Лидия Аверьянова. «Памяти кн. В.Н.Голицына»

Лидия Аверьянова. «Памяти кн. В.Н.Голицына»

К ИСТОРИИ ПОСВЯЩЕНИЯ

         ПАМЯТИ КН. В. Н. ГОЛИЦЫНА[900]

На черном, на влажном, на гладом асфальте

В параболе арки ты вычерчен — стой! —

Еще не сказалось о Павле, о Мальте,

О мире, прочерченном красной чертой.

…А ночью, руками разбуженный грубо,

Ты бился — как окунь о первый ледок!

Какой табакеркой ударил твой Зубов

В насквозь процелованный мною висок?

Зубцами эпохи нещадно раздавлен…

Послушай, ведь с детства — я помню о том! —

Как щит, я вставала при мысли о Павле…

Не Павлу: тебе не была я щитом.

На площади ветру подарен на счастье

Гранит, отделенный дворцом от реки.

Опущены, как из невидимой пасти,

Знамен темно-алые языки.

И смутным предчувствием сковано тело,

Но скреплена дружба, Любови сильней,

Кирпичною кровью Мальтийской капеллы,

Хладеющей кровью твоей и моей.

1934–1937

Имена адресата этого посвящения и его автора известны лишь небольшому кругу историков литературы XX века и, возможно, музыковедов; между тем оба имени занимают достойное место в культурном пространстве Петербурга и заслуживают памяти.

Стихотворение принадлежит перу поэтессы и переводчицы Лидии Ивановны Аверьяновой (1905–1942; в первом браке Дидерихс, во втором — Корсун)[901]. При жизни она не выпустила ни одной книги стихов, признание пришло к ней — под псевдонимом

А. Лисицкая — посмертно, за рубежом. По счастливой случайности в 1937 году ей удалось переправить рукописи двух последних сборников «Стихи о Петербурге: 1925–1937» и «Пряничный солдат. Сонеты. 1937», составившие книгу «Серебряная Рака. Стихи о Петербурге», известному итальянскому слависту Э. Ло Гатто[902]. Планировалось издание, но дело не сложилось; перед войной владелец отдал рукопись в распоряжение Г. П. Струве, а тот, в свою очередь, после окончания войны, не зная, жив ли автор, напечатал ряд подборок из трофейных стихов в зарубежной печати, под вымышленным псевдонимом[903]. Подобные подборки, как правило, комментарием не сопровождались; впрочем, едва ли публикатору был известен адресат интересующего нас посвящения.

Никаких прямых упоминаний о знакомстве или дружбе с князем в известных нам бумагах Л. Аверьяновой нет[904]. «Памяти кн. В. Н. Голицына» — стихотворение-«ребус», характерное для поэтики «Серебряной Раки» (1937), создававшейся в период жестоких сталинских репрессий. В тексте скрещиваются два «шифрующих» друг друга исторических плана и как минимум три временных, которые связаны с судьбой автора и по-своему ее освещают (детство, юность, 1934 год — с перспективой на раннюю смерть).

Лексический ряд: Мальта, Павел, Зубов, Мальтийская капелла — задает группу образов, репрезентирующих эпоху Павла I и обстоятельства его гибели. В 1798 году, после того как Наполеон I захватил Мальту, по просьбе рыцарей ордена Павел I принял на себя сан Великого магистра. В 1798–1800 годах Дж. Кваренги по его приказу построил в Петербурге Мальтийскую капеллу — католическую церковь ордена мальтийских рыцарей[905]. Стены капеллы выкрашены в ярко-терракотовый («царский») колер, так же как и стены Михайловского (Инженерного) замка — последнего пристанища Павла I, где в ночь с 11/23 на 12/24 марта 1801 года он был убит заговорщиками, непосредственно — графом Николаем Александровичем Зубовым (1763–1805), старшим из братьев Зубовых.

Фамилия и титул адресата посвящения, вынесенные в заглавие стихотворения, указывают на его принадлежность к древнему княжескому роду, давшему России начиная с XV века целую плеяду выдающихся государственных деятелей.

