А. И. Лазарев, профессор, доктор филологических наук ВЫСОКОЕ ЧУВСТВО ПРИЧАСТНОСТИ (К 70-летию писателя А. А. Шмакова)
А. И. Лазарев,
профессор, доктор филологических наук
ВЫСОКОЕ ЧУВСТВО ПРИЧАСТНОСТИ
(К 70-летию писателя А. А. Шмакова)
Легко говорить и писать о человеке с ясной жизненной позицией, с открытым отношением к людям, с честной и целеустремленной творческой биографией.
…В далекие теперь 30-е годы студента Литературного института Александра Шмакова пригласили в отдел пропаганды ЦК. Страна испытывала острый голод в квалифицированных кадрах газетчиков. Шмакову, как и другим его сокурсникам, совсем еще молодым людям, предложили работать в редакциях областных газет Ленинграда, Харькова, Ярославля, Иркутска — на выбор. К удивлению многих, Шмаков выбрал самую дальнюю точку — Иркутск.
Выбор, конечно, не был случайным. Он обуславливался творческими планами начинающего литератора. Почти с самого детства в его сознании лелеялась мечта: написать книгу о замечательном русском гражданине Александре Николаевиче Радищеве. Дерзкая мысль запала в голову с тех пор, как Саша Шмаков узнал, что великий писатель-революционер, направляясь к месту ссылки — в Илимск, проезжал через его родное село Боготол и короткое время жил в нем. Горячо вспыхнувшая жажда разузнать все, до мельчайшей подробности, что касалось пребывания Радищева в Боготоле и вообще в Сибири, одним махом определила и цель всей последующей жизни писателя и особенности его художественного почерка: он, во-первых, пристрастился к исторической теме; во-вторых, обращаясь к тому или иному объекту повествования, досконально изучает его, ни в чем не уступая ученому.
Как не позавидовать писателю, который так рано выбрал свою путеводную звезду, и сам не обманулся, и других не обманул! Его книга «Петербургский изгнанник» — одно из лучших художественных произведений о Радищеве, вошедшее в золотой фонд русской советской исторической литературы.
К творческой победе А. А. Шмаков шел трудно. Мечта звала, но жизнь задавала иные задачи.
«Революцией мобилизованный и призванный», он вместе с комсомолом занимался ликбезом, шел в строительные бригады первых пятилеток, а наступил срок действительной службы — влился в ряды Красной Армии. Это не было напрасно потерянное время. Нет, в буче великих дел формировался и закалялся характер будущего писателя-коммуниста, рос его жизненный опыт, пытливей становилась мысль, отточеннее слово.
Не забывая о задуманном, красноармеец Шмаков начинает большой роман «Гарнизон в тайге», в котором пытается отозваться на самые актуальные вопросы 30-х годов — о сложном международном положении Страны Советов, о становлении характера нового советского человека, об особой природе Красной Армии, о совершенно необычных формах воспитания ее бойцов и командиров. Образ В. К. Блюхера, прославленного героя гражданской войны, показанного в обстановке мирных будней, не менее тревожных, чем война, мог бы стать заметным явлением в советской литературе 30-х годов, однако некоторые обстоятельства не позволили тогда роману увидеть свет. Можно понять состояние молодого писателя, который связывал со своим первым произведением так много надежд.
Роман «Гарнизон в тайге» увидел свет только в 1959 году и встречен был критикой довольно равнодушно. Оно и понятно: актуальность проблематики исчезла, а форма романа несла на себе печать ученичества. Сам А. Шмаков относится к своему «первенцу» с высочайшим уважением и справедливо считает, что без этого опыта не было бы и «Петербургского изгнанника».
Неудача не выбила писателя из седла. Оставаясь активным общественником, сосредоточившись на журналистской работе, он овладевает тайнами литературного мастерства, в чем ему с большой готовностью помогают маститые писатели — Мариэтта Шагинян, Ольга Форш, Александр Фадеев… Первая из них до сих пор поддерживает с челябинским литератором оживленную переписку.
Учеба в Литературном институте также была для Шмакова огромной школой. Но ее, как мы уже знаем, не суждено было закончить: вызов в ЦК, выбор…
В этом эпизоде Шмаков — весь, как он есть. Предоставлялось право отказаться и завершить учебу. Но никогда для него личные интересы не были выше общественных; собственно, он и такого разделения не знает: личное — общественное. Заботы и нужды Родины — его личное дело; планы и деянья партии — порыв его сердца, его боль и радость.
