Д. Н. МАМИН-СИБИРЯК

Дореволюционная жизнь Зауралья получила художественное отображение в нескольких произведениях талантливого бытописателя Урала Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка (1852—1912).

Демократ-просветитель по своим взглядам, Мамин-Сибиряк правдиво изображал в своих произведениях дореформенную и пореформенную жизнь Урала и Зауралья, поднимаясь до огромных высот художественного и критического обобщения. «В произведениях этого писателя, — отмечал В. И. Ленин, — рельефно выступает особый быт Урала, близкий к дореформенному, с бесправием, темнотой и приниженностью привязанного к заводам населения, с «добросовестным, ребяческим развратом» «господ», с отсутствием того среднего слоя людей (разночинцев, интеллигенции), который так характерен для капиталистического развития всех стран, не исключая и России»[63].

Уроженец Урала, тесно связанный с народом, знавший его жизнь не понаслышке, а в результате собственных наблюдений и живого общения с ним, Мамин-Сибиряк, «писатель воистину русский», своими правдивыми книгами помогал «понять и полюбить русский народ, русский язык»[64].

Д. Н. Мамин (Сибиряк — его литературный псевдоним) родился в заводском поселке Висиме-Шайтанском, недалеко от г. Нижнего Тагила, в семье священника.

Жизнь приисковых рабочих, своеобразный быт приписанного к заводам и пришлого населения, часто проявлявшийся в различных формах народный протест против притеснений со стороны начальства — все это проходило перед глазами мальчика.

Четырнадцати лет Мамин-Сибиряк был отдан в Екатеринбургское духовное училище, затем четыре года провел в Пермской духовной семинарии. Однако карьера священника не прельщала юношу, и он перевелся сначала на ветеринарное отделение Петербургской медико-хирургической академии, а затем на юридический факультет университета. Не окончив университета по болезни, Мамин-Сибиряк вернулся на Урал. Там и началась его литературная деятельность.

Используя живые наблюдения во время долгах скитаний по родному краю, изучая архивные материалы, тонко чувствуя красоту природы родных мест, Мамин-Сибиряк создает волнующие произведения на материале уральской действительности. Среди них особенно выделяются «Бойцы», «Приваловские миллионы», «Горное гнездо», «Три конца», а также «Охонины брови», «Золото» и «Хлеб», созданные Маминым-Сибиряком после 1891 г. уже в Петербурге.

Широко известен Мамин-Сибиряк и как детский писатель. Им написано более двадцати сказок для детей, в том числе «Серая шейка», «Умнее всех» и «Аленушкины сказки». Глубокое знание жизни и психологии детей, изумительная способность чувствовать и понимать родную природу позволили писателю создать произведения, вошедшие в фонд детской классической литературы прошлого. Среди очерков и рассказов для детей особенно выделяются светлым гуманизмом, теплотой и мягкостью красок «Приемыш», «Емеля-охотник», «На реке Чусовой», «Зимовье на Студеной», «Вертел», «Кара-Ханым», «Ак-Бозат».

Влияние революционных идей шестидесятников, славные традиции русской классической литературы и личное общение с выдающимися писателями Г. И. Успенским, В. Г. Короленко, А. П. Чеховым и А. М. Горьким определили демократическую устремленность творчества Д. Н. Мамина-Сибиряка. В близких отношениях находился писатель с К. Д. Носиловым, который называл Мамина-Сибиряка «самым дорогим и милым земляком». В письме к Мамину-Сибиряку из Шадринска от 6 апреля 1911 г. Носилов с восхищением отзывается о таланте писателя и сердечно благодарит его за гостеприимство[65].

Сила таланта писателя — в тесной связи с народом, с родной землей. В приветственном письме Мамину-Сибиряку в связи с сорокалетием литературной деятельности последнего А. М. Горький, назвав его «другом и учителем нашим», отметил: «Когда писатель глубоко чувствует свою кровную связь с народом — это дает красоту и силу ему.

Вы всю жизнь чувствовали творческую связь эту и прекрасно показали Вашими книгами, открыв нам целую область русской жизни, до Вас не знакомую нам»[66].

Изображая жизнь и природу Урала и Зауралья, Мамин-Сибиряк, не замыкаясь в рамках местной жизни, выступал как писатель общерусский, внесший свой вклад в художественное изображение родной земли.

В рассказе «Летные» (1886) изображается трагическая судьба бродяг, бежавших с каторги. В нем есть изумительное по своей яркости описание окрестностей Шадринска, где происходят события: «Татарский остров издали походил на громадную зеленую шапку. Река Исеть плыла здесь зеленым плесом, точно в зеленой бархатной раме из вербы, ольхи, смородины и хмеля. Кругом, насколько хватал глаз, расстилалась без конца-края панорама полей, сливавшихся на горизонте с благодатной ишимской степью; два-три кургана едва напоминали о близком Урале, откуда выбегала красивая Исеть, вся усаженная богатыми селами, деревнями и деревушками, точно гигантская нитка бус. Место было широкое и привольное, какие встречаются только в благословенном Зауралье, где весело сбегают в Исеть реки: Теча, Синара и Мияс, эти настоящие земледельческие артерии».

