношение. Более того, фактически никто не заметил этой сложнейшей и новаторской композиции, когда два главных персонажа – Анна и Лёвин – не встречаются вплоть до седьмой части книги, а когда они все же встречаются, их встреча никак не влияет на фабулу романа. Их встреча совершенно, казалось бы, незначительна: Лёвин и Кити приехали в Москву для родов Кити, Лёвину скучно, он едет в клуб, и князь Облонский предлагает ему поехать к сестре Анне. Они едут, между Лёвиным и Анной происходит обыкновенный светский разговор. Что, собственно, такого случилось?

Но Кити – супруга Лёвина – очень чуткий человек. Узнав об этой встрече, она заливается слезами, потому что она понимает, кто главные герои – Лёвин и Анна.

Но причем здесь тогда она, Кити? Это совершенно новаторский ход, которым никто не пользовался до Толстого и, кажется, после Толстого тоже. Впрочем, нет, вспомним японского писателя Токутоми Рока, посетившего в свое время Ясную Поляну; в его романе «Куросиво» главные герои – юноша и девушка – не встретятся друг с другом никогда…

Однако вернемся к Лёвину, вернее, к тому, что делает его главным героем Толстого.

Прежде всего, с Лёвиным связана тема времени, в котором происходит действие романа. Это очень интенсивное время, время интенсивных реформ Александра II, время, когда Россию второй раз со времен Петра подняли на дыбы. Оказывается, роман можно датировать – действие происходит в 1874 году.

Почему? Надо сказать, что в этом году происходит очень важное политическое событие – династический брак: сын королевы Виктории – принц Альфред Эдинбургский и единственная дочь Александра II, Мария Александровна, заключают брачный союз. По этому случаю в Петербург съезжаются представители правящих династий западноевропейских стран и происходят празднества. Если вы помните, Вронский был приставлен к иностранному принцу в качестве церемониймейстера.

Здесь я, пожалуй, процитирую отрывок из романа: «Это был очень глупый, и очень уверенный, и очень здоровый, и очень чистоплотный человек, и больше ничего. Он был джентльмен – это была правда, и Вронский не мог отрицать этого. Он был ровен и неискателен с высшими, был свободен и прост в обращении с равными и был презрительно добродушен с низшими. Вронский сам был таковым и считал это большим достоинством; но в отношении принца он был низший, и это презрительно-добродушное отношение к нему возмущало его. «Глупая говядина! Неужели я такой!» – думал он». Итак, роман мы датируем 1874 годом. Что еще происходит в России в то время?

Ну, во-первых, как результат судебной реформы 1864 года, активно развивается гласное судопроизводство: адвокатура, открытые заседания, суд присяжных.

Интересно здесь то, что фигура адвоката должна восприниматься либерально мыслящими людьми как фигура сугубо положительная, но тем не менее никто ее не приветствует, напротив, адвокат становится объектом шуток и критики. Кто только ни нападал на адвокатов: и Достоевский, и Толстой, и даже, если вы помните, в «Докторе Живаго» – роль инфернальной силы достается адвокату Комаровскому. Уж, казалось бы, Пастернак, живя в СССР, должен понимать, как важна фигура адвоката для либерального и прогрессивного судопроизводства. Однако Пастернак этого не понимает, как не понимает этого и Толстой. Адвокат у него – «маленький, коренастый, плешивый человек с черно-рыжеватою бородой, светлыми длинными бровями и нависшим лбом. Он был наряден, как жених, от галстука и цепочки двойной до лаковых ботинок. Лицо было умное, мужицкое, а наряд франтовской и дурного вкуса».