Из текста следует, что речь идет о современнике поэтессы, знакомом ей с детства (см. строфы III и V); причем уже в первых строках она оповещает о его мученическом венце («На черном, на влажном, на гладом асфальте // В параболе арки ты вычерчен — стой!»). В «Стихах о Петербурге» арка нередко выступает в качестве сакрального топоса: человек, стоящий в петербургской арке или проходящий через нее, видится в нимбе, приравнивается к святому; ср., например, стихотворение «Арка» (1937; оно написано Аверьяновой как будто в ожидании ареста — со слов Г. Струве, ее не раз арестовывали[906]):

<…>

Прохожие увенчаны на миг

Параболами незабвенных арок.

Как имя — в святцы, входит человек

Сюда, дворцы предпочитая долам…

И движусь я, вдруг просияв навек

Огромной арки желтым ореолом.

Появление знакового образа, а также «говорящие» датировки под текстом наталкивают на мысль, что стихотворение посвящено арестованному или уже погибшему другу, ср. Какой табакеркой ударил твой Зубов / В насквозь процелованный мною висок. В «Книге памяти» (Электронный ресурс общества «Мемориал») имя В. Н. Голицына в числе жертв сталинских репрессий не значится; элементарные сведения о нем отсутствуют и в справочниках «Весь Ленинград».

Вместе с тем в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки значится фонд В. Н. Голицына (№ 205), с аннотацией: князь Владимир Николаевич Голицын (1907–1934) — блестящий пианист и талантливый композитор; окончил Ленинградскую консерваторию по фортепьянному классу А. А. Розановой и Л. В. Николаева[907]. В фонде всего пять единиц хранения: ноты произведений для фортепьяно, скрипки, романсов на стихи В. Брюсова, В. Гюго, К. Липскерова, А. Пушкина и др.

Примечательно в этой связи, что в 1921–1925 годах Л. Аверьянова обучалась в Консерватории на органном отделении, по классу профессора И. А. Браудо. Намек на «музыкальный» сюжет имеется и в тексте стихотворения: Мальтийская капелла славилась знаменитым органом Валкера. Князь — почти ровесник Аверьяновой (возможно, еще детьми они вместе слушали орган?), капеллу закрыли в 1918 году, ср.: Еще не сказалось о Павле, о Мальте,/О мире, прочерченном красной чертой…

В архиве Ленинградской государственной консерватории сохранились личные дела студентки Л. И. Аверьяновой (1920–1924)[908], студента Федора Федоровича Дидерихса, первого мужа поэтессы (1902 — после 1941; зачислен в 1920 году по классу фортепьяно)[909], и студента В. Н. Голицына (1921–1928)[910]. Стало быть, они могли встречаться в годы обучения.

Документы князя отчасти проливают свет на историю его ареста и гибели. В личном деле, помимо заявления с просьбой о допущении к вступительным экзаменам в Консерваторию, имеются бумаги, удостоверяющие, что «Голицын Владимир действительно состоит воспитанником 56-го детского дома. Большой проспект № 68», имеет нетрудоспособную мать, что его отец, бывший военный, умер в 1910 году; семья существует на деньги, заработанные частными уроками. Из документов явствует, что князь был студентом Консерватории с 1921-го по 1924 год, «уволен по постановлению Местной Проверочной Комиссии в общем порядке за сокращением числа учащихся»; к делу подшита записка профессора А. А. Розановой:

Студ<ент> Голицын очень одарен и работал в Консерватории до своего исключения из нее, делая большие успехи. Очень желательно было бы вновь дать ему возможность учиться в ней, так как он этого по своим данным и по своей работоспособности очень достоин. Проф. Консерв<атории> А. Розанова[911].

Там же находится письмо президента Академии наук — академика Александра Петровича Карпинского[912] — в Комиссию по восстановлению исключенных по академической проверке в 1924 году.

На бланке:

Российская Академия наук

Президент

Владимиру Владимировичу

Покровскому

Многоуважаемый Владимир Владимирович.