И только в том, что он выбрал Иркутск, было немножко «корыстного». Илимск в Иркутской области — значит, дорога жизни ведет туда не напрасно: быть поближе к мечте.
И вот — Иркутск. 1939 год. Молодой журналист — редактор областной газеты «Восточно-Сибирская правда». Там, в городе на Ангаре, он, наконец, смог приступить к работе над «Петербургским изгнанником», третий, последний, том которого вышел из печати в 1956 году. Итак, семнадцать лет жизни и напряженного труда. А если вспомнить, что и после пятьдесят шестого года работа над романом не прекращалась (каждое новое издание перерабатывалось), если учесть, что в серии «Уральская библиотека» произведение (1979 год) вышло совершенно в новой редакции, то не трудно понять: научное и художественное исследование личности и творчества Радищева составляет ключевой аспект всего писательского труда А. Шмакова, став для него в полном смысле слова делом жизни.
Работая над «Петербургским изгнанником», автор публикует ряд статей и очерков о выдающемся писателе-революционере: «Радищев в журналистике дореволюционной Сибири», «Радищев о Сибири», «Зарубежная печать о Радищеве», «Интерес Радищева к Востоку» и другие. Заметным явлением в литературоведении тех лет был выход книги А. Шмакова «Радищев в Сибири» (Иркутск, 1958), в которой всесторонне освещалась жизнь и деятельность писателя в ссылке, а также его связи с передовыми людьми далекого края.
Стремясь к предельной достоверности в изображении персонажей и событий, Шмаков долго и скрупулезно собирал необходимые материалы, начиная от документов, хранящихся в архивах, и кончая записью песен, преданий в местах, где развертывается действие романа. Прочитаны были сотни книг, в том числе уникальные издания конца XVIII — начала XIX века, которые помогли автору войти в атмосферу жизни описываемого времени, усвоить и специфический аромат светских салонов с их манерной речью, заученными гримасами и жестами, и характерные особенности речи чиновников, крестьян, купцов.
И доныне хранящаяся в доме у писателя литература о Радищеве — одна из самых уникальных. Нельзя без волнения листать страницы книг, в полном смысле пахнущих временем, таких, как «Описание столичного города Санкт-Петербурга» (в 2-х частях, 1794 г.), «Путешествие флота капитана Сарычева» (Спб., 1802), «Сибирская летопись» (XVII в.), «Кяхта» (Сборник документов о торговле России с Китаем — XVIII в.) и другие.
Сибиряк по рождению, Александр Шмаков, казалось бы, хорошо знал многие места, которые проезжал Радищев. Но писатель счел это знание недостаточным. Желание быть максимально точным позвало в дорогу: писатель — то на машине, то на лодке, то просто пешком — повторил почти весь путь Радищева от Москвы до Илимска. Правда, это было совсем другое время: города, села, дороги, а главное, люди совершенно преобразились — и все же путешествие не было напрасным. Оно обогатило автора конкретным представлением о протяженности пути, проделанного ссыльным писателем-революционером, помогло возбудить фантазию и, оттолкнувшись от сохранившихся с XVIII столетия реалий, воссоздать достоверные картины прошлого.
Книга, охватывающая самый драматический период жизни Радищева — с момента ареста и до трагической развязки, когда писатель, почувствовав безысходность своего конфликта с царской властью, покончил с собой, — построена предельно просто. Здесь нет искусно закрученной фабулы, эффектных поворотов сюжета, нет ни малейшей попытки изукрасить слог радужными красками модной исторической стилизации. Сама судьба Радищева настолько драматична, так богата неожиданными поворотами и перепадами в счастье и несчастье, что автору оставалось только воспроизвести все это с точностью и художественным тактом. Скрупулезность, даже, мы бы сказали, педантичность в изображении всех перипетий и обстоятельств жизни героя, его «мыслей и чувствований» — одно из неоспоримых достоинств «Петербургского изгнанника».
Разумеется, в художественном произведении нельзя было обойтись без вымысла, без обобщенных образов. Одним из них является в романе образ Степана, слуги Радищева: на самом деле с писателем отправилось в ссылку несколько дворовых. Извлеченный из архивных источников факт, одно только упоминание о нем фантазия художника часто превращает в живую сцену, в яркий образ, многозначительный разговор, органически входящий в композицию произведения.
