Н. Е. КАРОНИН-ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ

«Удивительно светел был этот человек…, искренне веровавший в безграничную силу народа, — силу, способную творить чудеса»[26], — говорил А. М. Горький о писателе-революционере прошлого века Н. Е. Петропавловском (1853—1892), выступавшим под псевдонимом С. Каронин.

Жизненный путь Н. Е. Петропавловского во многом типичен для разночинца 70—80-х гг. XIX в.: учился в духовном училище, затем поступил в семинарию, из которой был изгнан, усиленно занимался самообразованием, участвовал в революционном движении. В июле 1874 года Петропавловский был арестован и заключен в одиночную камеру, в которой провел три года. В октябре 1877 г. он вновь судился по известному «процессу 193-х», обвиняясь «в том, что распространял сочинения, имевшие целью возбудить к бунту или явному неповиновению власти верховной»[27]. Суд Петропавловского оправдал, но за ним был учрежден полицейский надзор. Вскоре он, достав паспорт на имя Ивана Васильевича Арапова, перешел на нелегальное положение и поселился в Петербурге. Но в феврале 1879 года был вновь арестован, причем при обыске у него найдены «переписка преступного содержания» и извещение о выпуске нелегальной газеты «Начало». Два года просидел Петропавловский в петербургском доме предварительного заключения. В июле 1881 года его выслали в Западную Сибирь сроком на пять лет.

В октябре или начале ноября 1881 г. Петропавловский приехал в Курган. Вместе с ним приехала Варвара Михайловна Линькова. Эта сильная женщина, оставив мужа, «почетного дворянина», связала свою судьбу с судьбой борца-революционера.

Курган начала 80-х гг. представлял собой небольшой уездный город с тремя с половиною тысячами жителей, небольшой публичной библиотекой и многочисленными церквами. В то время здесь жили политические ссыльные Н. Березневский, Н. Диоманди, Н. Долгополов, Н. Чемоданова, Ф. Шефтель. Нелегальная газета «Русское слово» (Женева, 1882, № 47) так описывала жизнь политических ссыльных в Кургане: «Все однообразно, скучно, тяжело до одурения. Кругом пустота, бессодержательность… Тяжело, страшно тяжело… Только и живем надеждами. Стесняют, как только можно»[28].

Первые литературные произведения Петропавловского относятся ко времени его пребывания в крепости. Это были сцены из народной жизни, написанные под влиянием поэзии Н. Некрасова, рассказов Г. Успенского, А. Левитова. В 1879 г. в «Отечественных записках» был напечатан его первый рассказ «Безгласный».

В ссылку Петропавловский-Каронин приехал будучи уже известным сотрудником «Отечественных записок», опубликовавшим более десяти очерков и рассказов. В Кургане он написал несколько произведений, вошедших позднее в цикл «Рассказов о пустяках», — «Праздничные размышления», «Две десятины», «Несколько кольев», «Солома», «Пустяки» — и начал работу над серией рассказов «Снизу вверх».

В «Рассказах о пустяках» изображена русская деревня, обманутая реформой 1861 г. В отличие от народнических писателей, Каронин не идеализировал, а трезво оценивал происходившие в деревне процессы.

Мрачна до ужасов жизнь деревни в изображении писателя. В ярких сценах, немногословных зарисовках показано обнищание основной массы крестьян, рост кулачества, в кабалу к которому идет беднота. Рушатся патриархальные устои. Но как ни тяжела жизнь, ее обновление неизбежно. Таков вывод, к которому подводит Каронин своего читателя.

Вся жизнь крестьянина Василия Чилигина («Праздничные размышления») проходит в труде, а из бедности выйти он не может. Василий и не мечтает о многом: два пуда муки на месяц для семьи, «лошадь в теле» и «чтобы вполне довольно было скота, птицы и прочего обихода». Но и это только мечты. Он понимает, что «никогда этому не бывать», чувствует себя вечным должником «мира». Семья его бедствует. Сам он постоянно занят мыслью, что «с него намереваются содрать шкуру».

О бедствиях Гаврилы Налимова повествуется в рассказе «Две десятины». Гаврилой владеет неотвязная мысль: любым путем добыть деньги, чтобы арендовать землю. Все его помыслы связаны с землей, которая никогда его не кормила. «Более двадцати лет он пахал, никогда ничего не получая, кроме нечеловеческой усталости, более двадцати лет сеял, собирая плоды в виде неизменной березовой каши, всю жизнь мечтал, как бы побольше вспахать и засеять, и, собирая каждогодно вместо настоящих плодов березовую кашу, приходил в отчаяние…».

