Мутация

Как страшен ты, костлявый мир цветов,

Сожженных венчиков, расколотых листов,

Обезображенных, обугленных головок,

Где бродит стадо божиих коровок!

Н. Заболоцкий.

Главный герой романа — камнерез и ювелир. Действие нескольких глав происходит на Северном Урале. Это край столь же суровый, сколь и прекрасный. Густой лес покрывает невысокие, живописные горы (здесь это именно горы, не холмы, как на Среднем Урале). Быстрые, живописные горные речки еще не изгажены промышленными стоками, в тайге живут волки, рыси, медведи, до которых не добрались охочие до легких трофеев генералы и губернаторы. Леса и болота изобилуют морошкой и клюквой, их просто некому собирать. Казалось бы, один из лучших стилистов нашей литературы избирает истоптанную, но верную дорожку. Красота драгоценных камней и красота природы тысячелетиями питали вдохновение писателей, поэтов, художников. Но взгляд Славниковой на природу несколько иной: «Местность, будто радиацией, была заражена красотой». Откуда такое сравнение? Почему красота уподобляется смертоносному излучению? Славникова не ограничилась этим. Она описывает красоту Северного Урала, но как? «Анфилогов чувствовал себя на краю тяжелейшей депрессии. Красота наплывала на него со всех сторон… и самое солнце из повседневной… естественной лампочки превращалось в средоточие красоты, в раздражающий нервы лучистый объект». «Страшная» — вот ее любимый эпитет к слову «красота». Страшная красота.

Если же Славникова берется описать что-либо красивое, она как будто теряет мастерство. Получается у нее небо — синее, солнце — золотое. В лучшем случае, персиковый сердолик и позаимствованный у Бажова шелковый малахит. Описывать красивые пейзажи Славникова не любит и не умеет. Ей это чуждо, неинтересно и ненужно. Красота — это нечто банальное, замусоленное, тратить свой талант (талант уникальный!) на описание красивых людей, красивых вещей, красивых рек и озер ей незачем: «Поскольку красота была для девушек профессиональным стандартом, их индивидуальность могла проявляться только в изъянах». В самом деле, Славникова еще со времен «Стрекозы» заслужила репутацию автора, создающего шедевры из бытового мусора. Ей жалко тратить силы на описание красот таежной реки. Другое дело — темный и вонючий подземный переход рядом с вокзалом: «…промозглый туннель, занятый табором приехавших на заработки азиатских нищих, уже поставивших под жидкий монетный дождик (профессионально чувствуя, где именно протекает здешняя крыша) видавшие виды коробки из-под жвачки… Крылову стали… отвратительны эти кучи прогорклого атласного тряпья, откуда тянулись туземные руки, словно веявшие сквозь пальцы недвижный безденежный воздух». Если бы король метафор прочел об этом туннеле, ему, я полагаю, оставалось только галантно раскланяться, отпустить несколько старомодных польских комплиментов и передать «пани Ольге» свою корону.

Собственно говоря, Славникова уже давно заслужила славу блестящего стилиста, но в «2017» она превзошла себя. Читатель, как муха в варенье, утопает в тексте, до предела насыщенном метафорами и сравнениями. При этом текст не распадается на серию ярких картинок, как это случается, например, с романами Проханова. Не превращается он и в сплошное развертывание нескольких метафор, эманирующих все новые и новые ассоциации, как в рассказах Юлии Кокошко.

Мастерство и природный талант Славниковой не только восхищают, но и озадачивают, даже пугают. Красоту камня Славникова понимает своеобразно. Профессор Анфилогов собирает уникальную коллекцию камней-уродов, настоящую геологическую кунсткамеру: «Одна за другой перед Крыловым представали гротескные друзы, где была видна навеки застывшая мучительная борьба кристаллов-зародышей, геометрическая трагедия в молочной мути хрусталя; хищные кристаллы с жертвой внутри — замещенным кристаллом-фантомом, оставшимся только в виде голограммы… кристаллы с переломами, в разных стадиях регенерации, похожие то на распухшие суставы, то на вязко склеенные леденцы». Этот паноптикум — всего лишь часть художественного мира, где красоту заменило уродство, норму — патология. Все привычные понятия как будто перевернуты: «красота камня» может вызвать отвращение, а, например, еда — тошноту. Не верите? А как насчет «ватной булки и зачерствевших, красных, как ссадины, ломтей ветчины»? Или «резинового сыра, покрытого белыми вспухшимися пятнами»? Не нравится? Может быть, вам больше по вкусу придется «сырная стружка и гнутые, серые сухари», которые вам придется «точить передними зубами с упорством грызуна». В своей старой статье я, помнится, рекомендовал перечитывать сцены подобного рода тем, кто желает похудеть. Могу с готовностью повторить свой совет.

Мир патологически уродливых вещей населяют люди, все более теряющие признаки антропоморфности: «Главный инженер и арт-директор были безволосы, как кальмары, их лица состояли из складок, неглубоких, но скрывавших, казалось, все человеческое». Прабабка Коляна, помощника и оруженосца Анфилогова, жила в покосившейся избе, «будто картофелина завалилась в ящике». Старик походил на «одетую человеком тощую собаку». Одинаковые, злые лица милиционеров в далекой среднеазиатской республике, где протекало детство Крылова, напоминали «усатое масло». Даже Тамара, наверное, самое красивое и относительно нормальное, точнее — приближенное к человеческой норме существо, уподобляется птицеголовому богу Тоту.

Но более всего Славникова любит сравнения из мира членистоногих. Это просто-таки бросается в глаза. «Фланелевые пациенты» шевелились на песчаной дорожке больничного парка, «будто мухи на клейкой ленте». Колян в тумане «походил на муху в молоке». Девица в баре, «будто бабочка хоботком», сосала коктейль. Убийца старого мастера Леонидыча, учителя Крылова, чертами лица напоминал «убитую муху на белой стене». Да что уж там говорить, если сам мир рифейца «походил на мир насекомого».

Внешний вид насекомого, если рассматривать его сквозь увеличительное стекло, отвратителен. Даже изящные стрекозы и красавицы-бабочки при ближайшем рассмотрении превращаются в омерзительных монстров. Не случайно многие чудовища в голливудских фильмах скопированы именно с насекомых. Монструозный потенциал этих членистоногих раскрывается в полной мере в картинах Сальвадора Дали. Вряд ли Славникова, поселившая в собственном тексте столько насекомых, сделала это случайно. Ее мир намеренно монструозен.

Четыре года назад я все-таки склонялся мысли, что Славникова так любит изображать уродство и болезнь из-за стремления уйти от стереотипов, избежать банальности. Помнится, сама Славникова в статье «Rendes-vous в конце миллениума» писала: «Один из способов уйти от банального есть полная откачка из текста того наркотика, на который подседают любительницы лавбургеров. Никаких красивых людей и вещей не должно оставаться в принципе». Да, красивых людей в «2017» почти нет. Даже сама Хозяйка Горы предстает не бажовской статной красавицей, а бледной, болезненной женщиной неопределенного возраста. Но теперь мне все более и более кажется, что такой взгляд на мир у Славниковой не дань моде, не способ уйти от расхожих стереотипов, а некое природное свойство. Слишком уж последовательна Славникова, слишком удачны ее «монстры». Чувствуется, что писатель здесь «играет на своем поле». Нет, она не просто разглядывает мир через цветные стекла и светофильтры. Ее глаза не нуждаются в дополнительной оптике. Это какая-то особая эстетическая мутация.