В 1892 г. Мамин-Сибиряк поместил в журнале «Русская мысль» историческую повесть «Охонины брови» — о пугачевском движении на Урале и в Зауралье и о событиях, предшествовавших крестьянской войне 1773—75 гг., известных под названием «дубинщины». В ходе этого стихийного восстания крестьяне далматовского Успенского (в повести — Прокопьевокото), Рафаиловского и других монастырей Исетской провинции, вооружившись дубинками (отсюда и название движения), ружьями и самодельными пиками, в 1762—1764 гг. дважды осаждали Далматовский монастырь. Местные власти бросили на усмирение крестьян драгунский полк и потопили восстание в крови[67].

Мамин-Сибиряк показывает связь «дубинщины» с пугачевским движением, которое он называет «выдающимся явлением в жизни народа», усматривая в этой связи общность социальных причин, вызвавших эти исторические события.

Написанию повести предшествовало серьезное изучение исторических трудов, архивных документов, фольклора. Писатель знакомится с материалами о «дубинщине», публиковавшимися в «Пермских епархиальных ведомостях», со статьями уральского краеведа А. Н. Зырянова, помещенными в «Пермском сборнике» за 1856 и 1860 гг.

Стремясь к правде изображения исторических событий, писатель не ограничивался изучением книжных источников. Он неоднократно бывал в Далматовском монастыре и его окрестностях, беседовал со старожилами, записывал предания, связанные с крестьянским движением 1762—1775 гг., посетил Шадринск, изображенный в повести под названием Усторожья.

Описание Усторожья — Шадринска, бывшего когда-то небольшим пограничным постом и служившего местом укрытия при набегах степных народов, является примером немногословного, исторически точного изображения одного из зауральских поселений.

«Город Усторожье был невелик: дворов на шестьсот. Постройки все деревянные, как воеводский двор и старая церковь. Каменное здание было одно — новый собор, выстроенный тщанием, а отчасти иждивением воеводы Чушкина. Все это деревянное строение было обнесено земляным валом, а на валу шел тын из бревен, деревянные рогатки и «надолбы». По углам, где сходились выси, поднимались срубленные в паз деревянные башни-бойницы. Трое ворот вели из города: одни — на полдень, другие — на север, а третьи прямо в орду, то есть в сторону степи».

Сильное впечатление оставляют страницы, рассказывающие об осаде Прокопьевского монастыря пугачевцами и примкнувшими к ним местными крестьянами. Главный герой произведения — народ, заводские рабочие, монастырские крестьяне, восставшие против деспотизма заводчиков, помещиков и монастырского духовенства.

В центре повести — образ мужественного и бесстрашного пугачевского атамана Тимофея Белоуса, беспощадного к врагам, сурового мстителя за народные слезы и кровь. Крестьяне за ним «шли толпами». «Первым летел Белоус в огонь и с пленными расправлялся коротко: «Повесить — и весь сказ». С большим психологизмом показана его любовь к «отецкой дочери», степной красавице Охоне, ставшей наложницей воеводы. Белоус убивает опозоренную девушку, не подозревавшую о глубокой любви к ней грозного предводителя пугачевских повстанцев.

Колоритна фигура слепца Брехуна — неуловимого пугачевского лазутчика. Это он позаботился о том, чтобы не связала Охоня своей любовью Белоуса, чтобы не погибла из-за девичьей красы удалая казачья голова, не пропал молодец для народного дела.

Выразительны угнетатели народа, в руках которых сосредоточена мирская и духовная власть в крае. Это — усторожский воевода Полуект Степаныч, сластолюбивый старец, творивший суд и расправу над участниками «дубинщины» и пугачевского движения. Он властен и строг с народом, крут в расправах с непокорными, но трепещет перед настоятелем Прокопьевского монастыря, боясь его осуждения и проклятия за покинутую жену и связь с «отецкой дочерью».

Жестоким притеснителем крестьян, уповающим больше на воинскую силу, чем на молитвы, показан в повести игумен Моисей, «утеснявший своих монастырских крестьян непосильными работами и наказывавший их нещадно за малейшую провинность». Прототипом образа Моисея явился архимандрит Далматовского монастыря Иакинф (Кашперов), принимавший активное участие в подавлении крестьянских волнений в Зауралье.