Мечта в конце концов осуществилась: путем безмерных унижений и жертв он получил в аренду две десятины, но попал в кабалу к богатеям, превратился в вечного их должника. «Ухлопав свою крестьянскую энергию на добывание земли, он был уже бессилен и настоящей работе мог отдать только уцелевший остаток растрепанных сил».

О безмерном унижении человеческого достоинства говорится в рассказе «Несколько кольев». Работая на распиловке старых бревен, Тимофей Лыков решил попросить у десятника несколько палок и жердей. Тот, прежде чем разрешить, заставляет его сбегать в кабак за ромом, назвать самого себя «червяком», прыгать на четвереньках, лаять по-собачьи. Все выполняет Тимофей беспрекословно и получает колья. Но удача не радует его. В нем зреет протест, но выливается он в то, что, напившись пьяным, Тимофей начинает крушить изгородь вокруг своего дома, которую сделал из полученных от десятника жердей. «Я вам покажу, какой я есть червяк!» — восклицает Тимофей. Стихийный протест крестьянина нашел какой-то выход, но гнев обращен еще не на тех, кто сделал его жизнь невыносимой.

Каронин показывает крестьянина не только тружеником, но и собственником. Причем чувство собственности при определенных условиях берет верх. Иван Чихаев из рассказа «Солома», нажившись на продаже односельчанам в бескормицу соломы, стал с презрением относиться к людям. «Мысли Чихаева сделались зверскими, поступки бессовестными». Страсть к обогащению вытравила в нем все человеческое, изолировала от общества, сделала подозрительным и недоверчивым.

Жизнь разоряющейся темной, бесправной деревни, пореформенные настроения крестьян получили правдивое изображение в рассказе «Пустяки». Перед читателем проходят различные типы: стяжатель Зюзин, заморивший голодом своих домашних, жадный Мирон Ухов, совершенно равнодушный к жизни Егор Горелов. Егор не помнит ни одного дня, который принес бы ему радость или успокоение. «Беспутное время» довело его до полного отупения. «Вялость, апатия сделались неразлучными его спутниками». В безысходной тоске бродит Егор по необъятным просторам Руси, забыв о земле, о крестьянской работе…

Жизнь в произведениях Каронина изображена без внешних украшений. Мастерски сделанный диалог сочетается у него с глубокими размышлениями о судьбах русской деревни, о «мужике». Горькая правда современной художнику действительности проступает в каждом из его рассказов.

Один из цензоров так определял идейную направленность предполагавшегося к изданию сборника произведений Каронина-Петропавловского: «Все рассказы отличаются враждебным направлением против образованного сословия, крестьянство же представлено жертвою его эгоизма и алчности людей денежных. В «Отечественных записках» такие рассказы могли пройти незаметно, но изданные отдельно, они, конечно, подействуют самым вредным образом на низшее сословие, почему цензор и считал означенные сочинения Каронина подвергнуть запрещению»[29].

Ссылка не сломила политических убеждений Петропавловского, не поставила его на колени перед властью. По доносу курганского исправника начальник тобольского жандармского управления писал губернатору в секретном рапорте от 4 августа 1883 г.: «Из находящихся в Кургане под надзором полиции политических ссыльных — Лебедева и Петропавловский — суть лица вредные…

Петропавловский — человек скрытный и действует через свою сожительницу акушерку Линькову, которая во время практики, не стесняясь, порицает правительство и религию и преимущество отдает швейцарскому правительству. На основании упомянутых обстоятельств я прихожу к заключению о необходимости переместить этих лиц из Кургана, Лебедеву в г. Тару, а Петропавловского в г. Ишим…»[30].

Тобольский губернатор ответил на это согласием и предложил ишимскому исправнику учредить за Петропавловским «строгий полицейский надзор».

15 сентября 1883 г. Петропавловский переехал в Ишим — еще более захолустное место, чем тогдашний Курган.

На запрос департамента полиции от 27 октября 1883 г. «о поведении, образе жизни и степени политической благонадежности состоящего в Тобольской губернии под гласным надзором полиции Николая Петропавловского» тобольский губернатор отвечал: «Петропавловский и доселе держится того направления, за которое сослан в Сибирь, причем, однако, ничего, особенно выдающегося, в смысле предосудительного, за что следовало бы преследовать Петропавловского по закону, не замечено в его поведении»[31].