К адвокату приходит Степан Аркадьевич, к адвокату приходит Каренин, чтобы понять, что ему, собственно, теперь делать, но адвокат адвокатом, а брак между тем может быть расторгнут только в религиозном учреждении. Кроме того, судопроизводство уравняло в правах крестьян и помещиков, что, в общем-то, не вызывает восторга. Об этом пишет Чехов в своей новелле «Злоумышленник»: «Вы зачем эту гайку открутили?» – «А мне она нужна». Как судить одним судом человека, который не знает, зачем гайка привинчена к рельсам, и человека, который окончил университет? Это прекрасно понимает Лёвин. Раньше все было нормально – был привилегированный класс и были крепостные. Теперь же Лёвин приходит к бывшим крепостным, как в какую-то Африку, не понимая, что это за новые люди и на каком языке с ними нужно разговаривать.

Что еще происходит в 1874 году? Мы видим, что сверстницы Кити, оказывается, посещают какие-то курсы. Что это за курсы? Это Московские высшие женские курсы профессора Герье – частное учебное заведение, существовавшее с 1872 по 1918 год, но, как мы понимаем, в семье князей Щербацких об этом заведении только смутно слышали. Кити по-прежнему воспитывается в совершенно архаической обстановке.

Вообще реформы Александра II привели в университеты людей совершенно разных сословий. В университеты рванулись дети купцов, священников и т. д. Надо сказать, что потом это было отменено циркуляром Делянова «о кухаркиных детях», но на момент повествования это нововведение все еще актуально, и вот, что говорит об этом Лёвин в беседе со своим единоутробным братом Кознышевым: когда Кознышев заявляет, что слияние сословий – это уже прогресс, Лёвин отвечает: «Кому надо – пусть сливаются, а я сливаться не буду». Такие два мнения по одному вопросу.

Еще о новациях: рекрутский набор заменяется всеобщей воинской повинностью. Это тоже очень прогрессивная и серьезная новация, которая как бы ставит Россию в один ряд с западноевропейскими странами.

Кроме того, Анна Каренина, беседуя с Дарьей Александровной, говорит, что детей у нее больше не будет. Дальше идет длинная вымаранная цензурой строчка, после чего Дарья Александровна восклицает: «Но это же аморально!» Что аморально?

Предупреждение беременности, которым занимается Анна. Это еще одна новация, которая вызывает чувство отвращения не только у Долли, но и у Толстого, великий писатель не мыслил интимные отношения для одного лишь гнусного удовольствия.

Ну, и главное – это, конечно, отмена крепостного права, на которой мы остановимся подробнее, поскольку именно с этой реформой связаны основные события романа.

Связаны они с реформой через тот воздух свободы, воздух перемен, которым дышат все герои, включая Анну Каренину. В сущности, вся та ситуация, в которую она попадает, имеет непосредственное отношение к этим реформам: как к осуществленным, так и к тем, которые не представлялось возможным осуществить. Обратите внимание на уклад жизни Анны Аркадьевны: уже прошел тот самый бал, на котором она окончательно поняла, что Вронский в нее влюблен. Она едет в поезде и читает уже не французский, но английский роман, – то есть идеалом прогрессивного и комфортабельного общества становится Англия. Англия заменяет для русской аристократии прежние французские идеалы, которые кажутся обветшалыми; идеалы великой французской революции еще не вошли в плоть и кровь, до них еще надо дожить в России.

Так вот, Анна Каренина читает английский роман, вероятно, один из романов Дизраэли (лорда Биконсфилда), выдающегося министра нескольких правительств при королеве Виктории и писателя, оказавшего сильное влияние на Достоевского.