Обращаюсь к Вам с просьбою о допущении к экзамену для поступления в Ленинградскую Государственную Консерваторию по классу фортепьяно ГОЛИЦЫНА Владимира Николаевича. ГОЛИЦЫН уже состоял в числе учащихся в Консерватории, но весною 1924 г., при сокращении числа учащихся, был уволен, а ходатайство его о вторичном допущении к экзамену для поступления вновь оставлено без последствий.

В. Н. ГОЛИЦЫН является единственным родственником покойного академика Б. Б. ГОЛИЦЫНА, имя которого, как Вам известно, высоко ценится и в нашем и в заграничном ученом мире, и заслуги которого перед родиной чрезвычайно велики. Представляется настоятельною необходимостью дать возможность закончить образование его племяннику В. Н. Голицыну, которому, за полным отсутствием средств к существованию, приходится пользоваться поддержкой и со стороны вдовы покойного академика Б. Б. ГОЛИЦЫНА, существующей тоже исключительно на пенсию и притом уже в течение полугода не покидающей комнаты.

Я твердо уверен, что Вы отнесетесь со вниманием к моему ходатайству за родственника одного из наших наиболее выдающихся ученых и предоставите ему возможность вновь держать экзамен для поступления в Консерваторию, где как ученик он всегда был на хорошем счету.

Примите уверение в моем уважении и совершенной преданности

А. Карпинский

К ходатайству А. П. Карпинского приложено личное заявление В. Н. Голицына:

Ввиду того, что мотивы моего исключения (со 2-го техникума) не были ни малоуспешность, ни отсутствие необходимых музыкальных данных, прошу комиссию рассмотреть мое дело и восстановить меня в правах студента. Если мое ходатайство будет исполнено, обязуюсь в ближайший назначенный срок сдать зачет за 2-й Техникум. 21/Х 1925 г.[913]

В 1925 году В. Н. Голицын был восстановлен в Консерватории, ему даже позволили закончить обучение — благодаря заслугам перед отечеством его дяди. Попутно заметим, что в 2002 году академический мир отметил 140-летие со дня рождения выдающегося ученого. К этой дате Объединенный институт физики Земли им. О. Ю. Шмидта РАН приурочил выход юбилейного тома «Развитие идей и научного наследия Б. Б. Голицына в сейсмологии. К 140-летию со дня рождения» (М.: ОФИЗ РАН, 2003). Издание сопровождается подробными биографическими очерками А. Семенова-Тян-Шанского[914] и А. Я. Сидорина[915].

Князь Борис Борисович Голицын (1862–1916) — один из крупнейших геофизиков XX века, основоположник сейсмологии — науки о землетрясениях, создатель сейсмологической службы и первых сейсмологических станций в России; он разработал способ определения места землетрясения по данным сейсмических наблюдений; в 1908 году избран академиком Петербургской АН, в 1912-м занял пост председателя Международной сейсмологической ассоциации (ныне Международная ассоциация по сейсмологии и физике недр Земли — МАСФНЗ / IASPEI); в 1913-м возглавил Главную физическую обсерваторию АН, явился организатором Главного военного метеорологического управления, внес весомый вклад в производство отечественных самолетов в годы Первой мировой войны и т. д. Он был профессором физики в трех высших заведениях Петербурга: Морской академии, Высших женских Бестужевских курсов, Женского медицинского института. Академик В. И. Вернадский писал:

[Б.Б. Голицын] глубоко интересовался познанием русской природы, видел в ее разностороннем и глубоком изучении залог силы нашей страны, столь горячо им любимой родной земли, в светлое будущее которой он верил всей своей душой, работал для него всеми своими силами[916].