В Ишиме состояние здоровья Петропавловского значительно ухудшилось. Он делает попытку перевестись обратно в Курган, но получает отказ. 23 февраля 1884 г. он пишет губернатору прошение: «Я решился обратиться к вашему превосходительству с просьбой — дозволить мне наступающее лето провести в одной из окрестных деревень с г. Ишимом, что, может быть, хоть несколько поправит мое расшатанное здоровье…»[32].

В ответ на это губернатор издевательски сообщил через исправника: «Так как Ишим по своим климатическим условиям и малонаселенности мало чем отличается от деревни, то означенное ходатайство оставлено мною без последствий»[33].

Живя в глуши, Петропавловский внимательно следил за общественной жизнью России, верно оценивая характер событий. В перехваченном полицией письме от 5 марта 1884 г. к ссыльному А. Аверкиеву он так характеризует эпоху 80-х годов: «Вот, например, политические новости. Предполагается постепенно сгладить следы прошедшего царствования: крестьянскую реформу — искусственной поддержкой разложившегося уже дворянства, судебную — уничтожением института присяжных, учебную — переменой устава 63 года, цензурную — введением негласных репрессий. Эта главная тенденция переживаемого нами времени. Что же касается других, более мелких течений, то все они направляются в одну сторону — «ввести порядок»: экзекуция — вот самое подходящее слово для выражения сути нынешнего времени… Что еще? Ничего больше. Экзекуция, порядок — вот что»[34].

В результате «изучения» этого письма жандармами и губернатором было решено подвергать всю корреспонденцию ссыльного писателя полицейскому просмотру. В письме к Н. Долгополову 13 июля 1884 г. Петропавловский писал: «Моя корреспонденция по распоряжению губернатора отныне будет просматриваться, так что на Ишим приходится смотреть, как на могилу…»[35].

Тяжело переживал Петропавловский закрытие «Отечественных записок». Он остался совсем без средств. Семья кое-как перебивалась случайными заработками Варвары Михайловны. «Я сижу буквально без всякого дела, — писал он Н. Долгополову. — Один — не с кем словом обменяться. Литература прекратилась для меня на целых два года. Вокруг меня буквально гробовое молчание… Прибавьте ко всему этому полное истощение ресурсов денежных…»[36]. Полицейский надзор за ним усилился. За самовольную отлучку на несколько часов из города — ходили по ягоды — Петропавловского посадили на неделю под домашний арест. Жандармы указывали «на продолжающееся враждебное настроение Петропавловского по отношению к правительству». Его просьба о переезде в Томскую губернию была оставлена без последствий.

Живший в то время в Ишиме ссыльный Мачтет писал: «Он (Петропавловский — М. Я.) казался совсем изможденным, совсем больным, — до того он был худ и бледен; первая мысль при взгляде на него — была мысль о злом недуге, о последней степени чахотки. Но тогда ее еще не было, — все это было продуктом вконец почти разбитых, истерзанных нервов»[37].

Однако тяжелобольной, травимый жандармами писатель не опускал рук. Он усиленно занимался изучением быта и жизни сибирских крестьян, пользуясь материалами, которые ему присылали Долгополов, Лаврова и другие. В сентябре 1885 года была закончена серия очерков «По Ишиму и Тоболу». Многое в этих очерках представляет значительный интерес и для современного читателя. Они знакомят с природой, полезными ископаемыми, особенностями земледелия в Зауралье, с культурой и ремеслами населения.

С болью пишет Петропавловский о темноте и безграмотности сибирской деревни. «Большинство деревень имеет только одного грамотного человека — писаря»[38]. Он рисует «потрясающую до глубины души картину»: верхом скачет деревенский староста с полученной из города бумагой в поисках куда-то отлучившегося писаря. Он встревожен, не зная содержания письма. А в бумаге оказывается распоряжение заседателя: «Приказываю тебе ко дню благовещения купить и привезти мне две щуки в три четверти каждая»[39].

8 июля 1886 года срок ссылки Петропавловского окончился, и он выехал в Казань. Весной 1887 г. писатель вновь приехал на Урал и поселился в Верхнеисетском заводе, где близко сошелся с Д. Н. Маминым-Сибиряком. В октябре 1887 г. он переехал в Нижний Новгород, но и там находился под негласным надзором полиции, которая считала Петропавловского и его жену «безусловно вредными и опасными».

Петропавловский скончался в Саратове 12 мая 1892 г. Его похороны превратились в демонстрацию. По донесению саратовских жандармов, среди венков писателю-революционеру были венки «От рабочих — защитнику угнетенных», «От женщин — защитнику обездоленных».