Настоящим зверем, беспощадно терзавшим рабочих, выступает владелец Баламутских заводов Гарусов. Неприхотливый, простой в одежде и умеренный в пище, он свои силы и жизненный опыт посвятил наживе. «Рабочих он буквально морил на тяжелой горной работе и не знал пощады ослушникам, которых казнил самым жестоким образом: батожье, кнут, застенок — все шло в ход». Страшную ненависть народа вызывали притеснения заводчика. «Погоди, отольются медведю коровьи слезы! — говорит замученный Гарусовым Трофим. — Будет ему нашу кровь пить…».

После усмирения восстания все они творят жестокий суд и расправу над участниками движения. «Замирившийся край представлял собою печальную картину, — пишет автор. — Половина селитьбы пустовала, а оставшиеся в целых жители неохотно шли на старые пепелища, боясь розысков и жестокой расправы».

Бурный поток событий, связанный с выступлением монастырских и государственных крестьян, захватил различных людей. Среди тех, кто стал невольным участником этого движения, оказался дьячок Арефа. Арефа сжимается при одном имени грозного игумена Моисея, терпит многочисленные побои и унижения от заводчика Гарусова, со смирением переносит выпавшие на его долю несчастья. Он постоянно чувствует над собой грозу в виде строгой и громогласной дьячихи Домны. Колоритна речь неудачника-дьячка: это яркий сплав местных слов с церковнославянизмами, пословицами и поговорками.

Повесть написана сочным, выразительным языком, тонко передающим характер эпохи. Она проникнута духом народного творчества, в ней слышны отзвуки героических преданий — песен, притчей и сказов, воспроизводивших незабываемые страницы жизни народа.

Идейный пафос повести, выразительная сила ее образов, живой язык привлекли к ней внимание советских музыкальных кругов. Композитор Г. Н. Белоглазов написал музыку к либретто оперы «Охоня», составленному М. Г. Логиновской. В феврале 1956 г. в Свердловском оперном театре состоялась премьера оперы. Отдельные арии и сцены неоднократно транслировались по свердловскому радио.

В 1895 г. в журнале «Русская мысль» появился роман Мамина-Сибиряка «Хлеб». В нем правдиво показано, как нищала и разорялась пореформенная деревня в результате «победного шествия» капитала с его оптовой торговлей хлебом, винокурением и биржевыми махинациями, как разрушался патриархальный уклад.

О замысле романа, о его жизненной основе писатель сообщал в письме от 25 мая 1891 г. А. П. Пятковскому: «Роман будет о хлебе, действующие лица — крестьяне и купец-хлебник. Хлеб — все, а в России у нас в особенности. Цена хлеба «строит цену» на все остальное, и от нее зависит вся промышленность и торговля. Собственно, в России тот процесс, каким хлеб доходит до потребителя, трудно проследить, потому что он совершается на громадном расстоянии и давно утратил типичные переходные формы от первобытного хозяйства к капиталистическим операциям.

Я беру темой Зауралье, где на расстоянии 10—15 лет все эти процессы проходят воочию. Собственно, главным действующим лицом является река Исеть, перерезывающая благословенное Зауралье. Это — единственная в России река по своей протяженности и работе, на протяжении 300 верст своего течения она заселена почти сплошь: на ней 80 больших мельниц, 2 города, несколько фабрик, винокуренных заводов и разных сибирских «заимок». Бассейн Исети снабжал своей пшеницей весь Урал и слыл золотым дном. Центр хлебной торговли — уездный город Шадринск — процветал, мужики благоденствовали.

Все это существовало до того момента, когда открылось громадное винокуренное дело, а потом уральская железная дорога увезла зауральскую пшеницу в Россию. На сцене появились громадные капиталы, и мелкое хлебное купечество сразу захудало. Хлебные запасы крестьян были скуплены, а деньги ушли на ситцы, самовары и кабаки.

Теперь это недавнее золотое хлебное дно является ареной периодических голодовок, и главным виновником их является винокурение и вторжение крупных капиталов. Все эти процессы проходят наглядно, и тема получает глубокий интерес. Я собирал для нее материалы в течение 10 лет и все не мог решиться пустить их в ход»[68].

В основу романа положены реальные события, глубоко изученные писателем не только по печатным источникам и архивным материалам, но и в конкретных жизненных проявлениях и связях.

Одним из фактов, использованных писателем, является страшный голод, охвативший Зауралье в 1891 г. и окончательно разоривший деревню. В письме к А. Н. Пыпину от 21 октября 1891 г. писатель касался этого события: «…Интересно проследить, как раньше крестьянин оборачивался всем своим и в долгах нуждался только для податей, а от этого зависело то, что у него сохранялись хлебные запасы и покрывались случайные недороды. Когда запасы были распроданы, все хозяйство держится одним годом…»[69].

Собирая материал в течение десяти лет, Мамин-Сибиряк неоднократно бывал в местах действия своего будущего романа. В описаниях Заполья и Суслона встают приметы городов Шадринска и Катайска. Река Исеть описана под именем Ключевой.