Вот Анна приезжает к Бетси Тверской – очень интересный персонаж. В ее кружке она встречает еще двух женщин: это Лиза Меркалова и Сафо Штольц. Рассказывая Анне Андреевне об этих женщинах, княгиня Тверская роняет такую фразу: «Они забросили чепцы за мельницу». Это значит, что и Меркалова, и Штольц позволяют себе пренебречь какими-то общественными правилами, но, уточняет Бетси, «есть манера и манера, как их забросить». То есть у свободного поведения, оказывается, тоже есть какие-то неписаные правила, которые нельзя нарушать. Вот каким воздухом дышит Анна Каренина. Но почему Толстой совершенно не осуждает Анну? Потому что она, как ни странно, страдает от своей высокой нравственности. Она не хочет жить, как Бетси Тверская, в menage a trois – в союзе с двумя мужчинами, она хочет, чтобы у нее был один муж – ее любимый человек. За это общество подвергает ее остракизму, и это, в частности, объясняет эпиграф романа – «Мне отмщение, и аз воздам». Толстой как бы грозит хулителям Анны, говорит, что они еще получат свое. Судить имеет право лишь Господь!

Что касается Лёвина, то для него этот «ветер перемен» еще важнее, потому что он мужчина и помещик, которому после отмены крепостного права необходимо заново строить свое хозяйство. После освобождения крестьян начинается упадок сельского хозяйства, поскольку люди привыкли работать под руководством хозяина, а без хозяина они работать не умеют. Если раньше помещик мог привезти из Англии молотилку и выпороть несколько человек, чтобы молотилка оставалась в целости, то теперь они ее ломают и все тут. И Лёвин приходит к очень интересной мысли: дело не в молотилке, а дело в человеке; нужно думать, какова психология работника и как ее постичь. На этот вопрос Толстой, как философ, ответа не дает; просто перечисляет, что предпринял Лёвин: то-то, то-то и то-то. А дальше начинаются несколько абзацев, которые показывают, что реформы Лёвина ни к чему не привели: правда, скотник Иван не хотел теплого помещения для коров, он считал, что на холоде корове требуется меньше сена, правда, он не хотел масла на сливках, он хотел масла на сметане, которое легче сбить, и т. д. Факт остается мучительным фактом – непонятно, что делать с людьми, которые еще недавно были рабами. Лёвину кажется, что, может быть, слишком рано отменили крепостное право, но вернуть уже нельзя.

Очень интересно наблюдать за тем, как на фоне общественных потрясений разворачивается настоящая человеческая трагедия. Выясняется, что Анна и Лёвин очень близки друг другу. Их постоянно мучает мысль о сущности, о смысле жизни. Союз с Вронским странным образом толкает Анну на путь интеллектуального развития: она ящиками выписывает книги, читает серьезную литературу, даже сама начинает писать. Лёвин, в своих попытках понять, в чем же заключается психология крестьянина, идет фактически по тому же пути.

То есть мы видим, что Анна и Лёвин – действительно коррелятивная пара, они действительно два главных героя своего времени. Мы не можем взять и вырвать Анну Каренину и Лёвина из их времени, чтобы перенести их в какое-то другое время. Кстати, это попробовала сделать французская писательница Маргарит Дюрас в маленькой повести «Moderato cantabile» – это такая мини «Анна Каренина». Героиню зовут Анна, она супруга директора больших заводов, сгорающая от страсти к молодому рабочему Шовену. Но это уже совсем другая история. Это уже не в точности «Анна Каренина», это другая Анна, другое время – все другое.

Давайте поговорим о прочих интересных деталях романа, например, коснемся внешнего облика Анны. Ярче всего он описан в сцене бала, куда она приходит не в лиловом, как того хотела Кити, но в черном платье. У нее черные глаза, черные кудрявые волосы.

Что за Испания такая? И тут мы выходим на еще один интересный источник. Перед нами донна Анна из «Каменного гостя» Пушкина. Это она появляется в черном – «придете кудри наклонять и плакать» – то есть мы сразу это вспоминаем, и действительно, сейчас на балу начнутся испанские страсти. Что еще? Оказывается, в этом романе, который у нас принято трактовать как реалистический роман, есть мистический элемент. Конечно же, я имею в виду сон Анны и ее знакомство с Вронским, затемненное гибелью работника железной дороги.