Например, в путевом дневнике Радищева Шмаков встретил краткую запись о ночлеге в доме крестьянина Федота Блинова. Одно упоминание — больше ничего. Но этого было достаточно, чтобы в романе появился важный в идейно-художественном отношении эпизод, показывающий характер простого землепашца. Очень бегло в дневниках и письмах Радищева описывается его размолвка с отцом: два-три намека на то, что ее причиною стало нежелание Николая Афанасьевича, крайне набожного человека, признать Рубановскую, свояченицу, женою сына, а их детей — своими внуками (тем самым они лишились права наследства). Под пером Шмакова ссора превращается в психологическую драму, в острый конфликт, еще больше усугубляющий трагическое начало в образах Радищева и Елизаветы Васильевны.
«Петербургский изгнанник», следовательно, далеко не летопись, даже не историческая хроника, хотя жанровые признаки романа могут быть определены именно так. Книга живет и дышит, кипит водоворотом страстей, подымается до высот патетики, до подлинного трагизма, а рядом могут идти страницы, проникнутые тонким лирическим чувством, ощущением красоты и силы народной жизни.
Самое интересное в романе — образ Радищева. Перед нами кристально чистый, цельный, исключительно обаятельный человек. Мягкие черты лица, женственный бархат больших карих глаз, красивый разлет бровей, деликатность в обращении — даже с людьми, которые почему-либо неприятны ему, воспитанность, интеллигентность, — все это отнюдь не находится в дисгармонии с постоянными проявлениями могучего духа, железной воли Радищева.
Некоторые критики говорили о Шмакове как о писателе исключительно публицистического, рационалистического плана, обвиняли его в одностороннем показе образа главного героя. Но можно ли говорить об односторонности, если и по дороге в ссылку, и в Илимске, где он томился без малого шесть лет, и по возвращении в Петербург мы видим Радищева в самых различных проявлениях характера. Вот он — умный, гордый, смело держащийся на суде; вот робкий, страдающий, мучимый памятью о первой жене; вот резкий, надменно-холодный, даже жестокий в эпизоде, когда английские купцы, не веря в его неподкупность, редкую в среде таможенных чиновников, решили «наладить» с ним отношения при помощи дорогих подарков. Радищев в книге — отличный семьянин, не просто родитель, но и друг и наставник детей; он может быть вдумчивым исследователем и добивается выдающегося научного успеха, ища способ борьбы с оспой; и в то же время это меланхолический мечтатель, поэт, насмешник, выводящий из себя дубоголового земского начальника Дробышевского…
Какая же это односторонность? Другое дело, что самые заветные мысли Радищева, как стрелка компаса, все время обращены в одну сторону. Что ж, это так: великий гражданин России, первым открыто выступивший против крепостного права, первым дерзнувший замахнуться на царский трон, имел «одну пламенную страсть», и потому, оглядываясь вокруг себя, не может не замечать царящие повсюду гнет, несправедливость, злоупотребления властей, не может не искать из этого выхода.
Другой замечательный образ романа — Рубановская. Она воплощает в себе лучшие черты сильной и самоотверженной русской женщины, тот художественный тип героини, который представлен в нашей литературе именами декабристок, чей подвиг предварила Елизавета Васильевна. На ее долю выпали поистине небывалые испытания. Сначала она решительно последовала за Радищевым в ссылку, нагнав его уже в Тобольске вместе с детьми — своими племянниками. Никакие уговоры, угрозы, отлучения не смогли остановить мужественную женщину. Но тяжелее всего были нравственные муки: любовь к Радищеву, которую она таила многие годы, теперь рвалась наружу, но чувство женского достоинства заставляло молчать… Когда же страсти дано было раскрыться, когда Елизавета Васильевна завоевала ответное чувство изгнанника и по справедливости познала счастье любви, материнства, наступил черед новых испытаний: нужно было, не склоняя головы, выдерживать ехидные взгляды обывателей, бороться за свое счастье с церковью, с родственниками Радищева.
Все житейские напасти Елизавета Васильевна переносила стоически, не уступая в силе духа мужу. Правда, она не могла подняться до полного понимания революционных идей Радищева, но, веря в него, поощряла его устремления и, умирая, благословила их.
Книга «Петербургский изгнанник» густо населена персонажами друзьями и врагами Радищева. Друзей больше, враги сильнее. Среди первых — Александр Романович Воронцов, вельможа, покровитель и добрый гений писателя, землепроходец Шелехов, тобольский губернатор-либерал Алябьев, отец известного композитора, поэт и журналист Панкратий Сумароков. Среди врагов — цари: Екатерина II, Павел, Александр I, а также граф Завадовский и другие. Все они обрисованы исторически достоверно и психологически точно. Тонко, например, разоблачает писатель внутреннюю черствость и фальшь молодого царя Александра.