В романе раскрыта хищническая сущность капитала, несущего разорение и гибель трудящимся.

Враждующие между собой хищники-хлеботорговцы, винокуренные заводчики и биржевики едины в своем стремлении к безграничной наживе. Стабровский, Ечкин, Штофф, Драке, Колобовы — это жадные хищники, топчущие всех и все на своем пути. «Эпоха первоначального накопления капитала нашла себе в покойном писателе талантливого изобразителя», — писала «Правда» в номере от 3 ноября 1912 г. в связи со смертью Мамина-Сибиряка. Под его пером, отмечалось в некрологе «Правды», «…оживали страницы прошлого Урала, целая эпоха шествия капитала, хищного, алчного, не знавшего удержу ни в чем».

Мамин-Сибиряк показывает борьбу в мире хищников-капиталистов, наживавших миллионные состояния путем вытеснения «хлебной мелюзги». Много страниц отведено описанию деятельности открытого в Заполье Коммерческого Зауральского банка, сравниваемого писателем с громадной паутиной, в которой запутывались и гибли не успевшие приспособиться к жизни мелкие хищники. Описана острая борьба между винокуренными заводчиками Стабровским и Колобовым, хладнокровно спаивавшим крестьян, чтобы повредить конкуренту.

«Широкая деревенская улица была залита народом. Было уже много пьяных. Народ бежал со стеклянною посудиной, с квасными жбанами и просто с ведерками. Слышалось пьяное галдение, хохот, обрывки песен. Где-то надрывалась гармония.

Какие-то пьяные мужики бежали по улице без шапок и орали:

— «Стабровка» три копейки стакан!.. Братцы!.. Три копейки!»

Писатель рисует реалистическую картину голода, охватившего богатый край. Толпы голодных крестьян плелись на заводы в надежде прокормиться. Вымирали целые деревни, особенно башкирские. «Помощи уже ниоткуда не могло быть», — подчеркивает автор.

Стихийное возмущение народа выливается то в «картофельный бунт», то в попытку вконец разорившихся крестьян расправиться с мучным заводчиком Колобовым.

Биография этого человека представляет значительный интерес. Бывший крепостной, «заводской сын», Михей Зотыч Колобов прошел тяжелый жизненный путь. Ему удалось получить вольную за соединение горной речки с заводским прудом. Став свободным, Михей Зотыч развернул энергичную деятельность. На скопленные деньги он построил мельницу-крупчатку и стал быстро идти в гору. Обладая природным умом, способностью цепко ухватиться за дело, он все свои помыслы обратил на обогащение. О его прошлом напоминает лишь простой образ жизни да самобытная речь, расцвеченная блестками народного остроумия, пересыпанная пословицами, загадками, меткими словечками.

Хищником нового обличья является его сын Галактион. Это умный, сильный человек с одной страстью — подмять под себя всех. Осторожно, со знанием психологии людей действует он, постепенно отстраняя на своем пути опасных конкурентов. «Гениальный мерзавец» — так характеризуют Галактиона бывшие компаньоны по Коммерческому банку, оставленные им в дураках. С особенной силой «широта натуры» Галактиона проявилась в голодный год, когда он монополизировал закупку сибирского хлеба и доставку его в голодающее Зауралье.

Основываясь на глубоком знании народной жизни и быта, творчески используя сокровища народной речи, писатель лепит отдельные характеры и массовые сцены.

Появление романа «Хлеб» вызвало многочисленные критические отзывы, в том числе и уральцев. Находившийся в ссылке в г. Кургане П. Ф. Якубович в помещенной в газете «Восточное обозрение» (№ 9 за 1896 г.) под псевдонимом «Аквилон» большой статье отметил актуальность темы. По его словам, «автором взят чрезвычайно интересный момент, когда в край хлынули деньги, как организованная сила, как своего рода армия, когда натуральное хозяйство стало заменяться капиталистическим». Критик подчеркивал великолепное знание писателем «местного языка и нравов» и характеризовал «Хлеб» как «выдающееся произведение прошлого года и в художественном отношении».

Не ослабел интерес к роману Мамина-Сибиряка и в наши дни. Ученый-полевод Герой Социалистического Труда Т. С. Мальцев пишет: «В моей библиотеке не одна тысяча томов политической, научной и художественной литературы. Все свободное время я отдаю чтению. Особенно я люблю нашего знаменитого уральского писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, который в романе «Хлеб» с непревзойденным мастерством воспел поэтическую природу и плодороднейшие черноземы центрального Зауралья»[70].

Прошлое Зауралья нашло свое изображение и в таких произведениях Мамина-Сибиряка, как «Наследник», «Зверство», «Крупичатая».

Творчество писателя-гуманиста дорого и близко советским людям — наследникам прогрессивной культуры прошлого.