В. Н. Голицын — сын Н. Б. Голицына, брата академика. Примечательно, что их дед, прадед композитора — Николай Борисович Голицын (1794–1866) — известен не только как герой военных сражений (в 1812 году он состоял ординарцем при князе П. И. Багратионе), не только как поэт и писатель, переводчик А. С. Пушкина на французский язык[917], но и как музыкант (детские годы он провел в Вене, видел Йозефа Гайдна). Н. Б. Голицын прославился как блестящий знаток классической музыки[918], один из основателей русской школы игры на виолончели, учредитель Общества любителей музыки (1828), музыкальный критик и пропагандист творений Л. Бетховена в России, его усилиями в Санкт-Петербургском Филармоническом обществе состоялось первое исполнение «Торжественной мессы» (26 марта 1824 года). По заказу Н. Б. Голицына Бетховен написал три из пяти последних струнных квартета, получившие название «Голицынские». («Эти произведения, написанные в тот же период, когда были созданы „Торжественная месса“ и Девятая симфония, принадлежат к числу самых выдающихся музыкальных творений Бетховена и сыграли важную роль в развитии музыки»[919].)

Старший сын князя унаследовал от него музыкальные способности. Юрий Николаевич Голицын (1823–1872) был известным хоровым дирижером, дирижировал концертами не только в России, но и за границей, даже в Америке; пропагандировал русскую музыку, стал основателем первого русского народного хора; ему принадлежит ряд музыкальных произведений, в частности оркестровая фантазия «Освобождение» (1861, написана по случаю отмены крепостного права в России)[920].

В. Н. Голицын мог бы стать достойным продолжателем славных традиций своего доблестного рода, трудясь на благо отечества. Однако родственные связи не спасли его от общей участи людей его круга: в 1934 году князь был арестован. Рассчитывать на заступничество А. П. Карпинского уже не приходилось: 2 февраля 1931 года на общем собрании Академии наук он выступил против исключения из нее арестованных по «академическому делу» С. Ф. Платонова, Е. В. Тарле и др.; 4 февраля в «Ленинградской правде» появилась статья «Контрреволюционная вылазка академика Карпинского». Карпинский подал в отставку, но под давлением А. В. Луначарского остался на посту президента. Он продолжал выступать против бессмысленных репрессий, однако эти протесты, оставаясь делом его совести и актом гражданского мужества, не могли влиять на политику сталинского «молоха»[921].

Л. Аверьянова не сразу узнала о гибели друга. 27 июля 1934 года она писала А. И. Корсуну:

У меня, откровенно говоря, все еще теплится тайная надежда, что я получу разрешение на поездку к Вольдемару — я не понимаю, почему нельзя иметь пропуск на столь серьезном основании, как его болезнь. Другим ведь дают же. Я же какая-то проклятая. К тому же хочется дико посмотреть Байкал, которым так восхищалась некогда моя мамахен.

В письме от 31 июля:

Не смейте обо мне беспокоиться, т. е. я уже пришла в себя и спокойно жду дальнейших вестей от Володарчика или о нем[922].

Поездка на Байкал (в ГУЛАГ?) не состоялась, но мысли о судьбе князя не оставляли поэтессу. В 1935–1937 годах она создает цикл из 10 сонетов на тему русской истории и судеб ее властителей. Сонеты составили ее последний сборник «Пряничный солдат», названный по имени персонажей сказки Э.-Т.-А. Гофмана «Щелкунчик и Мышиный король» (1816). Пряничные человечки, самоотверженно вступившие в бой с солдатами Мышиного короля, гибнут почем зря, — судьба культурного слоя России:

Мы можем говорить и думать о расстреле.

Но, горше всех других, дана нам мысль одна:

Что справится без нас огромная страна.

«Иоанн Антонович», 1935[923]

В восьмом сонете, поминая Петровскую эпоху, поэтесса вновь окликает своего Голицына: Литовский всадник к славе гнал коня… Голицыны — потомки великокняжеского литовского рода Гедимина (?-1347), см.:

           8. СОФЬЯ АЛЕКСЕЕВНА[924]

Сестра в несчастья, разве вместе с кровью

К тебе любовь изымут из меня!

Стрелецкий бунт ревел в столбах огня.

Но — Петр велик. И забывали Софью.

Москва ль не соты черному злословью!

Бразды правленья в нежный миг кляня,

Литовский всадник к славе гнал коня:

К Голицыну горела ты любовью.