Хорошо выписаны люди из народа — тунгус Батурка, слуга Степан, его добрейшая жена Настасья, илимский грамотей Аверка. Правдиво передается их внешне неказистая речь, полная, однако, народной мудрости и юмора. Читая посвященные им страницы, мы чувствуем прилив душевной теплоты и все же познаем, насколько эти люди слепы и забиты, насколько обогнала их мысль Радищева.
В раскрытии душевной драмы автора «Путешествия из Петербурга в Москву» большую роль играет пейзаж. У Шмакова он полон человеческого чувства и философского смысла. Вот эпизод на кладбище, где осталась лежать навеки милая Елизавета Васильевна. Трудно Радищеву сделать шаг от могилы, уйти, уехать от нее навсегда. И жизнь, кажется, лишилась смысла. Но…
«В вышине, облепив ветки, шумно кричали грачи, опьяненные теплым апрельским вечером… Весенний воздух был чист и свеж. Звучно шуршал и хрустел под ногами снег, подтаявший и успевший покрыться тонкой, как папиросная бумага, ледяной пленкой. Когда они вышли к воротам кладбища, перед ними пылал яркий закат, и снег вокруг был розовый, словно подернутый глянцем. Радищев обернулся. Над кладбищем нависло мрачное небо, а в темной заросли леса в дальнем углу неугомонно и буйно шумели грачи. Над тихим покоем могил, засыпанных снегом, и над свеже черневшим холмиком Елизаветы Васильевны, как и над всей землей, билась всепобеждающая, такая обычная жизнь…»
Роман «Петербургский изгнанник» прочно вошел в круг чтения советских людей. Он издавался в Новосибирске, Ташкенте, Челябинске, Свердловске. По книге защищена кандидатская диссертация и немало дипломных работ. Впереди у романа — большая жизнь.
«Петербургский изгнанник» был и остается главной книгой Александра Шмакова, его любимым детищем, но перу писателя принадлежит и немало других произведений.
Надо заметить, что как художник Шмаков никогда не замыкался в тиши кабинета. Увлекшись исторической темой, он пристально разглядывал и изучал современную ему действительность. Да и положение журналиста обязывало. Он как редактор «Восточно-Сибирской правды» много ездит по Сибири, позже, став спецкором «Правды», избороздил вдоль и поперек знойные земли Узбекистана. С 1951 года он — житель Южного Урала. Этому краю отдал жар своего сердца и души.
Встречи с тружениками Сибири, Средней Азии, Урала дали ему богатый материал для художественно-документальных произведений, таких, как «Байкальские встречи», «Зеленая улица» — о преобразовании Сибири и ее людях; «На белых землях» — об узбекских хлопкоробах, «Мужество» и «Сады цветут на Урале» — об уральских умельцах.
В 60-е годы, выполняя завет своего учителя и друга Александра Фадеева, Шмаков берется за роман о металлургах. Написано было много, но до конца работа не дошла.
Дело в том, что, как признается сам писатель, роман писался прямо по стопам событий, многое из пережитого еще не было по-настоящему им осмыслено. Острота выбранных положений требовала более глубокого исследования.
На исходе 70-х годов, в пору расцвета так называемой «производственной темы», писатель возвращается к продолжению начатого романа. Его завершение будет частичным возмещением тою долга, который накопила уральская литература перед своим промышленным краем, трудовой подвиг которого несоизмерим в сравнении со скромностью его отражения в книгах местных писателей и поэтов.
Не утратил А. А. Шмаков и своего интереса к историко-революционной теме. В 1979 году он завершил документальную повесть «Азиат», посвященную жизни и деятельности Герасима Мишенева, видного уральского революционера-ленинца, делегата Второго съезда РСДРП. Рядом с ним мы видим легендарного уфимского большевика Якутова, прославленную поэтами и народными сказителями учительницу Кадомцеву, одного из видных соратников В. И. Ленина — Петра Ананьевича Красикова. Писатель убедительно показывает, как через таких людей Владимир Ильич проводил свои революционные идеи в массы, какой неиссякаемый родник чистейшей и высочайшей нравственности представляли собою эти необыкновенные люди. Самые душевные страницы повести — о самом Ильиче, о Надежде Константиновне Крупской.
А. Л. Коптелов, автор знаменитой трилогии о вожде, охарактеризовал повесть Шмакова «Азиат» как «значительный вклад в литературно-художественную лениниану».