Потом эта неожиданная смерть отольется в мистический сон Анны. Надо упомянуть, что в романе есть еще один любопытный элемент мистического характера – это увлечение аристократического общества спиритизмом и прочими оккультными практиками, что тоже оказывает свое влияние на всех героев Толстого.

Говоря о Толстом, нельзя обойти такую важную тему, как Толстой и телесность. Сегодня, когда с телесности сняты все табу, а писатели спокойно используют предложения вроде «он воткнул свое многоточие в ее многоточие», вы, естественно, спросите – а где же телесность у Толстого? Дело в том, что Лев Николаевич гораздо тоньше подходит к этому вопросу. На момент написания «Анны Карениной» Толстой еще верит, что между супругами возможна полная гармония души и тела, но надо сказать, что потом он поймет: это вряд ли возможно. Тогда появится «Крейцерова соната».

Еще одна удивительная особенность, которая есть только у Толстого – это уважение к чувству. Толстой понимает, что сильное чувство не обязательно вызвано каким-то важным событием: вот Лёвин хотел покончить с собой, но вдруг он обрел гармонию в религии, и он счастлив. В это время приходит Кити. Она волнуется, что гостям постелили не те простыни, какие надо. И для Толстого чувство Кити не смешное. Он понимает, что это очень сильное чувство, не уступающее чувству Лёвина.

Напоследок предлагаю войти в этот лабиринт с другой стороны. Конечно, всем вам знаком роман «Улисс» и все вы читали, что Джойс изобрел такой метод, как поток сознания. Но, разумеется, этот метод изобрел не Джойс, а Толстой в той части финала, где Анна едет на вокзал. Да и один день Леопольда Блума изобрел не Джойс, а тот же Толстой в своей неоконченной повести «История вчерашнего дня». Толстой бросил повесть, поняв, что за один день человек столько всего передумает и перечувствует, что описать это до самого конца будет невозможно. А Джойс решил, что это возможно.

Но вернемся к потоку сознания. У Анны это не поток сознания женщины, вроде Молли Блум с ее рассуждениями о мужчинах и грубой чувственностью. Это поток сознания человека, у которого вдруг открылись глаза – Анна поняла трагизм обыкновенного бытового существования, а после этого только и остается, что броситься под поезд. Кстати, практически в то же время, немного позже, мы видим, что Лёвин так же стоит на грани самоубийства, хотя он-то счастлив, у него хозяйство, у него любимая жизнь в деревне, у него чудесная жена и маленький сын. В чем причина? А причина в том же: нет смысла жизни.

Если у Анны смысл исчезает в тот момент, когда она понимает, что Вронского раздражает ее манера пить из чашки, то у Лёвина, наоборот, все есть, нет только неведомого высшего смысла. В этот момент его спасает Толстой-демиург, и Лёвин обретает смысл бытия в христианстве. Но это не конец. Обретя смысл, он задает себе сакраментальный вопрос: а как же магометане и иудеи – они погибнут? Но Лёвин пугается своих рассуждений, как пугается их и сам Толстой: нет, говорит он, разве имею я право рассуждать о правильности той или иной религии? У меня нет на это права. Я нашел смысл – и благодарен Богу за это.

Вот такая вот интересная штука.

Coffee break

…пирожное мадлен у Пруста – это далекий потомок того пирожка, который держит отец главного героя в повести «Детство».

…я не уверена, что Анна Ахматова вообще дочитала роман о своей тезке до конца. Ахматова была человеком с коротким литературным дыханием и вряд ли могла осилить такую длинную вещь.

…что такое выход из русской матрицы и зачем вообще из нее выходить? Это все равно, что сказать: а давайте выйдем из тела и пойдем пройдемся по первому снежку.

…все эти Камю, Сартры и прочие Голсуорси питались Толстым.

…да, Западная Европа ставит вопрос о социальных свободах, но это похоже на Ильфа и Петрова: «Думали, будет радио – будет счастье. Вот радио есть, а счастья нет».