Разлуки русской необъятен снег,

И монастырь тебе стал вдовий дом,

И плачем выжжены глаза сухие.

Могла б и я в тиши дожить свой век,

Горюя о Голицыне моем:

Но больше нет монастырей в России.

1935

О гибели князя Л. Аверьянова узнала, вероятно, в 1937 году. Тогда же, видимо, ею были написаны два стихотворения: «Превыше всех меня любил…» и «Россия. Нет такого слова…»; как и «Памяти кн. В. Н. Голицына», они (и только они) отмечены двойной датировкой: 1934–1937.

Превыше всех меня любил

Господь. Страна — мой зоркий Орлик.

Мне голос дан, чтоб голос был

До самой смерти замкнут в горле.

Элизиум теней чужих.

Куда уходят дорогие? —

Когда ты вспомнишь о своих,

Странноприимица — Россия!

Как на седьмом, живут, без слов,

На сиром галилейском небе:

На толпы делят пять хлебов

И об одеждах мечут жребий…

Но тише, помыслы мои.

Слепой, горбатой, сумасшедшей

Иль русской родилась — терпи:

Всю жизнь ты будешь только вещью.

1934–1937

Россия. Нет такого слова

На мертвом русском языке.

И все же в гроб я лечь готова

С комком земли ее в руке.

Каких небес Мария-дева

Судьбою ведает твоей?

Как б…., спьяна качнувшись влево,

Ты бьешь покорных сыновей.

Не будет, не было покоя

Тому, кто смел тебя понять.

Да, знаем мы, что ты такое:

Сам черт с тобой, … мать!

1934–1937[925]

Стихотворения написаны как бы в предчувствии близкого ареста, намек на который прочитывается и в последних строках «Памяти кн. В. Н. Голицына»:

И смутным предчувствием сковано тело,

Но скреплена дружба, Любови сильней,

Кирпичною кровью Мальтийской капеллы,

Хладеющей кровью твоей и моей.

Существует предположение, что Л. И. Аверьянова была дочерью вел. кн. Николая Михайловича (1869–1919) — историка, писателя, председателя Императорского русского исторического общества, который был расстрелян в Петропавловской крепости[926]. В декабре 1962 года известный пушкинист Ю. Г. Оксман, лично знавший поэтессу до своего ареста в 1936 году (за которым последовали десять лет Колымских лагерей), спрашивал у В. М. Глинки, тогдашнего хранителя Государственного Эрмитажа:

…Знали ли Вы в Ленинграде Лидию Ивановну Аверьянову? Она была на службе в Интуристе, писала стихи, переводила. Анна Андреевна (Ахматова. — М.П.) мне говорила, что ее муж работал в Эрмитаже. <…> Когда Лидия Ивановна умерла? При каких обстоятельствах? Мне кажется, что Л.И. была дочерью вел. кн. Николая Михайловича, помнится, что я об этом что-то прочел в его неизд. дневниках лет 30 назад…[927]

До настоящего времени какие-либо подтверждения великокняжеского происхождения Л. Аверьяновой не выявлены. Думается, что ее стихи, собранные в книге «Серебряная Рака», издание которых ожидается в ближайшее время, приблизят нас к разгадке ее происхождения — опровергнут или, скорее, подтвердят «первородство».

Творческая судьба друга детства поэтессы сложилась менее счастливо (если здесь вообще уместны сравнения), жизненный путь князя В. Н. Голицына был пресечен в самом расцвете, и тем не менее он оставил по себе «длящуюся» и благодарную память в русской поэзии.

                                         Марина Кучинская

Памяти кн. В. Н. Голицына

Под серебряным спудом,

под мальтийским крестом

снегирём красногрудым

зимовал. На златом

не сиделось крылечке,

было плакать невмочь —

покатилось колечко

в ленинградскую ночь.

Покатилось — пропало —

за уральский хребет,

переломленный.

Даром

музыкант что — поэт.

Вот и рыжая Муза

окликала тебя,

и, где харкала кровью,

там вставала заря.

1 марта 2011[928]

____________________

М. Павлова