Особое место в творческой биографии А. А. Шмакова занимают его литературоведческие труды. Как отмечалось выше, изучение жизни и деятельности Радищева в Сибири вызвало у Шмакова интерес к исследовательской работе вообще. И здесь он нашел себя так же решительно и верно, как и в беллетристике. Им открыт своеобразный жанр литературоведческого поиска — литературное краеведение. Это значит, что предметом его исследования стали факты из истории местной литературы, ее национальных и межнациональных связей, ее не столь, может быть, прославленных, сколько типичных и интересных представителей.
Разве не интересно знать, например, кто, когда и что написал о Ленине здесь, на Урале? И Шмаков возрождает интереснейшие материалы о Василии Князеве, Лидии Сейфуллиной, Юрии Либединском, Ольге Марковой и других. Разве не интересно и не полезно знать, какое место занимала дореволюционная «Правда» в литературной жизни Урала? Александр Андреевич глубоко и обоснованно знакомит нас с ролью в газете Павла Ивановича Заякина-Уральского, С. Гусева-Оренбургского, который опубликовал на страницах «Правды» понравившиеся В. И. Ленину рассказы «Цифра», «На высотах». Пытливый литературный следопыт выявляет имена наших земляков-поэтов «Правды»: И. Шувалова, Ф. Сыромолотова, И. Ерошина, К. Худякова и др.
На Южном Урале в разное время были и оказали заметное влияние на культуру края Д. Бедный, А. Серафимович, Ф. Панферов, Всеволод Иванов (Вячеслав Иванов вообще наш земляк), Александр Фадеев, Эммануил Казакевич… Сколько ранее неизвестных фактов, новых сведений узнаем мы о них из работ Шмакова!
Целый нетронутый пласт литературной жизни Урала поднял А. А. Шмаков, исследовав крепкие узы братства, породнившие навек русских писателей с татарскими и башкирскими литераторами, такими, как Акмулла, Тукай, Гафури, Бабич, Галимов, Сагид Рамиев, Хусаин Аминов, Абдулла Ахметов. И опять — сколько удивительных находок, сенсационных открытий!
Южный Урал — край многих дарований, имена которых, увы, незаслуженно забыты или полузабыты. Александр Андреевич не дал угаснуть в истории литературы таким именам, как Иван Петрович Малютин, про которого Вячеслав Шишков сказал: «Вот истинный энтузиаст русской литературы», как Николай Васильевич Здобнов, автор «Истории русской библиографии», как Владимир Юрезанский, имя которого до сих пор для многих ничего не значит, пока они не узнают, что этот псевдоним носил Владимир Тимофеевич Нос, он же — знаменитый Антон Горемыка…
А разве не интересно знать, кто из великих писателей вырос, жил или просто бывал на челябинской земле? И опять Шмаков несет нам радость открытия, и мы в подробностях узнаем о пребывании на Южном Урале В. А. Жуковского, И. А. Крылова, С. Т. Аксакова, А. Н. Толстого, Д. Н. Мамина-Сибиряка…
Обо всем этом и многом другом можно прочитать в увлекательных сочинениях литературного краеведа: «Наше литературное вчера», «Уральский краевед» (о В. П. Бирюкове), «На литературных тропах», «В литературной разведке», «Горький и Урал». Все это заслуживает огромного уважения, но, к сожалению, пока не получило должного признания ни со стороны ученых-литературоведов, ни со стороны критики. Но пройдет десять-двадцать лет и эти книги Шмакова станут на вес золота, ибо без них представить историко-литературный процесс первой половины XX века будет невозможно.
Чествуя А. А. Шмакова как художника слова, журналиста, литературоведа, мы обязаны отдать ему должное и как незаурядному общественному деятелю. Он много лет успешно возглавлял Челябинскую областную организацию писателей РСФСР, неоднократно избирался в состав обкома КПСС, много раз был депутатом городского Совета депутатов трудящихся. Но не эти факты высокого доверия к нему со стороны общественности определяют гражданский облик писателя. Важнее то, что всегда в нем жило и живет чувство причастности ко всем делам народа; он не ждет указаний, что нужно ему, представителю художественной интеллигенции, делать в данный момент, он сам без труда находит поле применения своей энергии. Результаты этого — Литературный музей при Союзе писателей, квартира-музей Б. А. Ручьева в Магнитогорске, традиционные Бирюковские чтения…
Александру Андреевичу Шмакову исполнилось 70 лет. Выражая ему по случаю юбилея нашу читательскую благодарность, отмечая его заслуги, мы не боимся впасть в преувеличение, ибо перед такими беззаветными и бескорыстными тружениками культуры, каким является Шмаков, сколько бы раз мы ни говорили спасибо, все равно останемся в долгу.