3. «Профессор Лисицян»

3. «Профессор Лисицян»

В комментарии к последнему изданию один из нас высказал предположение, что «профессор Лисицян», названный в одной из дневниковых записей Мандельштама, — это Степан Данилович Лисициан (1865–1947) и что к нему же относится еще одна запись на обороте черновика «Не развалины — нет! — но порубка могучего циркульного леса…». Процитируем обе записи.

Лисицян — профессор, гадающий на шорохе листвы, поляк.

Есть профессора гадающие на настое и поклоняющиеся дьяволу <.> Чутко прислушивающийся к священному шопоту […..][589].

В этих записях в шуточном роде обыгрываются, как мы показываем ниже, предметы ученых занятий Лисициана.

Хотя звание профессора Лисициан получил только в 1941 году, его научные достижения (труды по физической географии, истории, материальной культуре и археологии Армении, в области филологии и педагогики), а также занимаемые к 1930 году должности (заведующий этнографическим отделом Государственного исторического музея Армении, ныне его имени; основатель и первый председатель Армянского географического общества) вполне соответствуют этому званию. Он окончил историко-филологический факультет Варшавского университета в 1889 году; в совершенстве знал польский язык и в 1898-м перевел на армянский язык роман Г. Сенкевича «Quo vadis?»[590]. Связи с Польшей сохранял долго: его сын Левон был помощником Й. Стржиговского в работе над книгой «Архитектура армян и Европа» (Вена, 1918). Эти биографические детали и обыгрывает в шуточном роде характеристика Мандельштама в вышеприведенной записи: «поляк».

Научную деятельность С. Д. Лисициан успешно сочетал с литературоведением: он выступил автором работ об армянских (Ов. Туманян, Гр. Ардруни, Л. Шант) и русских (Пушкин, Грибоедов, Горький) писателях; поддерживал знакомство с литераторами и поэтами[591]. Это должно было обусловить его встречный интерес к О. Мандельштаму при знакомстве. Хотя о состоявшемся знакомстве в семейных преданиях и архиве С. Д. Лисициана[592] сведений нет, считаем вероятным, что оно могло произойти там, где поэт, несомненно, бывал — в Историческом музее, по месту служебной деятельности Лисициана.

Обе записи Мандельштама о Лисициане обыгрывают мотив гадания. В беседе с поэтом Лисициан, вероятно, говорил о древних, дохристианских верованиях в истории армян — гадание было частью повседневного быта древнего мира. В частности, «гадающий на шорохе листвы» в приведенной выше дневниковой записи имеет параллель в «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци, в рассказе о легендарном Анушаване Сосанвере:

Ибо он был, согласно обрядам, посвящен платанам Араманеака, что в Армавире; шелест и направление движения их листвы при слабом или сильном дуновении воздуха долгое время служили предметом гадания в стране Хайкидов.

(Кн. 1. Гл. 20)[593]